Боюсь, вы уже начали, сказал Вонвальт.
Когда-то леди Бауэр была замечательной женщиной. Затем ее сын умер от оспы, а дочь ушла в монастырь, и она изменилась. Ее характер изменился. Она стала меланхоличной и вспыльчивой. Теперь, когда она мертва, люди станут говорить о ней много хорошего, но, видит Нема, менее приветливую даму нужно было еще поискать.
Брессинджер встрепенулся. Вонвальт быстро сказал:
Утрату ребенка вынести непросто, нет судьбы более жестокой. Вы не можете упрекать ее в этом.
Это я понимаю, отмахнулся сэр Радомир. Но тут было что-то другое. Даже не знаю. Казалось, что дело не только в утрате. Ее мысли что-то занимало, и не только горе.
Что вы имеете в виду?
Сэр Радомир немного подумал.
Нет. Не знаю. Назовите это чуйкой законника. Я так и не смог разобраться, что тогда произошло. И, наверное, уже никогда не разберусь, раз она умерла. Он тяжело вздохнул. Дрянное дело, когда убивают благородных дам, понимаю, что ничего более очевидного вы, скорее всего, не слышали.
Вонвальт склонил голову.
Я понимаю, о чем вы.
Половина города в гневе. Простолюдины, конечно, мрут довольно часто, как сами, так и с чьей-то помощью; для города вроде нашего это естественно. Но чтобы жену лорда Вести об этом наверняка дойдут до барона Наумова в Кругокаменске, если уже не дошли. Возможно, и другие об этом узнают. Если же слухи пересекут границу Гулича и дойдут до ушей князя, вот тогда нам не поздоровится. Последнее, что мне нужно, так это императорский родственничек, сующий свое рыло в дела города. Нема тому свидетель, нам хватает диких свиней на Аптекарской улице.
Следите за языком, резко сказал Вонвальт, но шериф лишь невозмутимо отмахнулся от него. Вонвальт поджал губы. Что еще вам известно? Вы говорили с лордом Бауэром?
Сэр Радомир кисло посмотрел на Вонвальта.
Правосудие, я уже десять лет поддерживаю порядок в Долине Гейл. Конечно же, я говорил с лордом Бауэром.
Что он сказал?
Сэр Радомир снова сделал большой глоток вина. Когда он поставил кубок обратно, его губы заблестели в свете пламени.
Он был убежден, что в убийстве виновен его конкурент.
Да неужели?
Именно так.
И он назвал имя?
Назвал.
Вонвальт откашлялся иногда он так делал, когда пытался сдержать свой гнев.
Сэр Радомир, я желаю помочь вам с этим делом.
Правосудие, здесь, в Долине, у Императора уже есть верный ему подданный, способный расследовать это преступление. И этот подданный я.
Я мог и сам догадаться.
Мне не нравится, когда кто-то узурпирует мои полномочия.
Не преувеличивайте. Никто ничего не «узурпирует», сказал Вонвальт. По Закону Старшинства я могу взять расследование на себя. Это вопрос права, а не принижение ваших способностей.
Мне это все равно не нравится.
Подобное вообще мало кому нравится, сэр Радомир. Надеюсь, вас утешит тот факт, что, как и у всех ваших предшественников, у вас нет выбора. Я могу предоставить вам грамоты, подтверждающие мои полномочия, если вам так угодно.
Сэр Радомир поморщился. Я никогда прежде не видела, чтобы законники с такой неохотой передавали дело.
Многие только радовались возможности избавиться от бремени расследования, большая часть которого была делом неблагодарным и в конце концов не приносила результатов.
Я бы хотел, чтобы вы тесно сотрудничали со мной, сказал Вонвальт. Вы явно из тех, кто гордится своей работой. У меня нет желания становиться вашим врагом.
Что, вы не присвоите себе все заслуги? Если мы найдем виновного?
И приму на себя всю ответственность в случае, если расследование завершится неудачей.
Какая редкая щедрость.
Я не тщеславен, сэр Радомир. Я желаю лишь убедиться в том, что правосудие свершится.
Сэр Радомир, не ожидавший этого, внимательно посмотрел на Вонвальта.
Что ж, посмотрим.
