Что это?
Сам автор ли говорит с нами?
Или тот неведомый другим переводчик говорит с нами?
Или сам типограф (печатник) нам передает то, что хотел сказать когда то сам автор?
Или я сам, желая читать и желая познавать окружающий меня мир и зная письменность, понимая написанное, ощущаю и легко воспроизвожу в своем сознании то и так, таким образом как это видел, как это слышал, как это ощущал сам автор, который отделен от меня не только большим пространством, но и еще большим промежутком времени?
Ведь я с самим автором, с переводчиком, с наборщиком типографии, с корректором никогда не виделся и никогда не увижусь.
А где та грань моего восприятия окружающего Мира глубиной его на века назад, на все тысячелетия, когда я могу понять как жил человек, о чем он думал, как он страдал и что он переживал, как же ощущал этот окружающий его мир?
Так ли как я думал он, так ли как я ощущал Александр Македонский, когда вел свои войска или это моё воспаленное воображение все придумало?
И где в моём сознании вымысел, а где действительность, где та грань, где мы можем отличить то, что было от того, что является вымыслом, как нам отличить реальное событие от его желания, как нам отличить действие от бездействия, и искреннюю эмоцию от нашей арефлексии.
А мы, а мы уходя из этого мира, что оставляем после себя?
Хорошо об этом писал Мономах к Олегу в Киев в своем письме еще в том далеком от нас сегодня в ХV-ом веке и сегодня, спустя почти 6 веков ведь добавить практически ничего ведь нельзя:
« Господъ наш не человек, а Богъ всей вселенной, что хочет все творитъ въ мгновенье, а претерпел же хуленье и плеванье, и ударенье, и на смерть отдался владъея животом и смертью; а мы, что люди грешные? ныне живы, а завтра мертвы; нынъ въ славъ и въ чести, а завтра въ гробъ и без памяти; другίя разделять по себъ собранное нами.
Посмотри брат на отцов нашихъ: много ли взяли съ собою, кроме того, что сдъелаем для своей души?..».
А мы, что люди грешные, много ли возьмем с собою в мир иной?
Сегодня мы понимаем, что после нас остается и не только дом, и не только преобразованная земля хотя и это, после нас останется «только то, что для души своей мы сделали»
А что ты, я, он, она, все мы сделали сегодня для души своей?
Что же сегодня наш герой Илья для души своей сделал?
И где его страждущая душа сегодня?
В памяти ли невесты его Айны?.
В светлом облике, оставшемся на черно-белой фотографии его паспорта, которую теперь хранит его сын Алик, как и он прежде, под обложкой своего паспорта ему уже 14 и он не так давно получил свой паспорт гражданина России?.
И что такое наша и его страждущая душа?.
У одного душа поэта: и он пишет стихи: Пушкин и Есенин, Маяковский, у другого душа художника: и он рисует картины Писассо, Рембрант, Рубенс Микеланджело, Килпалин Кирилл Васильевич и он запечатлевает только то своё видение, только те свои мысли, только свой уникальный взгляд, только своё понимание окружающего мира на большущем полотне, ложа краску в виде мазков слой за слоем, передавая нам всем из далеких прошлых веков облик окружающих его людей, а лица их с картин нам уже сегодня говорят об их прижизненном страдании или об их искренней радости, а уж третий из них он духовник будь то пастор христианин, будь то буддист или даже пусть это мусульманин истово он молится богу, он служит ему и он научает других, ведя душу человека правильным путем по этой жизни, не давая ей оступиться от пути праведного, на пути жизнеутверждающего, на пути осознания своей пользы всем людям и всем окружающим членам ближайшего его социума.
Вот и душа Кирилла Килпалина самобытного художника из Хаилино, изболелась ли она, что он хотел нам сказать своими картинами, одна из которых «Семья: Айна и Илья» висит над моим рабочим столом. Простой сюжет: пастух несет ребенка, а любимая жена Айна подает ему пиалу горячего чая. А какая глубина понимания окружающего мира и здесь продолжение этого нашего мира, и здесь картина продолжения нас самих в наших же детях.
