Нет, быстро отвечаю я. Просто насчет генеалогии. Чистая правда. Помогаю маме кое с чем. Не бери в голову.
Он останавливается и недоверчиво на меня смотрит:
Генеалогический проект?
На секунду мне кажется, что меня раскрыли. Почему бы не рассказать Райану о дневниках? Ответ прост: потому что он никогда не поймет, зачем нанимать переводчика для разбора пыльных дневников двоюродной прабабушки.
Когда я с ужасом представляю, как буду это объяснять, Райан неожиданно заключает меня в объятия, да такие тесные, что локти врезаются в ребра. Болтаю ногами в воздухе, пока Райан не опускает меня на землю.
Ты слишком хорошая, говорит он.
Ставит меня на землю, я вздрагиваю.
В смысле?
Ну правда. Он ухмыляется, но восхищенно. Почетный список? Гарвард? летом не отдыхаешь, а исследуешь историю семьи? Ты просто мечта любого родителя, Джесс.
Разве?
И откуда Райан знает, что я попала в почетный список?
Голос через колонку просит зрителей отключить мобильные телефоны.
Да брось, говорю я, соединяя руки у него на пояснице. Моя мама усыновила бы тебя, если бы это не было стремно.
Его губы слегка касаются моих.
Это было бы еще как стремно.
Ну? с надеждой спрашивает Кэти. Что скажешь?
На ее щеках остались розовые «яблочки» от сценического грима.
Я ждала на качелях у амфитеатра, пока она переоденется. Олив Островски, может, и не стала ее прорывом, но Кэти сыграла прекрасно. Хотя сама она в этом не сомневается, ей нужно услышать подтверждение и от меня. Есть только одна проблема: пока моя подруга пела и играла, вкладывая в это всю душу, я не могла сосредоточиться на ее выступлении. Все, о чем я могла думать, это странные недомолвки Эвана по телефону и что же он обнаружил в дневниках тети Анны.
Ты была великолепна! я вскакиваю на ноги и вручаю Кэти завернутый в целлофан букет выкрашенных в синий цвет маргариток, который мы с Райаном купили на заправке по дороге в парк.
О-о-о, спасибо!
Это Райан выбрал. Он показал на них и пробормотал: «Вот эти вроде ничего».
А куда он делся?
Кажется, туалет пошел искать.
На самом деле он отправился купить пива Дагу и Джошу, но я знаю, что Кэти не одобрит его поддельный паспорт, который он недавно приобрел в школе.
Кэти садится на качели и прячет ладони под коленки, на которых лежит букет.
Все прошло хорошо, да ведь? Народ смеялся.
И много.
Как нас было слышно?
Отлично.
Что тебе больше всего понравилось?
Черт. Судорожно перебираю в голове сцены, но весь спектакль я думала о другом.
Конкурс был такой смешной.
Кэти нетерпеливо прерывает меня:
Весь мюзикл про этот конкурс. Какая сцена тебе понравилась?
Э-э-э конспирология! Когда девочке надо было сказать по буквам «конспирология».
Да, смешная сцена.
Кажется, мой ответ ее удовлетворил. Кэти отталкивается от земли, мы раскачиваемся, синхронно поднимая ноги в воздух.
Софи такая талантливая. Это которая играла Марси Парк. У нее, кстати, тусовка в честь премьеры. Ну, может, «тусовка» это громко сказано, но там будет Калеб.
Калеб?
Кэти начинает притормаживать.
Калеб. Он играл Уильяма Морриса Барфэ. Он победил в конкурсе. Я тебе о нем писала!
А-а-а, точно. Не знаю, как намекнуть ей, но что-то мне подсказывает, что этому актеру, которого я только что видела на сцене, девушки не интересны. А как же тот парень из йогуртового кафе?
Деррик? Поскольку мы не знаем, как его зовут, мы решили называть его именем одновременно сексуальным и немного смешным. Деррик это топинг на замороженном йогурте моей любовной жизни, пускается Кэти в размышления. Он посыпка «брызги». Но такая, знаешь, не самая вкусная. Калеб же посыпка сердечками Я робко пытаюсь возразить.
хотя она, что бы ты ни говорила, даже не шоколад! Все равно приходи на вечеринку. Можешь и Райана взять. У Софи есть бассейн, будет весело.
Цепи качелей поскрипывают, мы замедляемся.
Ой! Кэти, я же сегодня не могу.
Она упирается пятками в землю и резко останавливается.