Назовите мне имя подозреваемого, шериф. Я не стану просить снова.
Зоран Вогт, сказал сэр Радомир. Конкурент Бауэра. Эти двое уже давно грызутся. Вздорят из-за пустяков, как дети малые.
Какие-нибудь преступления за ними были замечены?
В прошлом я подозревал эту парочку в нескольких нарушениях, но не смог ничего доказать. Многие из тех, кто ходят по Гейл, торгуют незаконно. Река течет до самой Совы.
Они ведут общие дела?
Судя по всему, да, хотя по ним и не скажешь. Все они похожи, эти новые лорды. «Торговые князьки», как их называют в народе. Они или их отцы нажились на Рейхскриге и заслужили себе при этом рыцарские титулы. Теперь они считают, что стоят выше закона.
De jura nietra iznia, пробормотал Вонвальт на высоком саксанском.
«Никто не выше закона», сказал сэр Радомир. Пытаетесь произвести на меня впечатление своим знанием придворного языка, сэр Конрад?
Достаточно! рявкнул Вонвальт, и его голос грянул по комнате, как раскат грома. Я резко посмотрела на него. Он применил Голос Императора или же только его отголосок. Брессинджер встревожился. Сэр Радомир заметно побледнел. Его кадык заходил, и он секунду не мог ничего сказать. Он выпучил глаза и окинул взглядом комнату, явно впадая в панику от того, что потерял дар речи. Вид у него был как у человека, который только что осознал, что он тонет.
Кровь Немы, наконец прохрипел шериф. Прижав одну руку к сердцу, другой он уперся в стол. Пропади моя вера, Правосудие, ну у вас и сила.
И мне редко доводится ее применять, стальным голосом сказал Вонвальт. Я устал, сэр Радомир, и мне уже порядком надоела ваша заносчивость. Я отнесся к вам со всем терпением, на какое способен, поскольку вы явно из тех, кто ратует за справедливость. Но я не стану сносить дальнейшую непочтительность. Я уже сказал вам, что пришел помочь. Была убита женщина леди, в конце концов. Вам бы не мешало помнить об этом. Сейчас я вам не враг.
Сэру Радомиру понадобилось время, чтобы прийти в себя, и несколько больших глотков вина. Он снова наполнил свой кубок и поставил его на стол.
Что еще вы желаете знать? спросил он. В его голосе появилась хрипотца.
Расскажите мне об отношениях Бауэра и Вогта. Вы говорите, они давно знакомы?
Сэр Радомир кивнул.
Несколько лет назад Вогт подал нам на него жалобу. Он заявлял, что лорд Бауэр подстроил диверсию на одном из судов, которое перевозило вниз по реке большую партию зерна. Вогт купил зерно на заемные деньги, и его утрата грозила ему банкротством.
Он справился с трудностями?
Справился. Но он считает, что тот случай стоил ему не только значительной суммы денег, но и рыцарского титула. Сэр Радомир усмехнулся. Вполне возможно, что он прав.
Вонвальт немного поразмыслил.
Но ведь прошло уже несколько лет?
Тот случай с зерном произошел по меньшей мере два года назад. Мы ведем учет в соответствии с имперскими указами. Я могу потребовать записи из архива.
Было бы неплохо, благодарю.
Не считая Вогта, лорд Бауэр и представить себе не может, кто мог желать его жене смерти.
За исключением, возможно, самого лорда Бауэра, сказал Вонвальт. Мой опыт подсказывает, что, когда убивают женщину, чаще всего виновен оказывается ее муж.
Верно, мой опыт говорит о том же. Я предупредил лорда Бауэра, что он все еще под подозрением. Но, хотя я его и недолюбливаю, чуйка подсказывает мне, что убийство совершил не он.
Неужели? спросил Вонвальт.
Как я и сказал, Правосудие, я уже десять лет поддерживаю в Долине Гейл порядок ну или что-то близкое к нему. До этого я охранял закон в Перри Форде и был солдатом. Он кивком указал на Брессинджера. Вы и ваш пристав ведь сражались в Рейхскриге?
Да, сказал Вонвальт.
