Не плачь, дочь моя. Согрейся в неослабных объятиях матери тебе ничто не грозит. Ни сейчас, ни впредь. Твоя кровь девственна, как твой детский разум, и в девственности сила твоей души твой самый сладкий поцелуй, благодаря которому живет та единственная, что по-настоящему тебя любит.
Ты моя навеки, даже в эту ночь, и я докажу это всем, сколь бы древними, зловещими и отчаянными ни были те силы, что бросают нам вызов снизу!
Дай же мне насладиться каждым стоном, срывающимся с твоих губ, дочь моя. Моя сила растет!»
Крик. Внезапно широко раскрытые глаза. Слабый первобытный трепет. Душа напрягается и сжимается в комок, ожидая повторения, ибо лишь тогда в темной неизвестности возникает лицо, испуганное и пугающее одновременно, искаженное от боли или о, как бы этого хотелось! полное ошеломленного восторга. Но, увы, желание это сбывается крайне редко, ибо одна за другой являются мрачные истины, которым, похоже, нет конца.
Крик. Перехватывает дыхание, замирает сердце. Что дальше?
На этот раз взрыв воплей. Из трех глоток сразу. Уже нечто совсем иное.
Грохот и глухой удар, где-то внизу мечется из стороны в сторону луч слабого света. Скользят сапоги по доскам, крики становятся хриплыми, будто рвется под потоком звука нежная ткань. Наступает мгновение, когда все колеблется на лезвии ножа, на краю зияющей пропасти, под завывание несущего забвение ветра неужели пришло безумие? Вырвалось на свободу необузданное насилие и не разбирающее пути зло? Смутные фигуры врезаются друг в друга, каблуки топчут лица с широко раскрытыми ртами, летят за борт тела, трещат кости, хлещет кровь, грязные пальцы вонзаются в глаза сколь же многие стали по прихоти судьбы жертвами безжалостного безумия!
А ведь хватило бы одного зычного, отданного командным голосом приказа, чтобы оттащить души от края смертельной бездны. Если бы среди сбившейся в кучу команды оказался хоть один, чья сила духа и железный хребет могли дать единственный шанс на спасение
Но ужас, плывший в знойных течениях ночи, проникал в плоть и разум, и за раздавшимся снизу жутким воплем последовал безудержный хаос.
Жизнь, как бы мог заметить Бошелен будь он в состоянии что-либо комментировать, всегда склонна к глупости и, что вполне логично из этого следует, к жестокому самоуничтожению.
Но естественно, он был слишком занят, изливая в своей каюте бесконечный поток семени в лоно почти бесчувственной и совершенно несопротивляющейся Сатер а это, как все прекрасно знают, является вершиной человеческой доблести, славы и величия.
В свете яростно раскачивающегося фонаря безголовое тело Абли Друтера продолжало сучить ногами, несмотря на кровь, хлещущую из кошмарно изодранной шеи. Руки его дергались, будто управляя непослушными марионетками. Пташка Пеструшка, Густ Хабб и Хек Урс дружно попятились по проходу в сторону носа не носа Абли, поскольку головы у него уже не было, а гальюна на носу корабля, но, поскользнувшись, все трое, крича, скатились к заплесневелому борту, судорожно пытаясь подняться на ноги. Хек продолжал держать высоко поднятый фонарь, чувствуя исходящий от промокшей одежды резкий запах мочи, а в случае Густа и кое-чего похуже.
Если бы убийца сейчас явился по их души, он практически без усилий завладел бы добычей. Однако ничто на них не обрушилось, и, не считая их собственных воплей и глухого стука сапог Абли а теперь еще и панического топота ног по палубе наверху, не было слышно ничего подозрительного: ни шороха, ни ворчания, ни лязганья клыков, ни шипения оскаленной пасти.
Несмотря на это, ужас продолжал держать трех бывших солдат за горло особенно когда Абли Друтер вдруг сел, рывком поднялся на четвереньки, а затем встал на ноги. По его туловищу спереди и сзади текла кровь, и у Хека вдруг промелькнула полная отвращения мысль, что ему стоило бы воспользоваться салфеткой. Шаря вокруг руками, Абли Друтер шагнул вперед.
Его повело в сторону, и все трое закричали с удвоенной силой, когда безголовый первый помощник свалился на них сверху.
