Лет в десять я попал в очень крутую больницу, в которой было этажей двадцать. Чувствовал я себя тогда неплохо, меня там не лечили, просто обследовали, и мы с одним мальчишкой однажды удрали до самой крыши. Ни до, ни после этого я никогда не был так высоко, дома-то мы на втором этаже живем, а по гостям меня из-за возможных инфекций не возили. Я помню что стоял и пялился на небо, а тот парень, Женька, вспомнил как его звали, залез на самый край залитой чем-то черном крыши и заорал мне, размахивая руками: «Смотри, смотри, я сейчас упаду», а потом, увидев как я испугался, начал меня дразнить, называл труслом и все приплясывал на краю крыши. А я ведь не за себя испугался, а за него. Смотреть на кривляющегося Женьку было невыносимо. Это уже потом он сказал, что внизу под карнизом было продолжение этой же крыши, просто на этаж ниже.
Интересно, Женька сейчас жив или нет? У него диагноз тот еще был, пусть и не такой редкий, как у меня. Стена под рукой становилась все мокрее и начала местами поблескивать. Шагов через пятнадцать-двадцать блестки превратились в серебристую паутину, опутывающую камень и впивающуюся в него. Шедшая впереди Ева остановилась.
Между прочим, это серебро, сказала она. И, кажется, довольно богатая жила.
Эх, простонал Акимыч, нужно было горное дело брать. Сейчас бы мы этому серебру показали! Ребят, Лукась, Гус, а вы можете попытаться его немножко отковырять? Это у нас ограничения на навыки, а вы же свободные люди в свободной стране.
Чем отковырять? спросил Лукась, ногтями?
Копьем можно попробовать. Или ножом.
Не валяйте дурака, сказала Ева. Это шахта уровня сто плюс. Никаких ногтей и ножей вам не хватит.
Хоть чуточку!
Ну, попробуйте, со вздохом сказала Ева.
Когда ни ножи, ни ногти не помогли, Гус размахнулся копьем и попытался всадить его в жилу. Копье соскользнуло, вырвалось у Гуса из рук и рукояткой прилетело мне по зубам. Я отшатнулся, поскользнулся на натекшей со стены луже и, взмахнув руками, полетел с тропинки вниз в пропасть. Ничего-ничего, еще успел подумать я, слыша крики друзей. Сейчас воскресну на кладбище, дорогу я, кажется, помню или не помню?
***
Это явно не было кладбище Шоанских предгорий, на котором я знал уже каждый камень. Мой призрак болтался среди низеньких, светящихся зеленовато-желтых грибов, в центре площадки, образованной округлыми валунами. Спереди, сзади, где угодно царила темень,кто мог обитать в этой темени оставалось только гадать, и я даже на слегка пожалел, что не смогу остаться призраком подольше призракам-то никакие сюрпризы не страшны.
Глава 8
Воскреснув среди грибов, я принял очень неправильное решение: идти туда, где по моим расчетам могли бы быть остальные. Учитывая, что я понятия не имел, где они находятся, ( а уж тем более где нахожусь я сам), это было весьма и весьма самонадеянно. Уже через час я понял, что не просто заблудился, это-то было ясно с самого начала, но что я потерял и все шансы быть обнаруженным любой спасательной экспедицией.
Подземелье было исключительно темным и обширным, почти настоящий подземный мир, который, возможно, был очень живописным, вот только разглядеть я его не мог. В инвентаре лежал фонарь, полностью заправленный маслом, и какое-то время я это масло бездумно жег, пока не спохватился, что его надо поберечь для каких-нибудь особых обстоятельств. Так я оказался в полной черноте и отныне мог ориентироваться лишь на запахи и звуки капанье воды, далекий скрежет чьих-то когтей, прелый мох и древний камень. В конце концов в этой темноте меня-таки посетила светлая мысль о том, что нет никакой разницы идти или сидеть на месте. Я съежился у стены и наконец-то в первый раз после падения решил подумать. Карта сокровищ осталась у Евы, а в имеющейся на панели карте Шоанского хребта сейчас вообще не было никакого смысла: даже вход в нашу пещеру обозначался на ней лишь крохотным пятнышком. Я поискал на карте значки кладбищ, но там было только одно, то, которое осталось снаружи. Попытался понять с какой высоты примерно упал и если учесть, что падал я секунд десять вот только я понятия не имел с какой скоростью падают люди. В голове вертелось только «ускорение свободного падения = 9.8 и обозначается буквой g» вот только куда это g нужно прибавлять, или на что умножать, или хотя бы в чем измерять, я, хоть убей, не помнил. К тому же абсолютно уверен, что в Альтрауме эти «g» совершенно другие, чем на Земле. Ну, допустим, я пролетел километр. Или два. Ага, а после этого воскрес на кладбище, которое может быть вообще в трех днях пути отсюда влево на север Как ни соображай ничего тут не сообразишь.
В очередной раз привычно прочел себе злобную и оскорбительную лекцию о том, что нужно было купить персональный почтовый ящик, благо у меня были все возможности это сделать и ни одной причины, чтобы этого не делать. И я этого все таки не сделал. Ну, не молодец ли?! Искать меня, конечно, будут. Сперва поорут в пропасть, потом попробуют спуститься вниз. Потом догадаются идти искать местное кладбище понятия не имею сколько времени у них это займет, но даже придя на кладбище, они меня там не обнаружат, потому что я с тех пор убрел неведомо куда, сам не зная зачем. Отлично, просто отлично!
Вдобавок ко всему еще очень хотелось есть, после смерти всегда хороший аппетит. Как назло ничего съедобного в инвентаре не нашлось, и я горячо пожалел об утреаченной пачке галет. Так как ни до чего я не додумался, решил брести, до тех пор, пока бредется. Решил и сделал.
Относительно ровная поверхность под ногами постепенно сменилась россыпью камней, которые все увеличивались в размерах, и в конце концов я обнаружил себя затертым меж валунов с меня размером. Вскарабкавшись на очередной выступ, я все-таки зажег фонарь, чтобы хоть как-то осмотреться. Уже ужасно хотелось есть и, главное, пить, поэтому я не удержался от радостного возгласа, увидев, что свет фонаря отразился от поверхности воды. В проломе, куда меня занесло, было самое настоящее подземное озеро: не очень большое, можно сказать, крошечное, но явно мокрое, а мне больше ничего сейчас не требовалось. «Надеюсь, это не нефть и не какой-нибудь сернистый источник», бормотал я, сползая по камням. Не нефть точно, нефть воняет».
Это была настоящая вода, настолько холодная, что от нее заломило не только зубы, но и сразу весь череп. Но это была вода, и я благодарно наполнил ею пустую флягу.
А теперь посмотрим, не водится ли тут рыбка.
Рыбка водилась. Мерцающий голубым светом поплавок нырнул уже через несколько минут после заброса, и я вытянул из воды белую извивающуюся веревочку, обозначившуюся как «слепоглазка блеклая». Очень подходящее название глаз у рыбки я не обнаружил. Когда к первой слепоглазке добавилось четыре ее товарки, я разделал рыбу и, решив, что пусть это будет сашими, а я пусть буду японец, приученный есть сырую рыбу с младенческих кимоно, пообедал. Расстелил коврик, чтобы слегка отдохнуть от всего пережитого, и тут у меня так скрутило живот, что я аж упал на четвереньки.