Так что ты там вспомнил, Илья? Не выпуская моей руки, Аня ведет меня за собой по узкому тротуару, с двух сторон украшенному кустами ярко-красного шиповника.
Не важно, бурчу под нос, на ходу отрывая пару ягод. Если честно, очень не хочу вдаваться в подробности. Да и что я ей скажу? Что ее волосы такие же мягкие и нежные, как у кого? Непонятной девушки из моего прошлого, которую даже вспомнить не могу? Да и была ли она, эта девушка? Так, одни эфемерные образы на грани ощущений. Ну на фиг! И так кажусь себе жалким и убогим в этих кедах. Лишний повод для смеха над собой давать точно не стоит.
В твоем случае важна каждая мелочь! Рассказывай! не унимается егоза и, заметив, что я тащу шиповник в рот, возмущенно бьет по рукам.
Фу! Илья, он же грязный! морщит носик, а я радуюсь, что сработало: внимание Пуговицы смещено.
Анька напоминает сейчас электрический чайник, готовый вот-вот закипеть: так же пыхтит и хмурится.
Привык в своей деревне все с грядок немытым жевать! возмущенно взмахивает руками. Смешная! Здесь так нельзя!
Я просто голодный. Повожу плечами и выкидываю остатки ягод в кусты. На завтрак была манная каша, а обед я пропустил.
Что плохого в манной каше?
Не знаю. Она просто мерзкая.
А я люблю манку.
А я греческий омлет со шпинатом обожаю. Особенно если добавить туда оливки каламата, шампиньоны и, конечно, тимьян. А вместо водянистого больничного какао обязательно черный свежезаваренный кофе с тонкой пенкой и кусочком тирамису.
Чувствую, как слюнные железы сходят с ума от одного только упоминания о еде. Правда, пока я предаюсь мечтам, Аня начинает заливисто хохотать, возвращая меня к кустам шиповника и серой реальности.
Оливки каламата? Сквозь смех едва получается разобрать ее слова. Ты фантазер или фанат кулинарных программ?
Почему?
Ну просто немного успокоившись, пытается объяснить Аня. Я же была у тебя дома. Какие оливки и шпинат? Какой тирамису? Откуда?
Думаешь, если я деревенский
Нет! Девчонка резко тормозит и, развернувшись ко мне, с очередной порцией жалости заглядывает в душу. Насколько я поняла, вы концы с концами еле сводили. Жили на одну бабушкину пенсию да твое пособие. Какой там тирамису? Дай бог, на хлеб да на чай хватило бы. А ты шампиньоны, оливки
Может, ты и права. Резко отступаю и несусь вперед. Осознание собственной никчемности больно ударяет по самолюбию.
Остаток пути мы проходим молча. Я проклинаю дурацкие картинки, то и дело всплывающие в памяти, но, как выясняется, совершенно не относящиеся к моей жизни. Аня держится рядом и, волнуясь, кусает губы, страшась снова сболтнуть лишнее. Правда, у дверей общежития она все же решается заговорить.
Вот здесь ты и живешь.
Скептически осматриваю видавшее виды пятиэтажное здание из серого кирпича с величавой табличкой у входа.
Комната двести тридцать четыре. Это на втором этаже. Взобравшись по раздолбанным ступеням крыльца, она тянет на себя скрипучую металлическую дверь непонятного цвета, за которой нет ничего, кроме непроглядной темноты, и с улыбкой зовет за собой.
С опаской переступаю порог: может, зря я отказался от психиатрического отделения?
Илья, смелее! подбадривает Румянцева и наконец выводит меня к свету. Мария Ивановна, добрый день!
Что за идиотская привычка у Ани всем улыбаться?! Ладно бы Шестакову и порядком уставшей кондукторше, но этой престарелой грымзе с перекошенным лицом и взглядом Цербера зачем?
Румянцева, опять ты? скрипит вахтерша из своей застекленной клетки, вытягивая любопытный нос к небольшому окошку. Паспорт или студенческий давай. И в журнал себя вписывай.
Так я ведь уже
Правила, Румянцева, для всех едины, безапелляционно цедит старушка, вынуждая Аню озадачиться поиском документов. Не знаю, что девчонка носит в рюкзаке, но уже в который раз отыскать нужную вещь ей удается с трудом.