Пальцы Друтера ухватились за то, что подвернулось, и Густ завопил, лишившись второго уха. Можно сказать, восстановилась благословенная симметрия, но на фоне нескончаемого шума льющейся воды в его мозг ворвались жуткий хруст и чавканье.
Размахивая руками, бедняга отполз подальше от трупа, уткнувшись лицом в щель между деревянным настилом и корпусом. Рот его внезапно наполнился жирной шерстью, которая судорожно дернулась, когда он инстинктивно сжал зубы. Раздался жалобный крысиный писк, который закончился на слишком высокой ноте, как будто лопнул надутый воздухом пузырь, и в рот Густу Хаббу хлынула омерзительная жижа.
Желудок его тут же взбунтовался с такой силой, что изуродованную крысу отбросило на расстояние человеческого роста, в проход, где она неподвижно замерла на спине, задрав лапы и вывалив из раскрытого рта кроваво-красный язык.
Хека Урса тем временем душил безголовый первый помощник, которому явно требовалась голова, причем любая. Так что в конце концов, позабыв об опасности, которую может представлять горящий фонарь, Хек решил воспользоваться им как оружием. Однако, увы, просчитался: подобным оружием было бы хорошо врезать нападающему по затылку, однако тот отсутствовал, как и сама голова. Твердая горячая бронза заполненного маслом фонаря уперлась Урсу в лицо, подпалив ему самому бороду и сломав нос. Ничего не видя, он отшвырнул фонарь, разливая вокруг пылающее масло.
Огненный поток угодил между ног Пташке Пеструшке, которая как раз в этот момент присела. Почувствовав ожог, она вскочила, отпрыгнув назад, и, поскользнувшись на дохлой крысе, с грохотом ударилась головой о дверь гальюна. Закатив глаза, Пташка лишилась чувств.
Кровь погасила тлеющую бороду Хека, и теперь, когда обе его руки были свободны, он начал один за другим выламывать сжимающие его шею пальцы. Из заднего прохода Абли Друтера послышались странные звуки, видимо заменявшие болезненные стоны. Наконец Хек Урс сумел высвободиться и, вскарабкавшись на спину первому помощнику, начал самозабвенно лупить его кулаками.
В полумраке возник Густ Хабб, чья безухая голова напоминала в мерцающих отблесках пламени кошмарный призрак. Блевотина на его подбородке смешивалась со стекающей по обеим щекам кровью. Выпучив глаза, он уставился на Хека Урса:
Убей его! Убей!
Пытаюсь, идиот! бросил в ответ Хек. Найди какой-нибудь меч, пику, веревку, чтоб тебя!
Густ Хабб, шатаясь, двинулся дальше:
Сам ищи! Я тут больше не останусь! Ни за что! И никогда сюда больше не спущусь!
Ругаясь, Хек потянулся к ножу. Все так же сидя верхом на сопротивляющемся теле Абли Друтера, он извернулся и подрезал первому помощнику поджилки, сперва с одной стороны, а затем и с другой.
Попробуй теперь походи! прорычал он и, хихикнув, вновь выбрался на настил. Вскрикнув от прикосновения огненного языка, он пополз к Пташке Пеструшке:
Очнись, милая! Нужно отсюда выбираться очнись!
От третьей крепкой пощечины веки женщины затрепетали, затем она открыла глаза и уставилась на него непонимающим взглядом.
Хек, однако, ждать не мог, и начал поднимать Пташку на ноги.
Идем, милая. Тут какой-то демон или что похуже Густ, сволочь, уже сбежал. Давай пошли отсюда.
Она тупо посмотрела на него:
Корабль горит. Плохо дело.
Позовем сюда всю команду, всех до единого, будь они прокляты, и они потушат пожар.
Хорошо. Да. Если все загорится будет плохо.
Да уж, дорогая, ничего хорошего. Давай смотри под ноги
Когда Хек Урс потащил бессвязно бормотавшую Пташку Пеструшку по крутому трапу на палубу, безголовое тело Абли Друтера, оказавшись предоставленным самому себе, попыталось подняться на ноги, но, увы, ноги его не держали. Первый помощник уныло сел на настил, положив руки на колени и свесив кисти.
