Олег Айрашин
Рай для грешников
Часть 1. Боливар не вынесет двоих
Вчера мне приснилась действительность.
Боже, с каким облегчением я проснулся.
Станислав Ежи Лец
Глава 1. Доцент
Всё дальше и дальше поезд уносит меня в преисподнюю, опоясанную бетонной стеной. Никто не ведает, что ад готов обрушиться на привычный мир и сам я тогда не знал, что встану на пути злотворного потока.
Ах, мама,
Какая драма!
Зашла в Овальный кабинет
А там Обама,
бойкие девичьи голоса выдернули из дурного сна. Там, во сне, двое в резиновых фартуках, совсем не похожие на хирургов, распластали меня на столе. Плотный курчавый брюнет распиливал мой череп, а командовал процессом немолодой красавец-атлет с белоснежной шевелюрой .
Осторожней, мозжечок не повреди, говорил блондин. На, держи. Да аккуратней внедряй, аккуратнее. Закрывай и заклеивай. Волосы ему причеши. Всё, закончили.
Белый, зачем? спрашивал я блондина.
Тебе знать не положено. Операция засекречена, гриф «АС», абсолютно сугубо, и снова брюнету. Активируй.
В уши ворвался рёв и грохот и я проснулся.
Наяву оказалось ещё гаже. Спасаясь от чёрного хищника, мы с дочкой потеряли дорогу. Ноги то и дело увязали в болоте; Катюшка проваливалась в вязкую трясину по пояс. И тут зверюга, обернувшись трёхглавым драконом, заорал женскими голосами во все три глотки:
Зашла в Овальный кабинет
А там Обама.
Да ведь и это сон, и тут я проснулся по-настоящему.
Радио завершило шлягер:
Вы слушали хит сезона «Овальные страдания» в исполнении группы «Кузькина мать».
Поезд замедлял ход. Июльское утреннее солнце лупило прямо в окно.
Граждане пассажиры, чеканный голос вконец развеял дремоту. Сейчас мы находимся в шлюзе. В Большую зону прибываем через тридцать минут. Прослушайте правила поведения в Би Зед.
Радио замолчало, будто подыскивая нужные слова, и ожило вновь.
Правило первое. Командированные на один день должны покинуть Большую зону засветло. В противном случае Российская Федерация не отвечает за вашу жизнь и здоровье. Правило второе. Прочие прибывшие в Би Зед руководствуются понятиями Большой зоны. Приготовьте вещи к досмотру.
Кто бы сказал не поверил: пяти часов не пройдёт, как я нарушу главные понятия Большой зоны. А заодно и серьёзные статьи Уголовного кодекса Российской Федерации.
Дверь открылась, в купе заглянула светленькая проводница с овальным бейджиком на высокой груди:
«Наталья. 2.000».
Две тысячи чего? Часов трудового стажа? Ладно, без интереса.
Распишитесь за ознакомление с правилами, она протянула журнал. Прошу сдать планшет, смартфон и прочие электронные устройства.
А линейка логарифмическая дозволяется?
Пожалуйста. Улыбнулась она. И калькулятор тоже не грех.
Хорошая девочка, с юмором; чем-то на Катюшку мою похожа.
* * *
Папуля, мне страшно, сказала она перед самым отъездом. Я не хочу, чтобы ты туда ехал.
Всё будет хорошо, Катёнок. Там тоже люди живут.
Нет, они преступники. И ещё говорят, что не все оттуда возвращаются. Уедет человек и пропал, никаких следов.
Такое бывает, но редко. Да ведь я же всего на день, даже вон очки для близи не беру.
Опять ты со своими очками, папа. Ну кто их сейчас носит? Поставь, наконец, линзы.
Мне так привычнее, доча.
Пап, у меня предчувствие нехорошее
Катенька, всё будет нормально. Я вернусь.
Обещаешь?
Век свободы не видать.
Двадцать тысяч нужны срочно, ей на хирургию. И два раза в год по пять штук на поддержку, чтоб исключить рецидивы. Слава богу, в Би зед подвернулась знатная тема, на Материке такие деньги нынче не поднять.
За окном тоскливо проплывала бесконечная бетонная стена со свёрнутой поверху спиральной колючкой.
* * *
На той стороне меня ждали. Мужичок в синем комбинезоне, чем-то похожий на сказочного Колобка, протянул руку.
Добро пожаловать в каменный век. Я Пухлый.
Александр
Вот уж хренушки. Будешь ты у нас Доцентом. На весь день, так решили. Ну, пошли.
