Саровские торжества стали для каждого из них духовной ступенью к Царствию Божию. Из письма великой княгини к императрице Марии Феодоровне от 27 июля 1903 г.: «Мы все еще как во сне! О, что это было за время! Разнообразные впечатления проникают в душу, такое чувство, что ты все еще там, и хочется вернуться назад. Так трудно вернуться к повседневной жизни, вести обыденные разговоры, когда частица тебя осталась там. В такие минуты душа наполняется особым чувством, что хотя сердце и ум работают в прежнем режиме, но что-то осталось в лучшем мире, ближе к Богу, чем прежде и все эти бедные больные люди не могу забыть их страдальческий взгляд этих глаз; эти молитвы; эта вера, которая заставляет человека чувствовать себя такой малостью». Через несколько дней после окончания торжеств Александра Феодоровна пришлет Сергею Александровичу книгу Е. Поселянина «Подвижники 19 века», и тот приступит к подробному описанию паломничества в Саров.
Заступничество преподобного Серафима за Россию, за «царя, который его прославит», будет для каждого из них столь очевидна, что в дни духовной радости (Кашинские торжества 1909 г.) и личного горя (болезнь цесаревича), во время войн и революции они будут особо молиться Саровскому чудотворцу.
Сергей Александрович сразу же после возвращения из Сарова раздавал образки преподобного Серафима своим офицерам Киевского полка; Елисавета Феодоровна, отправляя санитарный отряд Иверской общины на фронт русско-японской войны, также благословляла каждого его члена образом святого. Она упросила схиигумению Фамарь (Марджанову) передать ее главную святыню чудотворную икону Серафима больному цесаревичу Алексею, этот образ поставили у изголовья постели мальчика. После гибели мужа его святыню мантию преподобного великая княгиня положила рядом с ним, в его храме-усыпальнице, но на дни освящения в Государевом Феодоровском соборе нижнего храма в честь преподобного Серафима привезла ее в Царское Село. Великая княгиня противопоставляла святость Саровского чудотворца духовной природе царского «друга» Григория Распутина: «О, если бы преподобный Серафим мог прийти к тебе и своими святыми словами наставить тебя к благоденствию твоей страны, Церкви и дома и может, сомнение в истинности положения стучится в дверь твоего сознания не захлопывай эту дверь, отвори ее, дорогой, и позволь проникнуть в нее свету Высшей мудрости на благо всех»[43]. Слова из ее последней телеграммы к царю: «Икону святого Серафима возьми, пожалуйста, с собой в Ставку».
Война. Все для фронта Но готова ли была Россия к Русско-японской и Первой мировой войне? Готово ли общество, раздираемое внутренними противоречиями, противостать внешним врагам? «Войны не хотят, цели войны не понимают, одушевления не будет и совсем напрасно мы туда забрались Надо вернуться к нашим делам», это слова Елисаветы Феодоровны, сказанные военному министру А.Н. Куропаткину накануне русско-японской войны в декабре 1903 г.[44]
В первый период этой войны народ поддержал своего царя. В Петербурге, Москве и других городах возникли сами собой давно не виданные уличные патриотические манифестации с пением гимна: «Боже, Царя храни». Из дневника Сергея Александровича от 31 января 1904 г.: «Жена в большом патриотсическом> возбуждении Под вечер снова манифестации с флагами и портретами».
28 января, в день объявления войны в гостях у великокняжеской четы был о. Иоанн Кронштадтский. Из дневника Сергея Александровича за этот день: «Был у нас о. Иоанн отрадно было мне с ним говорить. Масса всяких вопросов и решений Есть слух о сильном поражении япон<ского> флота дай Бог».