Искра жизни могла преодолеть невообразимые расстояния, вспыхнуть в самых неожиданных местах, промчаться по мышцам и нервам, будто белка с отрубленным хвостом. И иногда, когда уходила даже сама жизнь, оставалась ее искра пусть и ненадолго.
Сидящий на настиле Абли Друтер больше не двигался лишь слегка шевельнулись опускающиеся плечи. Даже кровь из всевозможных ран наконец почти перестала течь, превратившись в густые длинные капли.
Кошмарный убийца бесследно исчез.
Пламя, до этого алчно лизавшее просмоленный корпус судна, внезапно замерцало и погасло.
Со стороны гальюна послышались мягкие шаги, и в полумраке появилась массивная фигура мужчины в длинной черной кольчуге. Его лысая макушка тускло поблескивала серым. Присев над раздавленным трупиком крысы, он протянул к ней руку с толстыми пальцами.
С обрюзгших губ Корбала Броша сорвался тихий стон.
Это была последняя крыса на «Солнечном локоне». Его самая любимая, пусть и временная служанка. Она видела чудовище, которое небрежно, будто походя, прикончило первого помощника. И естественно, у жертвы отсутствовала голова. Чего вполне следовало ожидать.
Корбал Брош помедлил, наклонив надежно сидящее на месте ухо.
Паника наверху, похоже, несколько поутихла. Возможно, команда покинула корабль что было бы весьма достойно сожаления. Наверняка ни капитан, ни Бошелен такого бы не позволили. Разве Бошелену неведомо, насколько любит Корбал эти мириады грязных, не особо здоровых проблесков жизни? Да, ему обещана хорошая жатва после того, как они станут больше не нужны. Обещана
Что ж, Корбал Брош мог бы отправиться за ними в погоню, если вдруг они и в самом деле сбежали
Из темноты, откуда-то со стороны носа судна, донесся хриплый смех.
Корбал Брош нахмурился.
До чего же грубо прерывать мои драгоценные мысли, пробормотал он. Крайне грубо.
Смех смолк, и послышался скрипучий голос:
Это ты?
Да, ответил Корбал Брош.
Не может быть.
И тем не менее.
Тебе придется умереть.
Придется. Когда-нибудь.
Совсем скоро.
Как бы не так.
Я убью тебя. Сожру твою круглую башку. Попробую на вкус горькую сладость твоих пухлых щечек. И всласть налакаюсь крови, которой ты истечешь.
Нет.
Подойди ближе.
Это можно, ответил Корбал Брош.
Поднявшись, он направился в сторону носа, пройдя под тусклым прямоугольником все еще открытого люка. Его рука в кольчужной перчатке сжимала зловеще блестевший топор в форме полумесяца, с короткой рукояткой, который, казалось, источал маслянистую жижу.
Этим ты мне не повредишь.
Да, больно не будет. Но я и не собираюсь причинять тебе боль, усмехнулся Корбал Брош. Я порублю тебя на куски. Без боли. Просто на мелкие кусочки. Мне нужны кое-какие твои части.
Ты отважен, смертный. Нам воистину следует испытать друг друга но не сейчас.
Корбал Брош остановился, поняв, что демон исчез. Разочарованно сунув рукоятку топора за пояс, он принюхался, пробуя темноту на вкус, и прислушался к журчанию и бульканью воды снаружи. Наконец он почесал зад, повернулся и начал подниматься по трапу.
До верха он так и не добрался. С другой стороны, в его намерения это и не входило.
Когда снизу послышались крики и на средней палубе «Солнечного локона» начался хаос, Эмансипор Риз присел перед дверью каюты, уставившись на вопящую толпу матросов, которые метались по палубе, вырывая друг другу волосы, кусаясь и царапаясь. Некоторые падали за борт. Из трюма донеслись новые несмолкающие вопли.
Только не снова это, пробормотал он.
Так порой закручивается вокруг себя мир, подобно лобковым волосам на ветру, когда сидишь со спущенными штанами и холод пробирает в обычно потаенных, будто обратная сторона луны, местах. Снова и снова жизнь срывается с узды, и повторяются одни и те же сцены, жуткие и сверхъестественные, да что там, он почти ожидал услышать хруст дерева от удара о камни и лед, ржание тонущих под палубой лошадей, увидеть спотыкающиеся фигуры с искаженными, перемазанными кровью лицами. И завывающий ветер, будто швыряющий в тебя сгустки тьмы со всех сторон, посреди безумной, полной смерти и разрушений ночи
Но это, уверял он себя, было давно. На другом корабле. В другой жизни.