Он заглянул мне в глаза:
Я, между прочим, тоже кандидат наук. А здесь по контракту, из пяти лет полгода осталось. Хочу продлить.
Пять лет? Невесело.
А что делать? Жена больная, детей трое. На Материке-то нынче не заработаешь. А нам каждый год полсотни надо.
Пятьдесят штук?! Рашенбаксов?
Да здесь я и больше имею, так ведь расходы, туда-сюда. Пухлый приотстал, но тут же нагнал меня. Не сегодня-завтра и тут всё схлопнется. И что делать тогда, ума не приложу. Смотри, Доцент, вот наши кормильцы, ЭР-заводы.
Господи, ну и монстры! А почему трубы-то лиловые?
Другой краски не было. Во-он «лисий хвост», видишь? Последний дымит, остальные на приколе, почти всё время.
А что случилось-то?
Доцент, а чего ты не называешь меня никак? Говори «ты», здесь так принято.
Конечно, Пухлый.
Что стряслось, спрашиваешь? Китайцы свои редкие земли на рынок выбросили, цены обрушили. Вот наши заводы и крякнули. Один-одинёшенек в полную-то силу работает.
По обеим сторонам безлюдной улицы уныло тянулись бараки.
Слушай, Доцент. Мы, учёные, должны держаться друг за друга. А эти, он кивнул на времянки, они чужие. Говорить наловчились складно, а по сути-то звери. Спиной к ним лучше не поворачиваться.
А вообще здесь как?
Херово.
Ну хоть что-то хорошее имеется?
Ага. Бабы.
?
Их тут мало, да. Зато всё просто, никаких церемоний. Баба, она ведь тоже человек, ей и самой хочется. Так чего стесняться?
А вдруг ты ей не по душе?
Тогда деньги. Если много, то перевесят. Ты к нам надолго? А, ну да. Не поймёшь, не успеешь.
В чистом, без единого облачка небе погромыхивало. Мы забрали влево, в узкий серенький переулок; показался бетонный куб, совсем без окон и дверей, и снова мы очутились на пустынной улице.
Пухлый, а что за слухи про командированных и контрактников?
Слухи?
Мол, исчезают люди.
Очкуешь? он засмеялся, обнажив гнилые зубы. Не ссы, Доцент. Кто пропадает, сам же и виноват. Есть понятия, кровью писаные. Их держись и живи себе на здоровье. Вот мы и пришли, это управа.
Заводоуправление?
Да, всех ЭР-заводов. Лаборатория тут же, и мой стол тоже. Ксиву человеку покажи Сбор у нас через десять минут
Где можно ознакомиться с устройством вашего туалета?
А, понял, ты шутишь. Дальняк за углом. Давай сумку-то, прихвачу.
Да не, у меня там щётка зубная, то-сё, умыться с дороги
Ладно. К старшому подходи, третья дверь по коридору.
Удивительная вещь, никаких мрачных предчувствий у меня тогда не возникло.
Глава 2. Наука за колючей проволокой
Обоняние чувство древнейшее. Спустя время зрение пересилило, но в подсознании-то нюх берёт своё. И там, в глубинах психики, всякому предмету и понятию отвечает свой запах. Хлорный дух в сортире мигом вернул меня в советские времена.
Задвижка сломана, дверь тогда придётся на швабру. На пол газетку, сверху сумку. Где мой хитрый ежедневник? Ага, на месте. В этом блокноте, в потайном гнезде, зажаты металлические пластинки сильные магниты, самарий-кобальт-пять. А реагент куда подевался? Тут она, пробирочка. Доцент к бою готов.
Вот и третья дверь. Изнутри доносится густой бас:
Нахер твои шахтёры, своих девать некуда. Ты мне химиков давай, химиков!
В комнате трое в чёрных комбинезонах и один в синем Пухлый. Прокуренный, несмотря на открытое окно, воздух тоже из прошлого.
Русоволосый крепыш, сидящий у дальней, торцевой стороны большого стола, положил трубку.
Вот это он и есть, Доцент, начал Пухлый, разместившийся по правую руку от старшего.
Что ж, побуду денёк Доцентом.
Крепыш оценивающе разглядывал меня. Потом, обойдя стол, ухватил Пухлого за шиворот и сдёрнул с обшарпанного стула.
Приземляйся, на тёпленькое, сказал он мне. Давай знакомиться. Меня здесь называют Джокер. На Зоне я главный, и по ЭР-заводам тоже. Пухлого ты знаешь, у нас он типа учёного. Учёный хер печёный.
Пухлый, присевший справа от меня, осторожно хихикнул.
