Мы посетили несколько помещичьих имений, в которых, разумеется, были тишь, гладь да божья благодать! Псовая охота, давно обещанная Моретте, произвела на мою ненаглядную потрясающее впечатление. А уж когда мы с Егором швырнули ей к ногам скрученного живого матерого волчару восторгам не было конца. И вот тут-то всё и случилось
Оказалось, что мы отъехали от имения слишком далеко, чтобы вернуться засветло. Но даром, что ли, среди охотничков был император всероссийский? Я принял волевое решение: ночуем в ближайшей деревне. Ещё в той, другой жизни, мне доводилось бывать в деревнях. Небогато, конечно, но жить можно. А всё последнее время, которое я провёл в прежнем теле, мне старательно вдалбливали: крестьяне жили при царе неплохо. Во всяком случае, лучше, чем при большевиках. И я ну, не то что поверил, но как-то расслабился, что ли
То, что мы увидели в деревне, не поддавалось решительно никакому описанию. Ад и Освенцим в одном флаконе! И самым страшным было то, что вот эти, насмерть замордованные, оголодавшие люди, благословляли меня за отмену выкупных платежей! О господи! А я-то, недоумок
Дальше мне пришлось отослать Моретту и её фрейлин в спокойные места, а самому продолжить инспекционную поездку по деревням. Татьяну я отослал не зря: если бы она увидела хоть половину того кошмара, на который насмотрелся я сидеть бы ей в нервной клинике до скончания века! Даже у меня нервы как-то не очень, а уж ей-то
Дивным январским утром я вернулся в Кремль, прошёл в свой кабинет, сел за стол и в отчаянии обхватил голову руками. Блядь! Блядь! Блядь!!! Нет, это же надо?! А я-то, кретин, думал, что все дела, делишки и делища можно будет решать в спокойном, рабочем порядке, что основные потрясения уже позади, что Мать моя, императрица вдовствующая!..
Из своей инспекционной поездки я вынес следующее твёрдое убеждение: крестьянство в России вымирает. Нет, я и раньше знал, что все эти «вальсы Шуберта и хруст французской булки» были только для дворян, то есть примерно для пяти-шести процентов населения, но то, что остальное население, невзирая на отмену крепостного права, находится в положении рабов, скотины нет, этого я решительно не предполагал! Чего стоит один только такой «миленький» фактик: доход среднего крестьянского хозяйства составляет двадцать двадцать два рубля в год. А налоги и долги на то же хозяйство от двадцати до сорока рублей![4] Блядь!!! Да как же они живут?!
Хлеб почти поголовно пекут не чистый, а с лебедой, глиной, желудями и прочими «вкусовыми добавками». Теперь до меня доходит, почему новобранцев в армии несколько месяцев просто тупо откармливают. А то они же сдохнут, пытаясь выполнить ружейные приёмы или совершить марш-бросок
Топлива, простых, мать вашу, дров нет! Печку топят только раз в день! Крестьяне в массе своей обносились донельзя, ходят босиком в залатанных обносках. Медицинское обслуживание? Вот эти самые, организованные городской интеллигенцией на общественных началах «земские» фельдшерско-акушерские пункты?! Не смешите меня один ФАП на уезд, с вечными МНОГОДНЕВНЫМИ очередями «ходоков», прибывших, бывало, за сотню километров! Агрокультура? Ещё раз не смешите даже плугов ни у кого нет, землю пашут сохой!
Однако от моего посыпания главы пеплом и всех остальных прочих прелестей покаяния особо ничего не изменится. Надо что-то делать. И немедленно
Егор!
Передо мной появляется Шелихов.
Вот что, братишка: объявляю экстренное совещание! Пулей мне сюда князя Сергея, Манасеина, Бунге, Вышнеградского, графа Рукавишникова. Да, пошли кого-нибудь к Владимиру Андреевичу Долгорукову, а всего лучше сбегай сам. Спроси его, как он себя чувствует, и если сможет пусть тоже придёт. Если нет передай, что соберёмся у него в кабинете.
Козырнув, Егор уносится исполнять. А мне надо собраться с силами. Сейчас прозвучит такое, и начнётся тоже такое, что как бы мне после «такого» не отречься прямо сейчас. А то вот ещё могу с лошадки упасть или грибками отравиться Ну, да где наша не пропадала? Наша пропадала везде!..
Через полтора часа в моём кабинете собрались все вызванные. Даже Долгоруков, тяжело шагая подагрическими ногами и одышливо отдуваясь, приковылял. Увидев входящего старика, я немедленно подхожу к нему и, придерживая под локоть, аккуратно помогаю сесть в кресло. Чёрт, а ведь жить ему осталось всего ничего! Жаль, как жаль, что нельзя вот так вот, по мановению волшебной палочки, продлить ему жизнь годков эдак на «дцать»! Где я себе такого же верного премьера найду?..
Владимир Андреевич смущённо бормочет признательные слова, но я уже за столом. Ну-с, все в сборе? Начнём, благословясь:
Я собрал вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие
У всех собравшихся, кроме Долгорукова, на лицах усмешки. Ещё бы: цитата из «Ревизора». Ох, судари вы мои Вы и представить себе не можете, насколько всё сейчас будет не смешно!