Вот! Спустя минуты три Аня радостно сдает в плен студенческий билет и привязанной к столешнице авторучкой ставит закорючку в раскрытом журнале, а потом спешит ухватить меня за руку, чтобы поскорее окунуть в общажные будни.
Стоять! верещит вахтерша, вскочив со стула, и подозрительно осматривает меня с ног до головы рыбьими глазками. А ты кто такой?
Первый парень на деревне. Меня коробит от этой морщинистой генеральши в юбке, а еще больше от перспективы задержаться здесь надолго. Неужто не признали, Марья Ивановна?
Да я да ты пыхтит, как паровоз, вахтерша, отчего выглядит еще более нелепо.
Мария Ивановна, это Соколов. Тот самый, спешит сгладить углы Аня, усердно дергая меня за рукав. Илья, ну ты чего?
Тот самый не тот самый! скалится грымза в отместку. Мне без разницы! Или пусть пропуск показывает, или идет на все четыре стороны отсюда!
Сгораю от желания развернуться и последовать дельному совету: такая жизнь не для меня! Господи, как же хочется все вспомнить, чтобы перестать офигевать от каждого мгновения!
Это, конечно, не мое дело! Румянцева чешет по лестнице, продолжая отчитывать меня, как безмозглого первоклашку, на весь пролет. Но нужно быть полнейшим идиотом, чтобы, живя в общаге, приобрести в лице коменданта главного врага. Ну почему ты ей сразу не показал этот дурацкий пропуск? Зря я, что ли, бегала по всему универу, чтобы вовремя успеть восстановить тебе документы?
А тебе не тошно пресмыкаться перед такими, как эта Мария Ивановна? усмехаюсь в ответ, лениво разглядывая странные надписи на стенах и идиотские рисунки мужских гениталий. Тоже мне, будущие педагоги! Вместо коллекционирования студенческих лучше бы жильцов запрягла стены вымыть.
Нам сюда, отчаянно вздыхает Аня и сворачивает к длинному коридору, немного напоминающему больничный: такие же наполовину выкрашенные темно-зеленой краской стены, множество похожих дверей и бьющие в нос запахи. Вот только если в отделении пахло хлоркой и стерильностью, то здесь воняет старыми залежалыми вещами и прокисшим супом, дешевым средством от тараканов и неустроенностью. Невольно прикрываю нос тыльной стороной ладони, с ужасом понимая, что так в скором времени будет вонять и от меня.
Здесь кухня, щебечет Румянцева, не обращая внимания на въедливые ароматы. Там душевая, а за ней прачечная.
Можно сдать вещи в стирку?
Скорее, постирать самому, ухмыляется девчонка. Готовить, кстати, тоже придется самому. Умеешь?
Разумеется, вру, придав голосу излишней самоуверенности, и сожалею, что не остался в больнице.
А вот и твоя комната. Пуговица тормозит возле неприметной двери с номером 234, не решаясь зайти.
Чувствуешь? Веду носом, улавливая в воздухе съестной аромат, на сей раз не кислый, не мерзкий, а вполне себе аппетитный.
Время обеда, разводит руками Аня. У тебя в холодильнике есть яйца и пельмени. На сегодня хватит, а завтра сходим в магазин. Согласен?
Согласен!
Заручившись моим кивком, Румянцева изо всех сил колотит кулачком в дверь.
Ты чего делаешь? Недоуменно хлопая глазами, достаю из кармана ключ. Хозяин комнаты здесь, перед тобой.
Ой! Аня виновато смотрит на меня. Я забыла сказать, что ты живешь не один, а с Мишей.
С каким еще Мишей? настороженно уточняю: все это похоже на дурной сон, которому ни конца ни края.
С Петуховым, преспокойно отвечает Аня.
Ответ, конечно, по существу, но тревога в душе множится с космической силой.
Давай я задам вопрос по-другому. Дабы удостовериться, что я ни фига не с шальной планеты, хватаю Румянцеву за плечи и, жадно елозя по ней взглядом, уговариваю мужика внутри себя проснуться. Почему я живу с Мишей, а не с Катей или Мариной, например?
Не знаю. От неожиданности распахнув глаза, Аня трепещет в моих руках и сбивчиво пытается оправдаться. Я не в курсе, как у вас тут все устроено, правда.
У кого «у нас»? Голос дрожит, как и руки, все крепче сжимающие хрупкие плечи.