Это Гуталиныч. Джокер кивнул на цыганистого мужичка напротив Пухлого, технарь номер один.
У четвёртого участника, моего визави, скошенный подбородок и прямая, как по линейке, черта губ, бледная кожа и безжалостные выцветшие глаза.
Уругвай, наш главный по безопасности. Без его слова здесь пёрнуть никто не смеет. Разве что я. Джокер оскалил крепкие зубы.
Уругвай, прощупав меня цепким и тяжёлым взглядом, коротко пожал руку.
Пухлый, наполнив из графина гранёный стакан, выпил в три глотка.
У тебя всего день, Джокер говорил скупо, без эмоций. Заколупку нашу ты знаешь. Он достал сигарету.
Как же. Пульпу1 разделить не удаётся, на твёрдое и жидкое.
Получается, да паршиво. Сутками фильтруется, падла. Джокер щёлкнул зажигалкой. А продукт наш дорогой, и его ждут. Европий, тербий, неоди́м тоннаж на Материк сдадим. Понимаешь, о чём я?
Конечно. Редкие земли.
Точно. Иначе говоря лантаноиды. Смотри, чем тут мы занимаемся. Поднимаем руду, дробим, измельчаем, растворяем.
Только не растворяем, а выщелачиваем, поправил Гуталиныч. Неполное растворение. В результате получается эта самая пульпа.
Вот она-то и фильтруется еле-еле, подал голос Пухлый. Как сопля.
Джокер пыхнул ему дымом в лицо:
Заткнись, твой номер теперь шестнадцатый. За пять лет ни хрена сделать не смог.
Фильтрация проблема серьёзная, вступился я. Отделить твёрдое от жидкого бывает непросто.
Пухлый закивал.
И что на меня вышли правильно, продолжил я. Для вас это вопрос непрофильный, нельзя быть семи пядей во лбу. А что уже пробовали? я взглянул на Пухлого.
Да много чего. Реагенты добавляли разные, да всё без толку. Вот бы фильтр-прессы2 поставить
Пухлый не успел увернуться: Джокер влепил ему увесистый щелбан.
Ты что, Джокер, а кабы в глаз? растянул губы Уругвай.
Долго ты будешь сношаться со своими фильтр-прессами? Джокер презрительно взглянул на Пухлого, потиравшего лоб. На наши объёмы их полсотни надо, не меньше. И каждый на два ляма потянет.
Так ведь окупятся
Ага, Гуталиныч размял папиросу-беломорину. Лет через сорок. А заказов на европий лет на десять, не больше.
Не понял, на фига фильтр-прессы вообще нужны Пухлому? Неужто откат? Подожди, как это всего лет на десять? Ладно, потом разберёмся.
А сжимаемость как, оценивали осадок? спросил я Пухлого.
Проверяли, коэффициент ноль-девять. Пухлый заёрзал, стул под ним заскрипел.
Почти единица? Получается чем выше давление, тем больше сопротивление. Тогда фильтр-пресс тут будет без пользы.
А ты что предлагаешь, Доцент? Пухлый насторожился.
Пожалуй, хватит теории. Давайте-ка испытаем, прямо сейчас.
Достал из сумки ежедневник и пробирку с чёрной жидкостью. Реагент, моё ноу-хау суспензия мелкодисперсного магнетита в водном растворе флокулянта3.
Мы насчёт посуды договаривались. И насчёт пульпы. Я выжидательно взглянул на Джокера. Как, приготовили?
Гуталиныч! приказал он.
Цыганистый через Пухлого передал мне стеклянную банку с бурой жижей.
Ничего не получится, всё уже перепробовали. Руки у Пухлого дрожат. У тебя там что, фильтр лабораторный? он опасливо покосился на мою сумку.
Кое-что покруче, сказал я, выуживая из сумки электробритву и прочие штуковины.
Я гляжу, Доцент, ты мужик запасливый.
Это мой хлеб, Пухлый. Стакан дай. Не этот, химический. И колбу.
Налил в тонкостенный стакан пульпу, сантиметра на три. К оси вращения бритвенного лезвия привинтил стальной стержень с припаянным на конце пропеллером получилась миниатюрная мешалка.
Опустив лопасть в стакан с бурой жижей, спросил Джокера:
Как, похоже на ваш реактор?
Наши поразмеристей будут, вместо босса отозвался Гуталиныч. Разиков этак в сто.
Не меняет сути.
Включаю бритву месиво внутри стакана раскручивается; тонкой струйкой вливаю туда чёрную жидкость из пробирки. Ничего не происходит да пока и не должно. Ставлю стакан поверх ежедневника, на свободную от магнита часть.