Крестьянство в Российской империи находится на грани вымирания. Уже сейчас примерно половина мирян находится за гранью голода и нищеты. Даже те, у кого есть лошадь или рабочий вол используют землю самым примитивным, варварским способом. В деревнях свирепствуют заболевания, безграмотность не поддаётся описанию. А что будет, если в этот или следующий год случится недород? Если уже сейчас, в урожайный год чуть ли не половина крестьян вынуждена побираться, чтобы хоть как-то прожить до весны?
Но мы же выдавали продовольствие из государственных запасов! возражает Димыч. Да, перед этим урожайным годом было три подряд неурожайных![5] Но мы ведь готовились к этому событию, сделали запасы
Да, мы подготовились, да, на этот раз смертность была ниже, но она всё равно БЫЛА!!!
Его сиятельство граф Рукавишников отводит глаза. Хотя как раз его вина в этом минимальная он за свой счёт построил в Поволжье десятки элеваторов, на которых несколько лет копил зерно, обладая послезнанием, что продовольственный кризис из-за многолетнего неурожая обязательно случится.
Собравшиеся молчат, пока не понимая, куда я клоню.
Серж, можно задать тебе один вопрос?
Конечно, государь. Я постараюсь ответить
Васильчиков преданно смотрит на меня. Противно его огорчать, но что я могу сделать?
Насколько я знаю, дорогой мой друг, ты самый-пресамый крупный землевладелец нашей благословенной империи[6] Скажи мне, пожалуйста: сколько ты платишь налога со своих земельных угодий?
Задумавшись на мгновение, председатель КГБ рапортует, оговорившись, правда, что это приблизительная цифра.
Так, замечательно. Если разделить эту сумму на двадцать семь тысяч ведь у тебя примерно столько? Сергей кивает. Получим налог на одну десятину, так, господа министры?
Собравшиеся с недоумением соглашаются.
В таком случае, я попрошу вас, господин Вышнеградский, как министра финансов ответить мне на простенький такой вопросик: это как так получается, что у Сереги прошу прощения, у князя Васильчикова, налог на одну десятину в ДВА РАЗА ниже, чем у крестьянина?! Пока отвечает Вышнеградский, господину Манасеину приготовиться. Предложения, как министра юстиции, по изменению создавшегося идиотского положения!
Васильчиков сидит, точно громом пораженный. Бунге ожесточённо черкает что-то в записной книжке, Манасеин глядит куда-то в пространство. А Долгорукова и вовсе того и гляди удар хватит. Только Димыч смотрит на меня с каким-то новым интересом, уже, кажется, начиная догадываться, что будет дальше.
Вышнеградский начинает путанно объяснять что-то про укоренившиеся обычаи, про несовершенство системы налогообложения, про необходимость поддержать крупных производителей Я прерываю его жестом и обращаюсь к Васильчикову:
Серж, скажи честно: тебе важнее сохранить свои прибыли или же чтобы крестьяне перестали дохнуть с голоду?
Князь решительно встаёт:
Государь! Если будет нужно для державы, я готов отдать свои земли в казну. Все! Я не помещик, я председатель Комитета Государственной Безопасности, и как вы, государь, неоднократно упоминали защита порядка и опора трона! Для того чтобы прокормить голодающих берите весь урожай с моих земель, государь! Я слуга царю и народу!
Если нужно и мои урожаи забери, батюшка! вступает вдруг Долгоруков. Слава богу тоже не обнищаю. А ещё я могу
Манасеин, Бунге и Вышнеградский всем своим видом показывают, что и они готовы принять деятельное участие в спасении голодающих. Вот тоже мне союз меча и орала! Ну, надо бы охладить их пыл. А то вон уже Димыч саркастически улыбается
Я подхожу к Васильчикову, обнимаю его за плечи:
Спасибо, Серж! Я не ждал от тебя ничего другого. И вам, Владимир Андреевич, глубокая моя признательность. Но вы неправильно поняли меня, друзья мои. Я не прошу от вас жертв. Я хочу, чтобы была восстановлена справедливость!
Я достаю исчерканные поправками листки с тезисами программы, набросанной мной ещё в дороге, по горячим, так сказать, следам. Как говорил на прошлогодних майских посиделках на моей «Ближней даче» бывший член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь обкома Ленинградской области Григорий Васильевич Романов (он же ныне мой родной дядя великий князь Павел Александрович), послезнание только помогает нам предвидеть негативные последствия того или иного шага, но верных рецептов дать не может. А вопрос сельского хозяйства не имел какого-либо положительного решения в нашей стране за всю её историю!
Это значит, что отдуваться, придумывая новый путь обустройства России, придется мне! Эх, ну понеслась
Через двадцать минут мои министры наконец понимают, чего я хочу конкретно. И повисает долгая пауза.