Илья, успокойся. Миша хороший. Вот увидишь, он тебе понравится.
Понравится? Мне? Теперь ясно: долбаные джинсы в обтяжку на мне неспроста. Ты серьезно?
Конечно! Если бы не он, я бы только-только собрала твои вещи, а Миша с ходу сообразил, что нужно и где искать. Илья, я тоже думаю, лучше тебе с ним пожить, чем одному.
Но я не хочу! Как чумной, снова зарываюсь носом в мягкие волосы Румянцевой, нескромно прижимая ее тело к своему, и шепчу: Я не такой, понимаешь?
О, а вот и вы! Скрип двери сменяется бодрым мужским голосом, вынуждая меня отпустить девчонку.
Илья, это Миша, суетится Аня, стараясь не смотреть на меня. Щеки Румянцевой горят огнем.
Заторможенно перевожу взгляд в сторону Петухова. Рыжий, конопатый, высокий, как жираф, и немного сутулый, он с кривой ухмылкой смотрит на меня, а в моей голове яркими вспышками мелькают картинки из прошлого: захламленная квартира, рыжая шевелюра, нос в веснушках и мой кулак, жаждущий крови. Кого я бил? Рыжего? Или, напротив, заступался за него. Не помню. Хоть убей, ни черта не помню. Но что рыжая каланча в моей жизни была это факт!
Здорова, Сокол! басит парень и заключает меня в объятия, со стороны, конечно, дружеские, но я-то знаю, что скрывается за ними. Наверно, поэтому шарахаюсь в сторону, брезгливо скидывая с себя руки Петухова.
Не помнишь меня? хохочет придурок и подмигивает Румянцевой. А я тебе не верил, Анька! Ну ниче, справимся!
Вот и отлично! шелестит девчонка, поправляя на плече рюкзак. Я тогда побегу, а то дел много.
Умоляюще мотаю головой, чтобы Аня не смела оставлять меня одного в этом дурдоме, но Румянцева продолжает смущенно избегать моего взгляда. Ну конечно, чувствует себя третьей лишней!
Лады, кивает Петухов. А мы тогда пообедаем. Сокол, я пельмени твои сварил, ты ж не против?
Пельмени? Да. То есть нет, продолжаю буравить взглядом раскрасневшиеся щеки Пуговицы. Аня
Илья, перебивает меня девчонка. Номер телефона у тебя мой есть. Если что понадобится, звони. А пока оставляю тебя Мише. Не скучайте, мальчики. Ладно?
Да не боись, Анька! чешет репу Петухов. Я быстро нашему Соколу мозги вправлю, увидишь!
Вот и хорошо! Румянцева хлопает себя по бокам и не прощаясь убегает. А я смотрю ей вслед с какой-то непередаваемой тоской, мечтая снова все забыть.
Сокол! Прием! Петухов щелкает тощими пальцами перед моим носом. Хватит Аньку глазами пожирать, слышь? Она не для тебя. Не для таких, как мы.
Миша запросто закидывает руку мне на плечо и тянет за собой в комнату.
Я не такой! скалюсь в ответ, упираясь пятками в бетонный пол, и ору как сумасшедший. Впрочем, лучше быть психом, чем жить с парнем. Я нормальный! Нормальный!
Остервенело смахиваю с себя руку Петухова и непроизвольно сжимаю кулаки: пусть только попробует перетянуть меня на сторону зла!
Ну тебя и шибануло! Петухов тут же отскакивает от меня, испуганно выставляя перед собой раскрытые ладони.
А ты ручонки свои похотливые не распускай! наступаю на рыжего, и тот пятится, пока не упирается спиной в косяк. Хлопает глазками-щелочками, а потом как давай ржать!
Сокол, ты идиот? булькает сквозь смех Миша. Ты что, подумал, что я с другого берега? Поверь, с ориентацией у меня проблем нет.
Тогда какого лешего мы живем вместе?
Вот ты лопух, Илюха! Мы просто соседи, никак не угомонится Петухов. Совсем мозги перегорели? Это общага, а не отель пять звезд! Здесь все так живут.
Так мы так я Растерянно отхожу от пацана, с небывалым облегчением вдыхая кислород полной грудью.
Сокол, пошли лучше пельмени жрать. Конопатая физиономия Миши расплывается в улыбке. Не бойся, приставать не буду, даже если начнешь умолять! У меня невеста есть.