В первые же дни войны великая княгиня открыла склад пожертвований в помощь раненым и нуждающимся вследствие войны на Дальнем Востоке, который был размещен вначале в Румянцевском музее, а затем в Кремлевском дворце. Телеграмма великой княгини государю от 3 февраля: «Глубоко тронута твоим добрым предложением, но уже все организовала в Румянцевском музее: у меня великолепные помещения, работа идет очень хорошо. Благослови тебя Бог». Основным направлением работы стало снабжение складов великой княгини в Ляояне, Мукдене, Харбине и складов Красного креста в Никольске и Чите, для дальнейшего распределения на нужды фронта необходимых вещей и медикаментов. На протяжении всего 1904 г. в дневнике у Сергея Александровича повторялась запись: «жена на складе» или «жена все занята складом!!». 2 февраля 1905 г., за два дня до гибели великого князя, они были «на представлении Шаляпина в пользу склада»[45]
Ровно за год до гибели Сергея Александровича, 4 февраля 1904 г. рескриптом императрицы Марии Феодоровны на великую княгиню было «возложено объединение благотворительной деятельности Москвы», она встала «во главе организации по сбору в Москве пожертвований на нужды Красного Креста». Елисавета Феодоровна обратилась с воззванием к жителям Москвы: «Я решила образовать при Мне Особый комитет из лиц по выбору Моему, на каковой и возложить обязанности помочь Мне оказать содействие всем учреждениям и всем добрым людям Москвы в их заботах об облегчении страданий воинов, несущих беззаветно кровь свою на защиту Отечества»[46]. И Москва откликнулась на призыв великой княгини. Ее комитет открыл 807 лазаретов по всей России, была оказана помощь 25 535 нижним чинам и 1350 офицерам. В личной беседе с великой княгиней С.Д. Шереметев «решился сказать, что отовсюду голос один, что имя ее благословляют и в войсках. Она приняла это просто а я был взволнован, сказав, что это сущая «правда»!»[47].
Государь неоднократно выезжал к войскам, отправлявшимся на фронт. За 1904 г. он буквально «исколесил» Россию, считая своим долгом проводить тех, кто шел умирать за родину; великий князь Сергей Александрович объездил свой московский военный округ. 6 мая вместе с государем он произвел смотр 51 драгунского Черниговского полка, шефом которого с 1898 г. была Елисавета Феодоровна.
Из письма великой княгини государю от 5 мая: «Мой милый Ники!.. Я невероятно рада, что ты побываешь в моей церкви, увидишь мой дорогой полк, шефом которого ты, по своей великой милости, назначил меня. Пусть по молитвам <отца> Митрофана этого чистого, святого, простого священника будут даны тебе всевозможные благословения». Здесь великая княгиня пишет об о. Митрофане Сребрянском будущем духовнике ее Марфо-Мариинской обители. Вероятно, ее личная встреча с ним состоялась не позднее мая 1899 г. в г. Орле, когда после парада Черниговского полка она осматривала «свою» строящуюся полковую церковь в честь Покрова Божией Матери. Настоятелем этого храма и был о. Митрофан. Государю он был представлен в 1903 г., в дни Саровских торжеств. Из показаний о. Митрофана, данных ОГПУ в 1931 г.: «Николай II на меня произвел как человек хорошее впечатление, но виделся я с ним в течение нескольких минут в Сарове при открытии мощей Серафима; встреча эта была случайной, и по его просьбе я освятил только иконы; был еще случай в 1904 году, когда Николай II проездом через город Орел был во время службы в церкви, где я служил, но разговора я с ним не вел»[48]. Так государь выполнил просьбу великой княгини помолился на службе о. Митрофана.
Через месяц в Орел приехала и Елисавета Феодоровна, чтобы проводить свой полк на фронт. Из дневника великого князя от 3 июня 1904 г.: «В 9 ч. жена и я произвели смотр Черн<иговского> др<агунского полка> за сим благословение иконой. В полковой церкви молебен Всем офиц<ерам> жена дарила образки». Напутствуя полк в поход, великая княгиня «благословила черниговцев образом Св<ятого> Покрова». В дар полку она преподнесла походные ризы, Евангелие и крест, а также походную полотняную церковь. Полк вернулся с фронта 2 июня 1906 г., а через 4 дня к черниговцам приехала великая княгиня, чтобы «отслужить благодарственный молебен за их благополучное возвращение с войны»[49]. Из ее телеграммы государю от 7 июня 1906 г.: «Слава Богу, все прошло хорошо, полк в блестящем виде. Невероятно счастлива Георгиевским крестам». Наперсным крестом на Георгиевской ленте был награжден и о. Митрофан.
