Он выдавил мрачную улыбку.
Вы прекрасно меня зашили, сказал он, показывая на порез на руке. Что бы сказала госпожа Йи, увидев, что вы зашиваете кожу вместо шелка?
Чтобы проткнуть ее иглой и вытащить нитку с другой стороны, требуется та же ловкость, та же сила. Но я не позволю вам прятаться за спину госпожи Йи. Вы отлично знаете, что я хочу посмотреть не на эту рану.
Но увидите только ее, ваше величество.
Он гордо вздернул острый подбородок.
Хорошо, генерал. Пока что вам ничто не грозит. Могу я хотя бы устроить вас поудобнее?
Китадо посмотрел на свою лошадь и поклажу, и перед его глазами явно бушевала мысленная борьба.
Мне неприятно просить вас о чем-либо, ваше величество, но, похоже, я не сумею сам позаботиться о лошади и разгрузить ее. Если кто-то из левантийцев
Я сама могу отнести сумки и поухаживать за лошадью, друг мой. Разве я не доказала, что сделана из плоти и крови, а не из фарфора и золота? Я на многое способна, не только быть императрицей.
Вы всегда были добры ко мне, ваше величество.
Если бы я не засмеялась в ответ на беззвучные извинения, стоящие в его глазах, то непременно разрыдалась бы.
У подножия широких ступеней храма находился старый каменный алтарь, Рах опустился в грязь на колени перед ним и, держа в руках отрезанные головы, начал заунывно петь. Прямо как разговаривал с Дзиньзо это была мелодия, которая становилась то громче, то тише, с поэтическим ритмом, напоминающим какой-то потусторонний язык. В каждом слове слышалось горе и в то же время радость, наполняющая мое сердце надеждой.
Что он говорит? спросила я, глядя на Тора, который занимался лошадью.
Это погребальная песнь. Он молится и выпускает каждую душу обратно в мир. Погребальная песнь необязательна, но, поскольку это не алтарь Нассуса, Рах сначала хочет привлечь внимание богов.
Нассуса?
Это бог смерти. Он всегда с нами. Нас клеймят во имя его, чтобы мы всегда знали, какую жертву приносим. Мы Клинки и охотимся, чтобы ваши руки были чисты. Мы Клинки и убиваем, чтобы ваши души были легки. Мы Клинки и умираем, чтобы вы жили.
А головы?
От моего вопроса пыл Тора сменился мрачным взглядом.
Чтобы души можно было отнести в священное место и отпустить. Если этого не сделать, они навеки застрянут в этом мире, в клетке собственной плоти, и никогда не возродятся. Бесчестье оставить душу прозябать здесь, даже душу врага.
Генерал Китадо зашевелился на своем ложе из глины и цветов.
Прозябать?
Оставить ее здесь. Неспособной к перерождению. Вот почему он хотел отрезать голову дровосеку.
Тор говорил это и тогда, но я была слишком разъярена из-за жуткого зрелища и боли женщины, чтобы задуматься о его словах. Я сидела рядом с женой дровосека, пока она укладывала тело. Я зажгла благовония. Молилась вместе с ней и предложила возмещение, которое пока не могла заплатить, но она лишь сказала: «Благодарю вас, госпожа» и «Вы так добры, госпожа», а выглядела так, будто и сама внутренне мертва. Несмотря на ее горе, я торопилась. Оставаться было опасно, и все же вина приковала меня к этому месту, как бабочку пришпиливают иголкой к доске. Министр Мансин пожертвовал собой, чтобы я выжила и однажды могла дать бой, но, куда бы ни шла, я везде несла своему народу лишь смерть.
Все это время Рах ковылял по двору, ухаживал за лошадьми и отрезал головы. Он складывал их в мешок, и кровь сочилась сквозь мешковину. Слишком много работы ради трофеев, которые сгниют к концу дня.
Но почему головы? снова спросила я, скользнув взглядом по Раху, который стоял на коленях перед алтарем и напевал. Почему не пальцы? Они весят гораздо меньше.
Тор осклабился.
Какой смысл отрезать пальцы? Разве что забавы ради. Душа находится в голове, а не в руке, ноге или носу. Вот почему мы носим раскрашенное клеймо на затылке.
Но у тебя нет клейма. И голову ты не бреешь. Почему?