Рыжий открывает дверь, и в нос с новой силой ударяет запах еды. Но если поначалу этот запах казался аппетитным, то сейчас он побуждает желудок вывернуться наизнанку.
Вот черт! орет Мишаня, широченными шагами подходит к захламленному столу возле небольшого окна и выдергивает из розетки провод электрического чайника, из носика которого клубится пар с едким привкусом тухлого лука. Правда, Петухова запах нисколько не смущает. Он суетливо ищет ложку и зачем-то лезет с ней внутрь прибора.
Сокол, твоя койка слева, орет он, не глядя на меня. Сейчас пельмени достану и экскурсию по комнате проведу.
Откуда достанешь? настороженно уточняю, хотя ответ и так лежит на поверхности, просто никак не находит места в моей голове. Почему ты пельмени в чайнике варишь?
Потому что на кухню идти влом, пожимает плечами Миша. Тут, пока они варятся, я кучу дел успеваю переделать. А там стоять над ними надо, чтобы не убежали.
Куда не убежали?
Да хоть куда, хмыкает Петухов и с гордым видом достает из чайника нечто бесформенное и склизкое. И это меня Шестаков хотел в психушку отправить. Видел бы доктор, что за стенами больницы творится!
Тут же как, на полном серьезе продолжает Петухов, чуть недосмотришь за харчами, и их обязательно кто-нибудь слопает. Недоваренное, сырое, пересоленное не важно, главное, что на халяву. И самое обидное: никто даже спасибо не скажет.
С нескрываемым отвращением наблюдаю, как Миша перекладывает в тарелку жалкое подобие пельменей. Ладно, их внешний вид пострадал от неправильного приготовления, но что с запахом? Почему пельмени из мяса воняют просроченной рыбой?
А чай ты как пьешь?
Не в силах больше смотреть, как из чайника выныривает еда, начинаю изучать комнату. Маленькая, с засаленными обоями и грязно-кирпичным линолеумом, она забита небрежно брошенными вещами: не первой свежести одеждой, горой потрепанных учебников и таких же конспектов; на стене висит гитара советских времен, а дверца обшарпанного шкафа держится на честном слове и вот-вот отпадет.
Для чая есть кипятильник, да и чайник можно ополоснуть. Петухов на мгновение оборачивается и смотрит на меня как на дурака. Тоже проблему нашел! В крайнем случае всегда можно в гости к кому-нибудь зайти и под шумок не только чайком обзавестись, но и чем-нибудь более сытным.
Ладно, отмахиваюсь от соседа и иду к отведенной для меня кровати, узкой и какой-то хлипкой на первый взгляд. Серое узорчатое покрывало аккуратно прикрывает неровный матрас, усердно продавленный посередине, а тонкие металлические ножки, проеденные рыжими пятнами ржавчины, немного косят, словно отговаривают меня даже близко подходить к шаткой конструкции. И как на этом можно спать?
Забавный ты парень, Илюха! бросает мне в спину Петухов, продолжая громыхать ложкой по металлической поверхности чайника. Вот вроде память потерял, а на кровать все так же с недоверием смотришь.
Спать на этом опасно для жизни.
Ты потому и сбежал?
Сбежал? Не рискнув сесть на это ржавое недоразумение, подхожу к столу: лучше задохнуться от пельменного амбре, чем ненароком сломать спину.
Ну да! Стараниями Петухова перед моим носом вырастает тарелка с переваренным тестом. Ты ж заехал сюда в конце августа, вещи раскидал и исчез.
А ты? Стараюсь не смотреть на еду, если это вообще позволительно так назвать.
Я? Выловив еще дюжину пельменей, Петухов берет чайник и заливает содержимое своей тарелки бульоном. Так я в этой комнате третий год живу. До тебя здесь Косолапый спал, с математического. Парень он крупный был, вот кровать и наджабилась. Этим летом Стасян диплом защитил и свалил, а на его место тебя заселили.
Ясно. Разочарованно тру лоб: получается, Мишаня ни черта обо мне не знает и не сможет развеять туман в голове, а жаль.
Да ты садись. Петухов выдвигает стул, а сам, схватив тарелку и алюминиевую ложку, наваливается пятой точкой на подоконник и начинает со зверским аппетитом уминать пельмени.