А был ли он тем примитивным художником, каким его представляла та наша райкомовская братия, и все ли сказал он нам, уйдя 5 декабря 1991 года к их всем верхним людям?
Кому из нас живущих дано сегодня оценить или осудить его то «примитивное» искусство, кому из нас дано осуждать его уникальное видение окружающего мира в то время когда он сам жил, а не в то время когда живу именно я?
И сегодня, смотря на облик, передаваемый нам из невероятной глубины веков на примере картины Микеланджело Мадонна Литта и видя малыша, припавшего к её наполненной живительным молоком груди и склоненный над ним облик удовлетворенной юной матери, излучающей своим видом ощущение настоящего счастья истинного материнства.
И именно сегодня художники, передавая нам из прошлых веков облик окружающих его людей, а лица ведь их говорят об их страдании или радости, можем ли мы воспринять и понять, о чем эта мать думает в то мгновение, может быть её мысли такие же как и у еще юной душою Айны, которая только, что летит на вертолете в своё село Ачайваям, держа на руках этот маленький сгусток материи, который еще не так давно стучался в её животике своими ножками, чтобы ему открыли двери этого большущего и такого сложного мира?
И как долго он по нему пройдет, будет ли его земная тропа ровной и безоблачной или быстро она как и некоего обрыва оборвётся, как и у его отца Ильи?
А какой ангел охранял Илью и почему не уберег его, мы попытаемся вместе с Вами разобраться и узнать обо всём этом.
Как же так случилось, что его душа рано изболелась и как у «вечного странника» не нашла своего пристанища в этом мире, не поделилась с сыном своим жизненным опытом?
А может нет?
Может его сын, зачатый в любви им и его Айной и есть тем вещим знаком, который говорит, что род человеческий, что род здешний камчатский чукотский и что род многочисленный корякский не прекратится никогда?
И пусть в этом мире на планете Земля каждый день умирает 298879 человек, но ведь одновременно и рождается 298879 человек и каждый день делают первый вдох 298879 вновь родившихся детей на планете Земле, чтобы своим неведомым никому путем, своей жизнью повторить и продлить путь своих незабвенных родителей, чтобы им познать и им же вспомнить все то, что Великая, что Безграничная и что Вечная Природа вложила в его, и в их генетическую почти вечную память.
И пусть его отец четырнадцать лет назад испарившись над погребальном костром, вознесся в небеса.
И пусть его отец не смог увидеть, не смог он поцеловать и не смог обнять он своего сына, а сын сына, но он знал, он был уверен, что из его маленькой клеточки, что из его любви, вспыхнувшей, как далёкая новая звезда в миллиардов лет от нас в глубинах бесконечного Космоса, как и он, вспыхнув на этой земле раз, он смог хоть раз полюбить, хот раз ощутить настоящее неземное счастье, которое и рождает затем нашу бурную жизнь, и всё наше бытие.
И рано покидая этот мир, Илья не был бы разочарован, он не мог бы понять и осознать, как его жизненная свеча, еще не вспыхнув, была задута бурными ветрами этой жизни на берегах Тихого океана нашей огромной планеты Земля.
Да и не важно для нас всех уже сегодня был ли он истым чукчей, кровным здешним камчатским коряком, ветвейваямским ли нымыланом, а то и русским или может быть тем таким теперь свободолюбивым американцем, плененным ими же негром или желтокожим китайцем, пусть даже мусульманином или верующим буддистом, покорным воле нашего Бога христианином или откровенным протестантом, мы знаем это достоверно, после того, как его пепел развеялся по земле ничего уже и ни для кого из нас оно вовсе не важно.