А сейчас что ж, будь что будет.
Крепче сжав громадный меч Бошелена, Эмансипор Риз выпрямился и поднялся по трапу на палубу.
Слушайте меня, матросы! взревел он, высоко подняв оружие. Слушайте все! Призываю вас к порядку, будьте вы прокляты!
Громоподобный рев, каковой в подобной ситуации неизбежно исторгся бы из глоток офицеров, вполне мог достичь того крошечного сгустка разума величиной с орех, что имелся в мозгах большинства матросов, и, если будет на то благословение Госпожи, а Маэль затаит дыхание, заставить этих придурков подчиниться, восстановив порядок и способность здраво рассуждать
Это же Манси Неудачник! Это он во всем виноват! Хватай его!
«Вот дерьмо»
Густ Хабб, все еще пребывавший в расстроенных чувствах из-за утраты ушей, высунул изуродованную голову из люка и, выпучив глаза, уставился на разъяренную толпу, которая атаковала того самого слугу, носившего столь подходящее ему прозвище Неудачник. А он сжимал в руках гигантских размеров меч, которым опасно размахивал, пытаясь сдержать натиск злобно рычащих матросов. Кто-то выбил деревянным нагелем оружие из рук Манси, и Густ увидел, как меч летит, кувыркаясь, прямо к нему.
Хабб с воплем отскочил назад, и между глаз у него взорвался огонь. Брызнула кровь, и, прижав руки к носу, он обнаружил на его месте лишь две кровавые дыры. Упав на бок, бедняга откатился от люка. В его мозг хлынул жуткий запах холодного железа, заглушая даже боль. Вместе с нескончаемым журчанием воды которая, казалось, лилась из его полуослепших глаз и доносящимся откуда-то едва слышным треском всего этого оказалось чересчур для его измученного разума, и на Густа накатило благословенное забытье, окутав его черной пеленой.
На какое-то время.
Хек Урс, тащивший Пташку Пеструшку, увидел неподвижно лежащего на палубе товарища, голову которого окружала лужа крови. Охваченный гневом, он оставил Пташку у края люка и выхватил свой короткий меч, о котором уже почти успел забыть.
У основания главной мачты суетилось два десятков матросов, поднимавших на канатах безвольное тело с болтающимися руками. Манси Неудачник, избитый до бесчувствия, а может, и похуже, привязанный за лодыжку, дергаными рывками возносился к небу.
Что вы творите, во имя Худа? взревел Хек, наступая на толпу.
Женщина по имени Миппл, чьи волосы напоминали давно заброшенное гнездо стервятников, резко повернула голову и оскалила грязные зубы:
Это Неудачник! Он пытался всех нас убить! Мы приносим его в жертву Маэлю!
На верхушке главной мачты? Спустите его, идиоты!
Нет! заорал другой матрос, размахивая нагелем и гордо выпятив грудь, будто именно он был тут главным.
Густ хмуро взглянул на матроса, пытаясь вспомнить, как того зовут:
Вистер, кажется?
Ты сухопутная крыса, Хек Урс, и не пытайся отрицать! Только посмотри на себя: ты же клятый солдат, дезертир!
Манси не
Он отрубил нос твоему дружку!
Хек замолчал, еще больше хмурясь, и утер кровь с собственного носа.
Точно он?
Угу, вон тем здоровенным мечом, который торчит там, вонзившись в релинг. Видишь кровь на лезвии? Это кровь Густа!
Хор голосов подтвердил упомянутые подробности. Все дружно закивали, подкрепляя заверения Вистера смачными плевками в сторону.
Хек убрал меч обратно в ножны:
Что ж, в таком случае наверх его!
«Что там такое, дорогая моя дочь? Слышишь шорох и толчки, треск и стоны? Грядет безумный демон! Угасли его чувства, потухла свеча разума готовься, моя милая, вместе мы перережем ему глотку и прольем кровавый дождь на глупцов внизу!»