На краткий миг он встретился со мной взглядом, а потом повернулся обратно к лошади, так и не ответив. Я посмотрела на Китадо, вымокшего не только от дождя, но и от пота, и он едва заметно покачал головой.
Больше я не стала задавать вопросов.
* * *
Пока генерал Китадо отдыхал, Рах разжег костер из собранного Тором хвороста. Я была против, но стены в храме были каменные, а нам нужна была горячая вода, и потому я сдалась, понадеявшись, что никто не заметит дым, просачивающийся из-под крыши храма.
Я внесла внутрь седельные сумки и поставила котелки, чтобы набрать дождевой воды, но левантийские лошади не позволили мне ими заняться, даже Дзиньзо, хотя я весь день скакала на нем. Мне страшно не хотелось оставлять эту работу Тору, но лошади не дали мне выбора. Юный левантиец пошел обратно в лес за дровами, но вскоре вернулся с пустыми руками и с привычной уже хмурой миной объявил:
Сюда приближаются люди.
Я напряглась.
Люди? Какие?
Он пожал плечами и нетерпеливо взмахнул рукой.
Не знаю. Люди. Кисианцы.
Кисианцы? С какой стороны?
Они на дороге, направляются сюда.
Трудно сказать, что больше завладело моими мыслями страх или радостное предвкушение. Люди принесут новости, но люди могли и доставить неприятности.
Мне их убить? спросил Тор настолько беззаботно и с явным желанием помочь, что я не сразу осознала значение его слов.
Убить? Нет! Не убивай их, то есть пока не надо. Что плохого они нам сделали, почему ты вдруг решил их убить?
Тор покраснел и снова угрюмо нахмурился.
Вы же скрываетесь. Убить тех людей было бы безопаснее, с легкой обидой объяснил он. Или мне пойти с ними поздороваться? Уверен, это произведет впечатление.
Он показал на свое лицо, и был прав. Объяснить кому-либо, почему два левантийца путешествуют с двумя кисианцами, было бы подвигом.
Далеко они отсюда?
Могут быть здесь с минуты на минуту.
Я коснулась чехла с Хацукоем.
Вооружены?
И снова он нетерпеливо пожал плечами.
Точно не скажу, но ведь ножи нетрудно спрятать.
Я чуть не рявкнула, что и сама прекрасно это знаю, но вместо этого указала на лошадей.
Они не позволили мне ими заняться. Сделай все необходимое и
С дороги послышались голоса и топот копыт, и я едва сдерживалась, чтобы не вытащить лук из-за спины. Ведущая к святилищу Отобару дорога здесь и заканчивалась. Старый путь паломников еще носил следы былой славы потрескавшиеся и потемневшие от непогоды статуи, выбитые на камнях изречения и заросшие цветочные клумбы, когда-то наверняка великолепные.
К нам приближались три молодых человека, их лошади были нагружены поклажей.
Добрый вечер, выкрикнула я. Вы хотите передохнуть в святилище?
Вечер добрый! отозвался один из путников. Именно. В округе не найти другого укрытия, неудивительно, что в такую погоду мы оказались здесь не в одиночестве.
Разумеется. Я подождала, пока они приблизятся, и добавила: Надеюсь, для вас не составит неудобств разделить с нами кров.
Предводитель отряда, явно состоятельный молодой человек, судя по лошади и одежде, улыбнулся и уважительно поклонился.
Конечно, госпожа. В такие трудные времена все мы должны держаться вместе.
Он оглядел поляну, и хотя генерала Китадо не было видно, он отдыхал внутри, но Рах и Тор занимались своими делами, опасливо поглядывая на вновь прибывших.
Эти левантийцы нам не враги, сказала я, предвосхищая вопрос. Какую бы роль они ни играли в чилтейском вторжении.
Их принудили в этом участвовать, пробормотал один из путников юноша с изящно постриженной бородкой, делящей подбородок пополам. А еще они наши освободители.
Да, согласился третий, удивив меня едва сдерживаемым пылом. А если им доверяет сам доминус Виллиус, то и нам негоже в них сомневаться.