На протяжении всей войны с фронта шли известия лишь о поражениях и потерях 18 июля 1904 г. был убит генерал-лейтенант Ф.Э. Келлер. Из письма великой княгини к Марии Феодоровне от 19 июля: «Только что получили известие о смерти Келлера. О, эти печальные известия каждый раз удар! Бедный, бедный Ники! Какое тяжелое у него правление! Только бы Господь дал ему силы и наставил его».
Но внутренние враги России были страшнее внешних. Из письма Сергея Александровича к государю от 19 сентября 1904 г.: «Мы переживаем страшно трудные времена, и враги внутренние тысячу раз опасней врагов внешних. Брожение умов, напр., в Москве нехорошее; я наслышался со всех сторон того, чего никогда прежде не слыхал. Умудри тебя Господь вывести Россию и спасти ее!».
15 июля был убит министр внутренних дел В.К. Плеве «верный и незаменимый слуга» царя. И Николай II снова отступил от жесткого курса, назначив на этот пост виленского генерал-губернатора П.Д. Святополк-Мирского, провозгласившего «эпоху доверия». И русское общество заговорило. 9 ноября земское совещание, прошедшее в Петербурге, предоставило министру декларацию с конституционной политической программой, следом по всей России зашумели земские многолюдные банкеты с требованиями конституции, к «новым веяниям» присоединилась и московская Дума. В декабре началась стрельба на городских улицах.
Из дневника Сергея Александровича от 10 октября 1904 г.: «У всех волосы дыбом от проделок Мирского», от 5 ноября: «Разговорам нет конца тяжелым разговоры невообразимые иногда думается, что мы все с ума сошли!». Запись от 20 октября (день кончины Александра III): «10 лет. Более чем когда-либо тяжелая годовщина! Что была тогда Россия, и что она теперь, сердце кровью обливается» А Елисавета Феодоровна скажет «о счастье своем, что она занята усиленно, и потому не замечает того, что перед нею и вокруг нее дрязги»[50].
Сергей Александрович принимает трудное решение: «в кабинете у Ники изложил ему мою просьбу об отставке от ген<ерал>-губ<ернаторства> спокойно выслушал подробно изложил ему нравственную невозможность продолжать службу. Говорил спокойно, логично, твердо; для меня это была пытка душевная, но совесть чиста. Несчастный он человек! Больно и обидно! Он в блаженном состоянии какого-то фатализма!! Господи, Господи помоги нам!» (Дневниковая запись от 15 ноября 1904 г.). Государь принял его отставку.
Несмотря на свой уход с поста московского генерал-губернатора, Сергей Александрович сохранил доверие царя. На совещании высших сановников и великих князей по вопросу о реформах ему удалось убедить Николая II убрать пункт «о призвании местных людей к разработке законов». Государь снова советуется с ним о назначении на пост министра внутренних дел подходящей кандидатуры вместо Святополк-Мирского. Он хочет поставить близкого друга Сергея Александровича А.Г. Булыгина, но великий князь против: «Булыгин человек очень дельный, но мягкий, слишком мягкий, чтоб бороться с ужасным наследием кн. Мирского»[51]. И все же Булыгину будет «приказано принять» этот пост уже в январе 1905 г. Заберет государь из Москвы и других верных людей великого князя: Д.Ф. Трепова (на пост временного петербургского генерал-губернатора) и В.С. Гадона (был назначен командиром Преображенского полка). А Сергей Александрович продолжил службу на посту командующего московским военным округом. Для подавления революционных брожений великий князь вводит в Москву войска он в строю, он снова готов дать отпор врагам России, несмотря на начавшуюся на него «охоту».
4 февраля 1905 г. великий князь Сергей Александрович был убит эсером И.П. Каляевым. Запись в дневнике государя за этот день: «Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбою, а кучер смертельно ранен. Несчастная Элла, благослови и помоги ей, Господи!».