Тогда вы знаете, что убийство делает с человеком. Как оно меняет его. Нельзя лишить кого-то жизни и остаться прежним, даже если вы убиваете врага. Лорд Бауэр мрачный человек, но он не убийца. Характер у него не тот.
Ясно, сказал Вонвальт. Несмотря на изначальную неприязнь, я видела, что Вонвальт проникся к шерифу уважением.
Впрочем, у меня нет ваших способностей, сказал сэр Радомир.
Нет, но, по-моему, профессиональной чуйки чаще всего вполне достаточно, сказал Вонвальт. Вы не выяснили, были ли у леди Бауэр какие-нибудь враги? Возможно, интрижка на стороне? Или она узнала что-то, чего не должна была знать?
Сэр Радомир пожал плечами.
Если что-то подобное и было, то до меня даже слухи не дошли. Я приказал своим парням держать ухо востро, но Он снова пожал плечами. Признаться, Правосудие, я особых надежд не питаю. Мотива нет. И меня это изводит.
Могу себе представить, рассеянно сказал Вонвальт. Я заметила, что это дело уже его озаботило. Наконец он поднялся. На этом пока все. Благодарю, что уделили мне время, шериф.
Сэр Радомир встал.
Пожалуйста. Надеюсь, мы скоро сможем пролить свет на произошедшее. Сколько лет служу закону, а с таким убийством еще не сталкивался. Даже в Перри Форде никто не убивал жен лордов.
В Сове это тоже редкость, шериф, сказал Вонвальт. А когда подобное все же случается, не успеете и глазом моргнуть, как виновник уже обнаружен. Он выглянул из окна. На улице стремительно темнело. Вонвальт снова посмотрел на сэра Радомира. С убийства леди Бауэр прошло два дня, а у нас нет никаких зацепок, кроме разлагающейся покойницы. Нужно действовать быстро, если мы хотим во всем разобраться.
IV
Лорд Бауэр
«Лишь Правосудие может заставить человека свидетельствовать против самого себя».
Из «Столпов сованского гражданского права» Катерхаузера
Мы вышли из здания городской стражи и направились к резиденции лорда Саутера. Тучи наконец разродились, и в воздухе закружились снежинки. Я мысленно порадовалась богатству города и его мощеным улицам пробираться по грязи и слякоти в холодных, промокших башмаках мне совсем не хотелось.
Суровый он человек, сказал Брессинджер Вонвальту.
Вонвальт хмыкнул.
Его повадки меня не волнуют, сказал он, к тому же он пьяница до мозга костей. Но прямодушный. И это ценно.
Мы быстро шли по холодному городу. За последний час рынок закрылся, улицы почти опустели, и лишь редкие стражники неторопливо шатались по булыжным мостовым. Один остановил нас, остальные же признали в Вонвальте Правосудие. К тому времени, когда мы добрались до резиденции лорда Саутера, дневной свет уже почти окончательно померк, и храмовый колокол прозвонил, возвещая начало комендантского часа и закрытие городских ворот на ночь.
Сэр Конрад, сказал стражник у резиденции, неуклюже поднимаясь на ноги. Резиденция была окружена кованой железной решеткой, единственные ворота в которой обрамлялись парой колонн из кирпича. Лорд Саутер шлет свои извинения: его вызвали по срочному делу, и он не сможет встретиться с вами сегодня. Он распорядился, чтобы о вас позаботились.
Хорошо, сказал Вонвальт, и мы вошли в ворота. Я заметила, что на самом деле он остался доволен его не радовала мысль о том, что в ближайшие несколько часов ему придется вести вежливые беседы или, что хуже, говорить о работе. Вонвальт считал подобные разговоры утомительными, а мне младшему секретарю, которой полагалось сидеть молча и изображать заинтересованность, они казались смертельно скучными.
Нас провели через парадную дверь в просторный вестибюль. Внутри дом выглядел так же внушительно, как и снаружи. Скудный свет проникал с улицы через витражные окна, усеивая половицы случайными цветными пятнами, которые были похожи на отблески пламени, просвечивающего через пригоршню драгоценных камней. Здесь было невыносимо жарко видимо, во многих комнатах вовсю горели очаги. Стены увешивали гобелены, а полы устилали ковры. Мебель выглядела дорогой, и многие предметы, судя по виду, были ввезены из других стран. Дом словно кичился богатством своего хозяина.