Эти слова как будто ставили финальную точку в разговоре. Все трое спешились и начали обустраиваться на ночь. Я уставилась на них, пытаясь осознать значение сказанного. Это была какая-то бессмыслица, но я сообразила, что они поклоняются Единственному истинному Богу никаких семейных символов, одежда простая, хотя и сшита у хорошего портного, и каждый носил серебряное ожерелье на шее. У двоих оно было спрятано под одеждой, а у бородатого серебряная маска гордо висела напоказ поверх одежды.
Вера в Единственного истинного Бога никогда не была популярна при дворе. Кисианцы обычно скрывали веру в него уж слишком просто было приравнять ее к предательству и поддержке врагов. Мир состоит из нюансов, но жизнь при дворе научила меня, что власть имущие должны убеждать народ в том, что это не так. Мы и они, хорошее и плохое, правильное и неправильное самые мощные послания всегда проводят резкую границу.
Ты сказал «доминус Виллиус»? спросил Тор, когда Бородач заносил свою поклажу в ворота храма.
Юный кисианец поднял брови, несомненно удивившись, что Тор говорит на нашем языке.
Да. Мы слышали о его возрождении и как раз идем в Когахейру, чтобы присоединиться к нему.
Возрождении?
Кисианец опустил тяжелую сумку и выпрямился, слегка хрустнув суставами.
Единственный истинный Бог благословил его новой жизнью, окончательно доказав истину, в которую все верили, что доминус Виллиус Вельд Возрожденный. Мы идем, чтобы служить ему, как велит долг всем последователям Истинной веры.
Прежде чем Тор успел задать вопрос, Рах обернулся от костра.
Лео?
За этим последовал напряженный разговор сидящий у огня Рах подался вперед, указывая на вновь прибывших, а Тор что-то ворчал в ответ, и я вспомнила доминуса Виллиуса на вершине холма у Рисяна, в окружении левантийцев. Похоже, они высоко его ценили, предпочитая охранять лично, а не доверять эту задачу чилтейцам.
Что бы ни встревожило Раха, он хмуро замолчал, и путники стали раскладывать свои пожитки в другом углу святилища. У меня была уйма дел, но, когда Тор пошел обратно к лошадям, я просто тупо стояла на месте, как будто застряла меж двух миров. Они не знали, что я их императрица, их богиня, но все равно они ведь ехали к императору-левантийцу и поклонялись чилтейцу. Неужели все кисианцы вскоре станут такими, если у меня ничего не выйдет? Если империя падет? А может, уже слишком поздно?
Нас и самих нельзя было назвать болтунами, но когда к нам присоединились трое паломников, в тот вечер у костра установилась такая глубокая и неловкая тишина, что мне хотелось поскорее избавиться от соотечественников. Пусть я и не понимала языка или традиций левантийцев, но они вели себя разумно. А в присутствии кисианских адептов Единственного истинного Бога мне становилось не по себе.
У нас есть вино, мясо и хлеб, и мы с радостью ими поделимся, сказал тот, которого я сочла их предводителем. Помощь ближним приносит нам радость.
В доме дровосека генерал Китадо показал мне, как размять оставшийся рис и превратить его в лепешки, завернутые в вощеную бумагу. Больше у нас ничего и не было, а путь предстоял неблизкий, так что я с невольным облегчением приняла дары, не предложив ничего взамен. Не слишком гостеприимно, но со мной было двое раненых и предстояла долгая дорога.
Мясо и хлеб оказались свежими, и стоило мне увидеть разложенную у костра провизию, как у меня потекли слюнки. Сколько уже дней я не ела нормально?
Рах указал на мясо и вполголоса заговорил. Тор ответил, нетерпеливо пожав плечами. Диалог продолжился, и, понаблюдав за ними какое-то время, паломники тоже начали тихо переговариваться о том, за сколько дней они доберутся до Когахейры. Они еще спорили на эту тему, когда Тор взял ломоть лепешки, какие обычно делают чилтейцы, положил на нее мясо и свернул. Он показал полученный рулет Раху, который одобрительно кивнул, и передал генералу Китадо, сидевшему у стены храма в нескольких шагах от костра.
Мои щеки вспыхнули от стыда за то, что я не позаботилась о нем сама, слишком уж была поглощена наблюдением за странными путниками. Генерал Китадо поблагодарил молодого левантийца, явно не заметив, что указания тому дал Рах.
Давно вы устроили здесь лагерь? спросил предводитель паломников, хотя ответ и был очевиден.
