Появление Музы на светском рауте знаменательно ещё и потому, что объясняется превращение «барышни уездной» в хозяйку светской гостиной. Это важно. Пушкин не рассказал в романе об этом превращении.
Печатая «Отрывки из путешествия Онегина», он писал: «П. А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть, и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и не-объясненным».
Но так ли это? Пушкин лукаво соглашается с Катениным, но оставляет свой роман без изменений.
Внимательному читателю ясно, почему Татьяна без труда вошла в новую роль: она не изменила себе. Вот она впервые в свете, любуется «шумной теснотою, мельканьем платьев и речей»,
Ей нравится порядок стройныйОлигархических бесед,И холод гордости спокойной,И эта смесь чинов и лет.Она сама несёт на себе эту печать «гордости спокойной»; вот она «села тихо и глядит». Это при первом знакомстве со светом. Став княгиней, она как будто переменилась:
Как твёрдо в роль свою вошла!Как утеснительного санаПриёмы скоро приняла!Кто б смел искать девчонки нежнойВ сей величавой, в сей небрежнойЗаконодательнице зал?Но не забывайте: такой она кажется Онегину. А сама она смеет «искать» в себе прежнюю девчонку. Она признаётся, что всю ветошь светского маскарада, и свой модный дом, и свои успехи в вихре света рада отдать
За полку книг, да дикий сад,За наше бедное жилище,За те места, где в первый раз,Онегин, видела я васВ ней ведь по-прежнему живёт та, отвергнутая когда-то героем, выросшая в деревне, среди простой, естественной жизни Татьяна. По-прежнему повторю «всё тихо, просто было в ней». Пушкин не случайно выделяет в своей героине именно это. Это его идеал.
Он словно видит перед собой в недалёком будущем ту, которую скоро назовёт женой и которой тоже предстоит играть в свете нелёгкую роль. Ведь ей, московской барышне, придётся принять приёмы «утеснительного сана», и этот сан окажется позначительнее княжеского сан жены первого поэта России.
В романе он словно моделирует будущий образ и стиль поведения своей избранницы.
Она ещё, естественно, не знает этого. Ей в недалёком будущем предстоит совместить себя с поэтическим прогнозом мужа.
Сумела ли она это? Мы не знаем. Но мы знаем его письма к ней, написанные три года спустя здесь же, в Болдине, в которых он прямо призывал то, что за три года до этого, может быть, не столь очевидно прозвучало в романе: «ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut всё, что vulgar Если при моём возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя».
Образ идеальной женщины неотвязно следовал за поэтом. Но не преувеличиваю ли я всё это? Не приписываю ли Пушкину то, чего не было, что он сам, кажется, едва ли не высмеивал. Помните, в шестой главе романа «перед зарею»,
Склонясь усталой головою,На модном словеТихонько Ленский задремал.Нет, идеал существовал! И не для романтика Ленского, а для здраво мыслящего и всё понимающего Пушкина. Недаром он с такой настойчивостью возвращается к различным граням этого женского образа, который может служить идеалом, недаром варьирует сходные ситуации.
Вот ключевые места последней главы романа и повести «Барышня-крестьянка», которые писались одновременно.
Вспомним эти сцены.
«Алексей спрыгнул с лошади, отдал поводья в руки лакею и пошёл без доклада.
Всё будет решено, думал он, подходя к гостиной, объяснюсь с нею самою. Он вошёл и остолбенел! Айза нет, Акулина, милая смуглая Акулина, не в сарафане, а в белом утреннем платьице, сидела перед окном и читала его письмо; она так была занята, что не слыхала, как он и вошёл».