Слуги проводили нас в покои на верхнем этаже. Вонвальту выделили большую спальню на углу здания. Ее окна выходили на две стороны; из одного открывался вид на протекавшую чуть дальше реку, а из другого на широкую гильдейскую улицу, хотя ни там, ни там смотреть было особенно не на что. С неба густо валил снег, и тьма черным дымом обволакивала уличные фонари.
Мне и Брессинджеру выделили одну комнату на двоих. Она находилась дальше по коридору и была отделена от покоев Вонвальта еще одной закрытой комнатой. Я расстроилась, увидев, что в нашей комнате стояла лишь одна кровать, но не удивилась этому. Брессинджеру и мне уже приходилось спать вместе, и, с какой бы теплотой я ни относилась к нашему приставу, во сне он громко храпел и много ворочался. Впрочем, едва мы вошли, он отправился по местным пабам и борделям и вернулся только под утро.
Я с нетерпением ждала горячего ужина и возможности прилечь, чтобы немного поспать, но, вскоре после того как мы устроились, Вонвальт пригласил меня в свою комнату. Я пала духом. За последний год наша дорожная жизнь все больше и больше утомляла меня, а учеба и работа секретарем Правосудия разочаровывали. Так что у меня совсем не было настроения для одного из наших вечерних занятий.
Садись, Хелена, сказал Вонвальт, когда я вошла в его комнату, и указал на удобное на вид кресло. Вонвальт, снявший с себя пальто и жакет, сейчас был одет лишь в простую рубаху и короткие штаны. Он расслабленно сидел на банкетке у окна и курил трубку. Я знала, что он наверняка распорядился приготовить ему позднее вечернюю ванну. Когда возникала возможность помыться, Вонвальт всегда ею пользовался.
Что ты думаешь? спросил он, глядя в окно.
О чем? спросила я. Настроение у меня было скверным, и я этого не скрывала.
На лице Вонвальта промелькнуло раздражение.
О деле в целом, сказал он. О сэре Радомире. О лорде и леди Бауэр. Ты сделала какие-нибудь предварительные выводы?
Я хотела было вздохнуть, но сдержалась. Вонвальт был терпелив, но показывать свое непочтение вздохами все же не стоило. Даже будучи не в духе, я это понимала. Однако, как и многие предыдущие наши занятия, сегодняшнее обещало оказаться долгим и скучным. Наши беседы не следовали никакому плану или сценарию, отчего они различались по длительности и содержанию. Иногда они принимали вид уроков, во время которых Вонвальт садился и час рассказывал мне о самых разных предметах: о праве, истории и Рейхскриге. К счастью, он никогда не заводил разговор о математике, в которой и сам был не очень-то силен. В другие дни Вонвальт старался вовлечь меня в дискуссию, в ходе которой неизменно разносил мои доводы в пух и прах, оставляя меня кипеть от гнева и негодования. Порой же мы просто разговаривали. Все-таки Вонвальт был человеком, и иногда ему хотелось обыкновенного общения.
Думаю, причин моей неприязни к нашим занятиям было две. Во-первых, практика Вонвальта вызывала у меня искреннее равнодушие, которое постепенно росло. По большей части его работа была довольно нудной. Путешествуя по окраинам Империи, мы сталкивались с самыми разными преступлениями, но почти все они были мелкими и незначительными. С более важными и захватывающими делами Вонвальт обычно разбирался в одиночку, говоря, что я еще неопытна и относительно молода. А меня дерзкую юную особу это возмущало.
Вторую же причину я осознала намного позже то был страх разочаровать Вонвальта. Он спас меня от жалкого существования на улицах Мулдау. Я была обязана ему всем, включая мою жизнь. Вонвальт явно стремился вылепить меня по своему образу и подобию, чтобы однажды я смогла присоединиться к Ордену, и я считала, что обязана отплатить ему добросовестным трудом и усердием. Но, сталкиваясь с неудачами, я начинала чувствовать себя недостойной и дурно на это реагировала, что, в свою очередь, вело к новым обидам.