Сегодня вечером, ответила я, понимая, что на самом деле они хотят знать, кто я такая и куда мы направляемся.
Подозревали ли они? Я их не знала, но если они пришли из Мейляна, то могли меня узнать.
Я поменяла позу и тему разговора.
Вы сказали, что идете к доминусу Виллиусу в Когахейру. Не боитесь идти туда, ведь там левантийцы?
Истинная вера поглощает страх, сударыня, ответил молодой человек, коснувшись спрятанной под простой одеждой подвески. А кроме того, наш император-левантиец принес присягу по кисианскому обычаю и собирает союзников, у него нет причин портить с нами отношения.
Принес присягу и собирает союзников. Слова кольнули ледяным страхом прямо в сердце, и я невольно посмотрела на генерала Китадо. Моя мать годами ковала альянсы, но почти все ее союзники были на севере, который опустошило чилтейское вторжение, на севере, сожженном и сломленном, на севере, склонившемся перед чужеземным императором. Я все явственнее чувствовала, как стены вокруг меня смыкаются и я не могу их раздвинуть, не могу избавиться от страха, что мое дело уже проиграно, а империя живет дальше без меня.
Говорят, он хочет жениться на императрице Мико, продолжил молодой человек, явно не заметив, как меня сковал ужас. Так люди с большей готовностью его примут.
Вы хотите, чтобы вами правил император-левантиец? спросил из тени за костром генерал Китадо.
Мы хотим императора, который не подавлял бы нашу веру, как годами делали Отако и Цай.
Его тон стал воинственным, юноша гордо вздернул подбородок, словно бросая раненому военному вызов. Не знаю, как бы поступил Китадо, будь он в полном здравии, но он мягко продолжил:
А не боитесь, что правление левантийцев разрушит все, что делает нас кисианцами?
Похоже, многие простые люди этого опасаются, признал предводитель паломников, доказав, что я была права относительно его социального положения. Но если он женится на кисианке и выберет союзников среди кисианцев, будет есть нашу пищу, говорить по-нашему и жить по кисианским обычаям, то разве он не кисианец?
Тор мрачно нахмурился и стиснул зубы, но промолчал.
Я вижу ваш страх, сказал бородатый паломник, с улыбкой наклонившись ко мне. Но не бойтесь перемен. Все мы в руках божьих, и всегда были, даже когда молились духам воды, луны и леса. Пора отбросить все это и стать свободными.
Он протянул мне свою подвеску, и в свете костра серебро сверкнуло почти как золото. Маска Бога. Я не взяла ее, и бородач придвинулся ближе, а его услужливая улыбка стала еще слаще, как будто он утешал потерявшегося ребенка.
Мы не властны над этим миром, а значит, бороться с переменами все равно что драться с тьмой и орать на нее.
Вот что предлагает ваш бог? спросила я каким-то чужим голосом, настолько у меня свело горло. Капитулировать? Сдаться без борьбы?
Вовсе нет, сударыня, просто мы должны строить новое, а не цепляться за старое.
Он взял меня за руку и вложил мне в ладонь свой кулон. Я вздрогнула от его прикосновения.
Бог будет ждать вас, когда вы будете готовы его услышать.
* * *
Несмотря на присутствие паломников, той ночью я спала лучше, чем в прочие с тех пор, как мы покинули Мейлян. Возможно, я просто привыкла спать на твердой земле под нескончаемым дождем или меня успокаивало присутствие богов. Наших богов. Я не нашла в себе сил отказаться от предложенного кулона, но сунула его на дно котомки, где он не попадется мне на глаза.
Когда я проснулась, толстые и пыльные балки святилища отбрасывали тени в рассветных лучах солнца. Я слышала, как паломники укладывают вещи и тихо переговариваются, а за решетчатыми ширмами дождь с ожесточением барабанил по земле. Не желая встречаться с троицей предателей, я плотнее завернулась в отсыревшее одеяло и решила поспать еще немного, но из головы никак не выходили мысли о той подвеске и легкости, с какой молодые люди отказались от нескольких поколений кисианских правителей. Я твердила себе, что это исключение из правил, они не говорят от имени всего народа, и все же меня одолевали те же страхи и сомнения. Остались ли у меня хоть какие-то союзники?