Ждём-с.
Минута, другая. Угрюмой тревогой наполнилась комната. Пухлый кашлянул:
А я что говорил? Дурить нас надумал, Доцент? Тебе тридцать штук за что выписали? Чтобы ты посуду здесь пачкал?
Грубо. Ещё не вечер.
Взболтав бурую грязь, рассматриваю на свет. Теперь пульпа состоит из объёмистых хлопьев, невидимых для остальных.
Пора.
Трах-тибидох-бах-бах!
Ставлю стакан на ежедневник на сей раз точно по центру, поверх скрытого магнита. Господи, благослови
Секунда. Две. Три. Поехали!
Пульпа расслаивается на глазах. Желтоватый прозрачный раствор занимает верхнюю половину слоя, вот уже две трети, и ещё, и ещё А на дне стакана густеет осадок. Номер удался!
Осторожно слив прозрачную жидкость в колбу, спросил:
Я правильно понимаю: европий и его братья они здесь?
Точно, подтвердил Гуталиныч. Целевой продукт в жидкой фазе.
А тут отходы? поворачиваю стакан с прилипшим ко дну плотным осадком.
Хвосты, нехотя отвечает Пухлый.
Уругвай упёр в него ледяной взгляд.
Добавляю в стакан с осадком воду из графина, взбалтываю содержимое летит в окно.
И на кой ляд нужен тогда фильтр-пресс? Можно вообще не фильтровать, просто отстаивать. Любая ёмкость сгодится, с верхним сливом.
Хозяин переводит помрачневший взор на Пухлого.
Та-ак. Выходит, ты пять лет у нас хлеб даром ел?
Джокер, подожди, ты всё не так понял
Тот и ухом не повёл снова вглядывается в меня.
Это нам подходит. А что за хрень ты в стакан-то вливал? В чём суть?
Нанотехнологии. А подробные рекомендации я вышлю после окончательного расчёта.
Доцент, шепни сейчас, в чём фишка-то? Мы заплатим налом.
Джокер, давай не будем нарушать соглашение.
Ну, будь по-твоему.
Ты что творишь, Доцент, сдавленный голос еле слышен. Ты даже
Чего бухтишь, Пухлый? голос Уругвая глухой, как из коробки. Громче говори, нам тоже интересно.
Пухлый судорожно налил из графина, кадык жадно задвигался.
Молчишь, учёный? Ладно, успех стоит отметить, Джокер нажал клавишу на телефонном аппарате.
В кабинете стало тихо, только лёгкие шаги шелестят за дверью.
Сначала показался алюминиевый поднос, а потом потом в ушах моих серебром зазвенели колокольчики. Исчез табачный дух, комнату заполнил аромат цветущих яблонь Ангел, с небес на миг сошедший, принцесса из детской сказки. Что-то диковинное в изгибах спины, тонких рук и ног, в походке и лёгких движениях. Нежный овал лица с бездонными глазами светится неземным сиянием.
Все головы повернулись в одну сторону. Но грубые мужики не раздевали девушку глазами, нет любовались редкостным зрелищем. Все смотрели на неё, затаив дыхание. На высокой груди бейджик Где же?.. Ах да, в поезде. Но здесь больше, намного больше нолей. Три, шесть, девять, двенадцать нуликов. Триллион, стало быть. Триллион чего?
Скользнув по мне взглядом, она поставила поднос на край стола, возле Гуталиныча.
Спасибо, Алёнушка, негромко сказал Джокер. Иди, иди, мы тут сами
На подносе оказалась поллитровка и тарелка с бутербродами: сыр и копчёная колбаса.
Гуталиныч, дай-ка сюда. Джокер перехватил бутылку и на секунду замешкался.
Один стакан оказался наполнен доверху, и Джокер протянул его Пухлому. Тот побелел и медленно, неохотно принял напиток дрожащими пальцами.
Едва закусили заскрипела дверь. В проёме показался громила в странной форме без рукавов. От чёрно-красных полосок зарябило в глазах. А, это же янычар, внутренняя полиция зоны.
Переливчатый вопросительно взглянул на Уругвая, тот кивнул на Пухлого.
Пухлый невидящим взглядом упёрся в пустой стакан, тяжело поднялся, его шатало, и побрёл к выходу. Он сгорбился, осел. В дверях обернулся короткий взгляд мне в глаза. Следом удалился янычар.
Закругляемся, подытожил Джокер. Нам с Доцентом перетереть кое-что надо. Гуталиныч
Слушаю, Джокер. Гуталиныч задержался в дверях.