Почему?
У Энди Де Пальмы вечеринка. Вероятно, он пытается поправить свою репутацию после того фиаско, когда его стошнило в стиральную машинку Дага.
Ты идешь на вечеринку Энди Де Пальмы, который обливается ужасным дезодорантом «Акс»?
Так надо.
Почему? в лоб спрашивает она. Почему тебе надо?
Почти все зрители покинули амфитеатр. Ребенок подбегает к лесенке на площадке с криком «А-а-а-а-а-а!» и взбирается на верхушку, как Человек-паук на допинге.
я хочу пойти, поправляю я себя.
Правда? Ты правда хочешь на вечеринку Энди Де Пальмы?
Там будет много народу.
Хм. Она поджимает губы. Ну да. Ты же фанат вечеринок с кучей народа.
Кэти, мы с Райаном вообще не видимся во время учебы.
Да, бубнит она. Раньше я думала, что это здорово.
Я отправляю качели подальше и вырастаю перед Кэти. Мама мальчика отчаянно пытается уговорить его слезть с лесенки:
Дэшилл, слезай, мое солнышко. Дэшилл, солнце. Дэшилл. Дэшилл. Дэшилл. Дэшилл.
Даже смешно, только вот мы с Кэти не смеемся.
Я знала, что этого разговора нам не избежать, но не думала, что он произойдет сегодня.
Кэти, тебя что-то не устраивает? Почему ты так
Она меня перебивает:
Почему ты с ним, Джесс?
Что? удивленно спрашиваю я.
Почему ты встречаешься с Райаном?
Бросаю взгляд на парковку. Райан с пивом еще не вернулся.
Потому что, фыркаю я.
Потому что почему?
Вгоняю пятку кроссовки от «Пумы» в землю.
Потому что он меня смешит, говорю я. Потому что с ним здорово проводить время и ну не знаю он милый.
Чувствую, что это слабый аргумент, но и сержусь: что, это преступление дружить с таким парнем, как Райан?
Кэти прикладывает руку к уху, будто прислушиваясь.
С ним здорово проводить время? громко повторяет она. Это все, что тебе нужно?
А тебе что нужно? Недоступность? выпаливаю я. Это удар ниже пояса. Быстро исправляюсь: И потому что с ним я чувствую себя особенной, ясно, Кэти? Потому что он выбрал меня.
Она чуть отстраняется.
С ним ты ведешь себя как другой человек, Джесс.
У меня закипает кровь. Сжимаю кулаки так сильно, что на ладонях остаются следы от ногтей.
Тебе-то откуда знать? бросаю ехидно. Ты ведь не видишь.
Хм. Интересно почему.
Я изо всех сил пытаюсь не плакать, но нос предательски захлюпал. Кэти скрещивает руки на груди и сердится. Зачем она все усложняет? я делаю глубокий вдох. Кэти обижена, что я не иду с ней на вечеринку, что я забыла, кто такой Калеб, и что я очевидно проморгала весь мюзикл.
Слушай, говорю я, пытаясь загладить вину, давай завтра куда-нибудь сходим?
Она все еще злится, но мышцы ее лица расслабляются, руки тоже. Она ощипывает одну из неоново-синих маргариток.
Может, вечером. Вы с Тайлером могли бы прийти
Да! восклицаю я и тут же осекаюсь. Стой. Черт. Брат Джоша завтра работает. Он официант в «Чилис» на Девятой улице; подает пиво парням, а Лайле ярко-розовые коктейли.
Взгляд Кэти мог бы остановить пулю на лету.
Издеваешься?
Я обещала Райану
Хватит, отрезает Кэти.
Может, пораньше, днем? Ой! радостно восклицаю я, вспоминая о встрече с Эваном. Угадай, куда я
Она поднимает ладонь у меня перед лицом.
Хватит, Джесс. Или кто бы ты ни была. Она проводит передо мной рукой, будто я какой-то мираж. Потому что я не помню, чтобы заводила дружбу с человеком, который предпочитает продинамить лучшую подругу ради «свидания мечты» с «Маргаритами» от брата Джоша.
Неприязнь исходит от нее волнами.
Как я могу тебя продинамить, если мы даже не договаривались о встрече? возражаю я, но Кэти уже идет к амфитеатру, откуда доносятся обрывки разговора световиков. Кэти! умоляю я.
Маргаритки в целлофане валяются у меня под ногами.