А важно только то, что он здесь был, что он остался в памяти его сына, в памяти его любимой им жены, да и в нашей памяти и в вечной памяти всех наших предков.
И сегодня, нам интересен этот парень Илья Нуилгит и нам интересен его незамысловатый рассказ о своей такой короткой и быстротечной его жизни, его рассказ, который мы в меру своих сил и понимания попытаемся литературно обработать и передать именно в том виде и так, как в своём сознании запечатлели его повествование о себе при встречах не раз с ним в таких далеких отсюда Тиличиках. Мы уж наверняка попытаемся и постараемся, не искажая его личного восприятия этого обширного мира, раскрывшегося перед ним, пройти вместе с ним его же той узкой извилистой тропой и его земною тропиночкою
***
Учась в школе-интернат в Елизово он начал пить пиво с ребятами уже в 13 лет, а курить пытался еще здесь в Тиличиках в 10 лет, а уже в 14 лет, будучи в лагере труда и отдыха в районе Паратунки первый раз попробовал он курить травку-коноплю. Сделав первую затяжку и ощутив кружение в голове он понял, что травка ему не понравилась сначала голова у него так сильно кружилась, а затем в его желудке такие спазмы, даже легкая тошнота, хотя другие ребята неостановимо хихикали и затем еще долго хором хохотали, веселись, прыгали, лежали под кустами и с кем-то разговаривал, замирали, вели активные беседы и И может он, и продолжил бы курить травку, но каждый косячок для него стоил денег, а где их взять интернатовцу, отец умер, мать больная в Каменском, без пенсии, а младший брат Павел в интернате в поселке Палана, сестра Ульяна замужем в селе Манилы, сама не работает, уже третьего сына она родила и ухаживает за ними, а её молодой муж где-то в районе бухты Наталии пасет оленей
И сейчас, отломав маленький кусочек от черного сухого свертка мухомора, легко крошащегося в сильных руках, Семен Абрамович прежде, чем положить в его белую ладошку объяснил юнцу Илье, что нужно мухомор его положить за щеку ближе у коренных зубов и медленно по небольшой частице не спеша разжевывать, затем долго держать во рту, наслаждаясь необычным слегка горьковатым его вкусом и уж затем, хорошенько смешав все это со слюной понемногу её проглатывать и не спеша ожидать, когда наступит его сказочное действие. Лучше для этого лежать на полатях да подальше от открытого огня. В чем его действие будет выражаться, Семен Абрамович не стал пространно пояснять, а только сказал:
Жди когда придут к тебе сказочные «девушки мухоморы» и затем будет легко и все хорошо, при этом сам удобно, расположившись на топчане возле окна и его уже довольно старое и как во всех стариков сильно морщинистое за лето загоревшее лицо осветилось всполохом красного зарева, заходящего осеннего и уже не греющего его тело Солнца.
Илья к словам Семена Абрамовича относился с полным доверием и даже если бы он дал ему просто кусочек сахара и сказал бы:
Жуй его и тебе будет приятно, так и было бы!
Илья с детства привык слушать свою мать, свою старшую сестру, а уж затем воспитателей, которые почему-то в его характеристике писали, что он не дисциплинирован. Просто он на уроках думал, как идет по тундре, как летят табунки куропаток, как пасется зайчик, как летит белка с ветки на ветку и затем прячется, от всё видящей вороны. И все это он легко воспроизводил в графических рисунках на тонких листиках своих тетрадей. Ведь он был внучатым племянником народного художника Киппалина Кирилла Васильевича и вероятно, как и у его прадеда, так и у самого Ильи, было очень яркое образное восприятие здешней камчатской действительности, а не то абстрактное как у всех нас.
Вероятно, оно так и было.
***
Психологи, как-то начали изучать: почему юрта у казаха, юрта в высокогорном и холодном Тибете, юрта у чукчей в Корякии всегда круглая, а дома в Москве, в Париже, в Нью-Йорке и в других городах мира квадратные, плоские?