Объяснение Онегина с Татьяной происходит сходным образом (хотя состояние героев иное):
Идёт, на мертвеца похожий.Нет ни одной души в прихожей.Он в залу; дальше; никого.Дверь отворил он. Что ж егоС такою силой поражает?Княгиня перед ним, одна,Сидит, не убрана, бледна,Письмо какое-то читаетИ тихо слёзы льёт рекойМы знаем, что это за письмо Мы понимаем, почему плачет Татьяна. И мы видим в этой сцене настоящую Татьяну. Не ту, которую видел перед собой Онегин вскоре после отправления первого письма к ней. Когда про Татьяну можно было сказать, что у ней и «бровь не шевельнулась; не сжала даже губ она». Когда Онегин мучился вопросами: «Где, где смятенье, состраданье? Где пятна слёз?.. Их нет, их нет!»
Они были Только Татьяна к той поре умела следовать совету, данному когда-то самим Онегиным: «Учитесь властвовать собою».
То есть и здесь и там она настоящая. Но с письмом Онегина, в слезах она перед ним и перед нами вся. «Кто прежней Тани, бедной Тани теперь в княгине б не узнал!»
Здесь она и княгиня, и прежняя деревенская барышня. И в этом её суть.
Точно так же, как героиня повести «Барышня-крестьянка» Лиза Муромская тоже одновременно и «уездная барышня», и простая деревенская девушка. Не зря же Пушкин пишет, что и крестьянская речь давалась ей легко, и крестьянская одежда была к лицу. Именно такой, настоящей барышней-крестьянкой она и предстаёт перед героем, Алексеем Берестовым, в момент их решающего объяснения.
Я не уравниваю героинь этих столь разных произведений. Но мы не можем пройти мимо того, что восьмая глава романа и повесть создавались одним человеком, который глубоко проник в характер русской женщины. Напомню, что писались эти стихи и проза одновременно. Повесть «Барышня-крестьянка» была закончена 20 сентября, а восьмая глава романа 25 сентября.
А в октябре была закончена поэма «Домик в Коломне», которая добавляет существенные штрихи к этой «картине».
В поэме есть образ некой графини, посещающей известную автору церковь Покрова в петербургском районе Коломна.
«Она, читаем в поэме, казалась хладный идеал Тщеславия» и «молилась гордо», она
была погруженаВ самой, себе, в волшебстве моды новой,В своей красе надменной и суровой.Эта надменная и гордая аристократка сопоставляется с главной героиней, простой коломенской девушкой Парашей.
Та не обладала блестящей красотой богатой богомолки. «Параша перед ней, признаётся автор, казалась, бедная, ещё бедней». Но, несмотря на это, Параша была настаивает автор «блаженнее стократ». Я не возношу Парашу. Она обыкновенная девушка. Пушкин называет её «простая, добрая моя Параша». Однако, и это главное, в этой-то простоте подлинное богатство. В Параше, конечно, нет всех тех достоинств, которые можно отыскать в светских женщинах. Она живёт мирно, «не думая о балах, о Париже, ни о дворе» («хоть при дворе жила, добавляет с лукавым простодушием рассказчик, её сестра двоюродная Вера Павловна, супруга гоффурьера»). Зато ей присущи те естественность и простота, которые так ценил в женщинах Пушкин.
Например, в Татьяне Лариной. Её портрет в восьмой главе (написанной незадолго до «Домика в Коломне») может быть прямо противопоставлен образу графини из поэмы:
Она была нетороплива,Не холодна, не говорлива,Без взора наглого для всех,Без притязаний на успех,Без этих маленьких ужимок,Без подражательных затейВсё тихо, просто было в ней.Эта простота лишь оттеняет внутреннюю и внешнюю «непростоту», значительность, красоту. В аристократке ли, в небогатой ли девушке.
Вот портрет Параши:
Коса змией на гребне роговом,Из-за ушей змиёю кудри русы,Косыночка крест-на-крест иль узлом,На тонкой шее восковые бусы Наряд простойПушкин любуется прелестью этой простоты. Как любуется он Татьяной, сохранившей в себе прежнюю деревенскую девочку. Как любуется барышней-крестьянкой Лизой Муромской. Как не мог не любоваться болдинской вольной крестьянкой Февронией Виляновой. Как любовался московской красавицей Наташей Гончаровой, которая пленила его не только своей ослепительной красотой, но и естественной, простой манерой держаться.