Будто по чьей-то команде, мальчик, до этого взбиравшийся по лесенке, пробегает мимо меня и высовывает язык. Вдруг он громко ахает, я оборачиваюсь взглянуть почему. Кэти показывает мне средний палец.
8
19 августа, 2007
Начнем с первого, что я прочел.
В этот раз никакой пустой болтовни. Мы снова в «Брюбейкерс»; после того как я клянусь, что не знаю, кто такие Амит и Рассел, и что это не розыгрыш, Эван приступает к делу. Он кладет красно-синий дневник на стол между нами. Сам усаживается на край стула и начинает тихо говорить, поэтому мне приходится наклониться, чтобы расслышать. Он пахнет мылом от «Айвори».
Как мы и подозревали, это дневники. Эван разворачивает дневник так, чтобы я могла прочитать, и открывает первую страницу. Этот 1913 года, указывает он на цифры вверху страницы. Они подписаны в основном просто буквой «А». Его палец опускается в низ страницы и тычет в одну из немногих букв, которые я узнаю.
Да, раздраженно отвечаю я. Это я поняла. Но что в них написано?
Если он и улавливает мое раздражение, виду не подает.
Ничего особенного то, что обычно записывают в дневник. Похоже, его вела девочка, и довольно привилегированная.
Почему ты так думаешь?
Она пишет о нянечках и преподавателях, службах в частной церкви, ссорах с сестрами, неудобстве нарядных платьев в общем, о проблемах сладкой жизни. Ну, ты понимаешь.
Я понимаю? Это какой-то намек? Если да я его игнорирую. Указываю на поблекшие чернила:
Что тут написано?
Он прищуривается, разглядывая перевернутый текст.
Как она подшутила над учителем.
Я переворачиваю страницу.
А здесь?
Как ее ругали за то, что залезла на дерево. Она, похоже, любила похулиганить. Здесь написано, что сестры и нянечка называли ее «швыбзик». Это что-то вроде «шалуньи». Словечко пришлось поискать.
Я улыбаюсь.
«Швыбзик», повторяю я, стараясь скопировать его произношение.
Он морщится:
Почти.
Можешь мне почитать?
Эван переворачивает книгу. Он склоняется над страницей, его лицо немного светится, как жемчужина.
10.6.13
Папа на меня злится, и все из-за Ольги! Последние недели все время шел дождь, а сегодня наконец-то! выглянуло солнце. После уроков мы с Марией пошли гулять в парк. Нашли чудесный клен, на котором можно отдыхать, как это делала Королева Фей в той пьесе, что мистер Гиббс велел нам прочесть. Только Ольга приказала нам немедленно слезть. Мария, конечно, тут же слезла, а я отказалась. Тут пришел папа, он только закончил осмотр земель. Ольга сказала ему, что я плохо себя веду, и он сделал мне выговор.
Ты совсем бесстрашная, зайчик мой, сказал он, снимая меня с дерева.
Так это же хорошо, разве нет? спросила я.
Он рассмеялся и ответил, что это известно лишь Богу. Я сказала, что Ольга злится только оттого, что не получила весточки от «сердечного друга» Павла Алексеевича. Она вся покраснела, а папа снова отругал меня за то, что наябедничала. Нечестно!
Эван читает дневник как актер. Он говорит с интонацией автора, воспроизводит эмоции. И делает он это так искренне, что я с трудом сдерживаю смешок.
22.6.1913
Чудесный день! Устроили пикник на пляже. Взяли несколько шлюпок с яхты и отправились на маленький остров. Там моряки построили для нас павильон с ковром и банкетным столом были чай с молоком, фрукты, конфеты. Вкуснейшие черничные тарталетки! Насмешила Марию, слизывая варенье с носа со скрещенными глазами.
После чая играли в жмурки. Папа тоже с нами играл, и все валились со смеху даже слуги, когда он спотыкался, стараясь идти ровно, едва ли не наступая на платье Т. Как же мне хотелось никогда не возвращаться в Петербург, а вместо этого отправиться на «Штандарте» в кругосветное путешествие, как команда пиратов. Никакого двора, никаких церемоний.
Эван замолкает, поднимая на меня глаза. Церемонии, слуги, двор
Так говорю я, собирая кусочки пазла в голове.
Но Эван поднимает руку, чтобы я пока молчала, и достает другой дневник.
Вот этот, говорит он, написан позже. В тысяча девятьсот пятнадцатом.