И оказалось, что люди, живущие в юрте окружающий их мир воспринимают как некое круглое пространство окружающее их всюду, а жители городских квадратных кубических наших коробок воспринимают мир с точки зрения плоскости и с его острыми и прямоугольными углами. Для пастуха казаха, тибетца и пастуха чукчи мир, и земля они представляют собой что-то объемное округлое, что находится в полном единстве со всем нас окружающим и наше Солнце круглое, и наша Луна она круглая, и даже лицо любимой девушки оно ведь круглое, и их дом (вернее юрта) все здесь у них круглое, а для европейца же мир он у него плоский, с углами и землю этот человек представляет даже в сказках плоской, и строит он дома такими же с плоскими стенами. Раньше только в храмах стены были закругленные и заканчивались полукруглыми сводами, что также создавало впечатление единства нашего мира с окружающим круглым небосводом и как бы со всем Миром.
Поэтому, чтобы понять Ильи, чтобы его мышление и его восприятие им окружающего мира, нам пришлось долго с ним беседовать, долго его слушать и наблюдать за ним, чтобы понять, что, будучи таким как и мы человеком, его личное восприятие мира, отличалось от нашего. Он по сути своей был художником с еще нераскрытым талантом и если бы Природа еще хоть немного потрудилась бы, сколько картины он смог бы нарисовать, скольких детей он мог бы родить, сколько добрых дел он мог бы сделать в этом многогранном мире?
Именно этого вероятно и не поняли те педагоги, которые в основном, приехавшие его учить из европейских краев, не смогли найти подход к его детскому, еще такому непосредственному восприятию этого круглого только его мира.
Ну, а детские его шалости: когда убегал с интерната к друзьям на рыбалку или залез с ровесниками за юколой к деду Федору Амгиту, так тот ведь сам его ранее угощал юколой.
Ну и что?
Ну и разворотили замок, ведь почти ничего и не пропало. Ведь и взяли то по две рыбинки и затем ведь их спрятав под подушкой сразу же нашли бдительные воспитатели
Кто из нас в детстве не шалил?
Поэтому больше чем педагогов, слушался он Семена Абрамовича с полуслова, с полувзгляда он его понимал и он выполнял все его поручения, просьбы и он при этом как будто бы перестал быть воровитым, его уже не влекло на те его детские «подвиги».
И почему он воровал затем в школе интернате в поселке Палане?
Ведь их в школе интернат кормили хорошо, всегда сладкое, пирожки, яблоки на столах. Но на прилавках его больше влекла вяленная корюшка, кусочек красной закопченной рыбы, которую в интернате давали только в ухе или жаренную. Юколу, редко кто приносил из ребят и приходилось тогда её прятать, чтобы не видела медсестра или воспитатели, и быстро её есть ведь те боялись, что будет дизентерия и их «кормилец» школу- интернат закроют на карантин. Вкус юколы он такой не передаваемый, вкус свежих головок чавычи, первой приходящей в эти северные реки на нерест, не может быть северным человеком передан простыми словами или даже как то образно. Это тоже, что для материкового человека или вернее для европейца съесть только, что сорванную с куста такую ароматную ягоду малину, шоколадку в серебристой обертке или вкусное мороженное.
Как и почему Илья сдружился с Семеном Абрамовичем он и сам не помнил.
Когда он вернулся из школы интерната в родное село Каменское, там оставалась одна его престарелая мать, бывшая работница чума, а его отец знаменитый оленевод из совхоза им. 50 СССР, что в Ачайваяме Инмалвил Степан 13 лет назад у него погиб, так как был засыпан снегом, когда на палатку с гор скатилась снежная лавина не то от дуновения ветра, не то ли под тяжестью оттаявшего при весенней оттепели снега. После этого его мать возвратилась к своим родителям в с. Каменское, так она здесь и осталась одна с тремя детьми на руках.