* * *
Роман был закончен, хотя и оставлен как бы на «полдороге» (в этом тоже не преминули упрекать автора): Онегин выслушал отповедь Татьяны и остался один, «как будто громом поражённый». Что-то между ними, может должно быть продолжено Но
здесь героя моегоВ минуту, злую для него,Читатель, мы теперь оставим,Надолго навсегда.«Чем кончился Онегин? спрашивала Анна Ахматова, читатель умный и чуткий, связывавшая героев романа с личными обстоятельствами автора. Тем, что Пушкин женился. Женатый Пушкин ещё мог написать письмо Онегина, но продолжать роман не мог»
2
Поэма «Домик в Коломне» написана пятистопным ямбом и строфами из восьми строк, то есть октавой. Это серьёзная поэтическая форма. Стихи звучат размеренно и полновесно. Такими стихами уместно излагать какую-нибудь значительную историю, печальную повесть. Сюжет же «Домика в Коломне» едва ли не анекдотический. Пушкин словно дразнит им своих читателей и «румяных» критиков, которым непременно подавай что-то важное, достойное их глубокомысленного рассуждения. А тут шутливый рассказ о том, как одна вдова наняла новую кухарку, а та на поверку оказалась «кухаром». А вся штука в том ещё, что у вдовы была молоденькая и пригожая дочь; она-то и привела в дом новую кухарку; и вот на третий день кухарничанья новая кухарка Мавра была застигнута вдовою за бритьём.
И об этом-то пятистопным ямбом?! Звенящей, как поступь тяжеловооружённых воинов, октавой?!
«Так вот куда октавы нас вели!» помещает Пушкин в конце этой пикантной историйки сердитое восклицание «любителя поэзии».
К чему ж такую подняли тревогу,Скликали рать и с похвальбою шли?Завидную ж вы избрали дорогу!Ужель иных предметов не нашли?Он совсем сбит с толку, этот любитель изящной словесности. Ему необходимы привычные его вкусам «предметы». Или на худой конец давайте приличное нравоучение, если уж вышел такой казус.
«Да, нет ли хоть у вас нравоученья?» «Нет разводит руками автор, или есть: минуточку терпенья» И с великолепным простодушием преподносит читателю последнюю, сороковую октаву:
Вот вам мораль: по мненью моему,Кухарку даром нанимать опасно;Кто ж родился мужчиною, томуРядиться в юбку странно и напрасно:Когда-нибудь придётся же емуБрить бороду себе, что несогласноС природой дамской Больше ничегоНе выжмешь из рассказа моего.Здесь всё граничит с издевательством: и сама «мораль», и рифмы, подчёркивающие её вопиющую банальность: моему тому ему, опасно напрасно несогласно.
Ну что ж, как говорится, шутка гения. Она вся как на ладони. Что ещё выжимать из этого рассказа о вдове и кухарке?
Но так ли? Не прячется ли здесь нечто более значительное? Не прорывается ли в заключительных строках лукавый намёк на то, что смысл во всей этой истории с Маврушей есть и он отнюдь не в плоской морали, подброшенной автором простодушному читателю?
Однако почему мы решили, что вся эта история касается прежде всего Мавруши? Из чего это следует? Кто это сказал?
Главная-то героиня Параша, дочь вдовы. Главным же во всей этой соблазнительной истории оказывается не случай с мнимой кухаркой, а кусочек жизни небогатых людей. Главное Коломна. Поэма самим названием подчёркивает это. Район Петербурга, населённый незнатной публикой, со своим особым бытом и нравами, с сочными картинами, в которых одних отталкивает, а других, наоборот, пленяет «фламандской школы пёстрый сор».
Пушкин сам после окончания Лицея около трёх лет прожил в Коломне.