Великий князь Сергей Александрович, как и его единомышленники: Боголепов, Сипягин, Плеве погибли, выполняя долг служения Богу, Царю и Отечеству. Его слова, сказанные после убийства Д.С. Сипягина: «Какая чудесная христианская кончина!» по праву должны быть отнесены и к нему. По словам великой княгини, «Сергей жаждал почить в Боге»[52]. Для нее его кончина мученическая: «Великим утешением в Моем тяжелом горе служит сознание, что почивший Великий Князь находится в обители Святителя Алексея, память которого Он так чтил, и в стенах Москвы, которую он глубоко любил, и в Святом Кремле которой Он мученически погиб»[53]. Ей вторит статья, изданная Комиссией по устройству чтений для рабочих: «Для Него (вел. кн. Сергея Александровича. Сост.) исконно-русские творческие начала Православие, Самодержавие и Народность действительно, подлинно были жизненной силой, воплощавшейся в каждой Его мысли, в каждом движении сердца, желании и действии воли Раздробленные кости великого Русского Патриота создают новый опорный камень для любви к отечеству и ненависти к врагам его, послужат к укреплению Русской мощи в чувствах русского народа, и, наконец, дают Москве и всей России нового Молитвенника, возвышенного над другими венцом мученичества»[54].
4 февраля умрет для мира и Елисавета Феодоровна. В написанной вскоре после гибели мужа записке (которую можно считать первым завещанием великой княгини), говори лось: «Сжечь все фотографии они только отягощают. Одежду мою я отдала служанкам, осталось только мое траурное одеяние, которое я ношу сейчас его тоже можно отдать им. Мои шлейфы переделаны для 14 церквей уже переданы».
Она умрет для мира, чтобы воскреснуть для Царствия Небесного. Запись в дневнике графа С. Д. Шереметева: «В<еликая> Княгиня как видение просто вся в Боге»[55]. Запись в дневнике вел. кн. Ксении Александровны: «Ella просто святая»[56]. Запись в дневнике о. Митрофана Сребрянского: «Да утешит Господь Бог нашего дорогого шефа!»[57].
Елисавета Феодоровна посетила в тюрьме И.П. Каляева, убийцу мужа, оставила ему икону и сказала, что прощает его. Ее христианский поступок поразил современников. Многие воспоминания об этом событии уже вышли свет и хорошо известны читателю, мы только подчеркнем, что в этот момент великая княгиня уже встала на новый путь, который выше человеческих ценностей. Приведем цитату из ее письма к государю от 3 апреля 1902 г., написанному на следующий день после убийства министра внутренних дел Д.С. Сипягина: «Неужели нельзя судить этих злодеев военно-полевым судом? Пусть вся Россия знает, что такие преступления караются смертью. Если хотят отмены смертной казни, пусть прежде всего убийцы не убивают, «plus d arrets de mort, bien alors que les assassins commencent» (нет смертных приговоров, и вот тогда-то и начинаются убийства фр.) никакой жалости к тем, кто сам никого не щадит!». Теперь же Елисавета Феодоровна обращается к государю с прошением о помиловании убийцы, а на кресте, воздвигнутом на месте гибели мужа, ею написаны евангельские слова: «Отче, отпусти им, не ведают бо что творят» (Лк. 23:34). Государь принял иное решение: когда страна находится на пороге катастрофы, власть обязана быть твердой. Каляев был приговорен к смертной казни.
6 февраля Киевский 5-й гренадерский полк поставит на месте мученической кончины великого князя белый крест с образом преподобного Сергия Радонежского. Но в эти дни и сама Елисавета Феодоровна будет чувствовать себя как на кресте. Из ее письма к Марии Феодоровне месяц спустя после гибели мужа: «Слава Богу, дети (вел. кн. Дмитрий Павлович и Мария Павловна, воспитанники Сергея Александровича. Сост.) не видели моего дорогого (в день смерти), не пережили тот шок, который стер бы у них впечатление милого лица Сергея. Для меня оно изгладилось через маленький белый крест, воздвигнутый на том месте, где погиб Сергей, на следующий вечер я пошла туда, и молилась там, даже с закрытыми глазами, я видела перед собой этот чистый символ Христа это было истинное благословение». Из воспоминаний вел. кнж. Марии Павловны (осень 1905 г.): «Тетя устроила свою комнату как монашескую келью: она была белая, увешанная иконами и изображениями святых. В одном углу она поместила большой деревянный крест, который заключал в себе остатки одежды, которая была на дяде в день его смерти». Крест был установлен и в левой части сада Марфо-Мариинской обители на месте, называвшемся «Голгофа».