Сегодня Шура меня отругала, но я так скучаю! Она говорит, что в нашей империи сотни тысяч девочек, которые отдали бы руку и ногу, чтобы оказаться на моем месте. Но эти девочки не понимают, как нам одиноко!!! Мы никогда не устраиваем праздников, дорогой дневник, только для бабушки и скучных дядюшек и тетушек. Мама говорит, что так лучше. Говорит, придворные крысы и сплетники, которые недолюбливают ее из-за немецкой крови, и доверять нельзя никому, кроме отца Григория и, конечно, милой Шуры, но она просто нянечка.
Иногда мне позволяют играть с Глебом, сыном врача, но ведь девочке нужны подруги! С кем же мне делиться секретами?
Поскольку мне не с кем поделиться нашей скромной жизнью в Царском Селе, расскажу все тебе, дорогой дневник.
Мы делим комнату с Марией. Она будит меня по утрам (свинюшка). Сначала мы желаем доброго утра маме в ее «будуаре», как говорит месье Жильяр. У нее самая замечательная комната в доме, там все мебель, шторы, даже обои пыльно-лилового цвета. Каждое утро слуги приносят в комнату цветы. Если лечь на оттоманку и прикрыть глаза, чтобы смотреть только через ресницы, кажется, что лежишь в поле сирени. Мама говорит, так англичане украшают дома, она-то знает.
Тут намного лучше, чем в душном Зимнем дворце или в Екатерининском дворце по соседству. Там все в золоте, драгоценных камнях, полированном мраморе идеально, чтобы корчить рожицы своему отражению, но так холодно и совершенно неуютно. Хотя там красиво, как внутри одного из тех украшенных яиц, которые папа дарит маме на Пасху.
Я перебиваю Эвана:
Дворец?
Он поднимает на меня сияющие глаза.
Дворец, повторяю я, и он медленно кивает. Получается, она была это дневники
Прежде чем я успеваю сформулировать целое предложение, Эван снова поднимает руку.
Подожди.
Он открывает последний дневник на странице, которую пометил закладкой.
Девятое марта тысяча девятьсот семнадцатого года, читает он.
Папа прибыл с фронта. Мама заплакала, когда он сошел с поезда, мы все побежали его встречать объятиями и поцелуями. Мы ведь боялись, что больше его не увидим. Он говорит, что рад наконец вернуться домой, но, боюсь, Царское Село сильно изменилось. Теперь на каждом углу стоят часовые, по дворцу ходит охрана как у себя дома! Нам приказали не выходить за ворота парка, но даже по парку за нами ходят. Мы привыкли к охране, но теперь следят за нами. Иногда я бросаю на них взгляды, пока мама не видит, или передразниваю их за спиной. Мария говорит, чтобы я так не делала.
Когда мы все-таки остаемся одни, пытаемся притвориться, что у нас все как раньше, и это даже почти получается. Мама говорит, что мы должны оставаться сильными, не давать людям забыть, кто мы такие, но я знаю, она боится за Алексея с тех пор, как убили нашего Друга, а папа отказался от трона за них обоих.
Но сегодня мама в хорошем настроении, ведь мы все снова вместе. Я тоже счастлива. Может, теперь, как папа вернулся, все станет лучше. Я возьму себя в руки и прекращу хулиганить, как сказала мама.
Храни тебя Бог
И тут подпись, говорит Эван. «Твоя маленькая Анастасия».
Все в кофейне вертится, кроме его глаз; я лихорадочно перебираю в голове имена и факты, все, что могу вспомнить из учебников и тестов.
Это дневники твоей двоюродной прабабушки? спрашивает он.
Внезапно в кофейне становится душно, женщина с ноутбуком за соседним столиком сидит слишком близко.
Они были у нее на чердаке.
И ее звали Анна?
Да.
То, что я пытаюсь осознать, слишком масштабно, слишком невероятно. яйца, о которых она писала, не красили луковой шелухой, их украшали драгоценными камнями, это яйца Фаберже
Стопка напечатанных листков лежит между нами посреди стола. Это перевод на английский Эван успел перевести все три дневника. Кладу руку на стопку.
Это то, о чем я думаю?
В глазах Эвана блуждает искорка, огонь за коркой льда, все его прежние сомнения улетучились, как туман над озером.
«А» это «Анна».
Эти дневники говорит он в предвкушении, но взвешивая слова, они будто бы Он обдумывает дальнейшие слова, словно решая математическую задачку. Они будто написаны великой княжной Анастасией Николаевной Романовой.