В Болдине многое из виденного там попросилось в самостоятельный сюжет. Это был сюжет о милых сердцу поэта «маленьких» людях. Поэма не так проста, как может показаться поверхностному взгляду. За шуткой, иронией скрывается поэзия житейской прозы. За озорным сюжетом пленительный образ простой и милой девушки, которая, кажется, в отличие от матушки имеет свои резоны быть обескураженной разоблачением мнимой кухарки
В ряду же произведений, созданных в ту осень, поэма «Домик в Коломне» явно перекликается с такой повестью, как «Гробовщик». Она входит в состав пяти повестей Белкина и тоже но, естественно, по-своему, ведь это проза! живописует колоритный быт и нравы небогатых районов российских столиц.
О повестях Белкина у нас впереди разговор особый.
«Домик в Коломне» писался стремительно. 5 октября был начат закончен 9-го. Создавая эту ироничную поэму, Пушкин словно отдыхал после иной, трудоёмкой работы.
И не о том ли стихотворение «Труд», написанное в величавом античном ключе?
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?Или, свой подвиг свершив, я стою, как подёнщик ненужный,Плату приявший свою, чуждый работе другой?Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,Друга Авроры златой, друга пенатов святых?О каком труде идёт речь?
О «Евгении Онегине». Пушкин прощается с романом, с его героями, с его читателями «Я с вами знал Всё, что завидно для поэта: Забвенье жизни в бурях света, Беседу сладкую друзей».
В Болдине окончательно сложилась последовательность заключительных глав. В предисловии, которое упоминало Катенина, Пушкин писал: «Автор чистосердечно признаётся, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России».
Эта глава должна была быть восьмой. Однако, как поясняет Пушкин, «во избежание соблазна» решился он лучше «выставить, вместо девятого нумера, осьмой над последней главою Евгения Онегина»
Итак, девятая глава стало восьмой, а восьмая путешествие Онегина была исключена самим поэтом и печаталась им лишь в отрывках
Эта глава касалась прежде всего самого автора. В ней были вехи его жизни, его опыта, его встреч, его размышлений. Она касалась всего, что «было над Невою льдистой» в решающие для Северной столицы, для всей России годы.
Пушкин давал характеристику всему, что прошумело над страной за четверть века. Всему, что определило его судьбу и судьба его поколения. Что помогало распознавать будущее России.
В этой главе он снимал лестные покровы с тех, кто получил их в иных, прежних его стихах. Касалось это в первую очередь царей, с которыми он постоянно ссорился.
Начиналась глава со строк, посвящённых тёзке автора:
Властитель слабый и лукавый,Плешивый щёголь, враг труда,Нечаянно пригретый славойЗдесь каждое слово высекалось с афористичным блеском. С осуждением, с насмешкой. В полном соответствии с истиной.
В следующей строфе был упомянут Николай. Этому, не менее «лукавому», царю веры было ещё меньше. Пушкин с невесёлой усмешкой вспоминал русское словечко «авось»: «Авось по манью Николая семействам возвратит Сибирь» тех, кто заточён в рудники. Этому авось можно было посвятить оду: «Авось, аренды забывая, Ханжа запрётся в монастырь»
Строфы десятой главы живописали революцию в Европе, восстание греческих этеристов, восстание в Семёновском полку
Бунт семёновцев прогремел первым отдалённым громом. Он смутил, но не устрашил царя. «Россия присмирела снова, И пуще царь пошёл кутить».
Но возгоралась уже «искра пламени иного». Она «издавна, может быть», тлела в сердцах лучших людей России. У этих людей у друзей Пушкина «свои бывали сходки». Там зрела мысль.
Витийством резким знамениты,Сбирались члены сей семьиУ беспокойного Никиты,У осторожного Ильи.Никита Муравьёв стал одним из самых деятельных участников Северного общества и поплатился сибирской каторгой. Илья Долгорукий, член Союза благоденствия, отошёл от тайных обществ ещё до 14 декабря, он не понёс наказания
Но с тех страниц истории не сотрёшь никого. Каждый занял своё место.
Друг Марса, Вакха и Венеры,