Как говорила одна моя знакомая в той, иной жизни, «от драматической паузы Станиславского до фразы: «Взвод, пли!» иногда очень маленькая дистанция». И теперь я лишний раз убеждаюсь в её правоте
Гхм Государь, если вы позволите старику высказаться, начинает Долгоруков то боюсь, что попытка исполнить ваше м-м-м требование может привести к ужасным последствиям. Возможны бунты э-э-э я хотел сказать заговоры. Так сказать, комплоты
Новое тайное общество, как шестьдесят пять лет тому назад![7] бухает со всей прямотой Манасеин. И нет никакой гарантии, что его удастся подавить так же легко
Ну, это уже не ваша забота, любезнейший Николай Авксентьевич, едко вворачивает Васильчиков. Заговорщиков мы удавим как два пальца об асфальт, государь!
Государь, это включается Вышнеградский, я, разумеется, понимаю, что прогрессивный налог на пахотную землю вещь совершенно правильная и закономерная. Но, как совершенно правильно отметил его светлость, введение такого налога чревато самыми фатальными последствиями
А я полностью поддерживаю вас, государь! Николай Христианович Бунге поднялся и теперь вещает, точно с трибуны. Прогрессивный налог на землю, во-первых, и законодательная регламентация отношений между помещиками-работодателями и крестьянами-работниками, во-вторых могут спасти Россию от крестьянского бунта, «бессмысленного и беспощадного»!
Николай Христианович оседлал своего любимого конька и мчится вперёд «аллюром три креста»! Он довольно уверенно читает всем нам получасовую лекцию о необходимости создания сельскохозяйственных инспекций по типу фабричных, об усилении работы с аграриями, о совершенствовании образования среди сельскохозяйственного населения. У меня появляется стойкое ощущение, что Бунге, похоже, уже прикидывал что-то подобное, и теперь выдаёт нам «домашнюю заготовку»
Ну а ты что скажешь, солнце русской промышленности, начальник департамента науки и техники, светлейший граф? обращаюсь я к Димычу.
Мне кажется, что Ваше Величество несколько перегибает палку осторожно начинает Рукавишников. Всё ли так плохо, как вы сказали? Ну, то есть заскоки, разумеется, у нас были спорить не стану. Но они решаются в рабочем порядке. Не думаю, что нужно вот так резко, буквально об колено, ломать сложившуюся систему, чтобы начать на пустом месте социальный эксперимент!
Ага, Димыч тоже помнит прошлогоднее высказывание «Романова-два-в-одном» насчёт того, что в истории России не было положительного решения проблемы сельского хозяйства, называвшегося при Советской власти «чёрной дырой» деньги туда вбухивались огромные, а «выхлоп» от миллиардных вложений был околонулевой. А местами и отрицательный деревня продолжала нищать, работники массово уезжали в города. Вот, примерно, как сейчас
Ты разве не помнишь, государь, чем такой эксперимент закончился в прошлый раз? подчеркнув голосом слово «прошлый», говорит Рукавишников.
Министры смотрят на светлейшего графа с немалым изумлением, явно пытаясь припомнить, когда именно произошёл этот самый «прошлый раз».
Может, нам для начала закончить реформировать промышленность, окончательно решить все проблемы пролетариата, построить инфраструктурную сеть хотя бы в европейской части страны, а уж потом кидаться грудью на амбразуру? убаюканный моим молчанием, уже более решительно предлагает Рукавишников.
Эх, Димыч, это я только с виду спокоен, а внутри уже начал закипать
В промышленности у нас сейчас настоящий бум, строительство Транссиба и более мелких железных дорог идёт полным ходом, продовольствия для рабочих и строителей требуется всё больше и больше, а значит, это может привести к развитию крестьянских хозяйств и
Я не выдерживаю и вскакиваю со стула.
В промышленности бум, говоришь, взводный? А скажи-ка мне, великий изобретатель технических новинок: сколько сейчас бурлаков на Волге трудится?
Я думаю не очень много узнав мой тон, которым я обычно раздаю команды под обстрелом, Димыч разом теряет весь свой уверенный вид. В конце концов, у нас хорошо развит речной транспорт, на верфях Стальграда и Сормово постоянно строятся новые пароходы
Ты не крути, промышленник-миллионер, а толком говори: знаешь или нет?! продолжаю напирать я.
Ну Димыч явно не знает точной цифры, но его аналитический ум сейчас работает в усиленном режиме, пытаясь нащупать правильный ответ на основе известных статистических данных: сравнивает количество пароходов, паровых буксиров, несамоходных барж и прочего. Память у моего друга отличная, соображалка тоже замечательно работает, но Полагаю, тысяч десять пятнадцать
Выстрел в «молоко»!!!
А полтораста тысяч не хочешь? Да половину твоих грузов на бурлаках таскают, прогрессивный ты наш!
Гонишь! Ошарашенный Димыч забыл про политес при посторонних.
Хер там! Я тоже не очень соблюдаю вежливость. В натуре полтораста! И это ведь выходцы из самых низов крестьянства.
Ебать-колотить! Димыч выпучивает глаза. Уел, блин! Неужели настолько всё плохо?
На самом деле ещё хуже!!! На-ка вот, попробуй я достаю из ящика стола завернутый в кусок чистого холста «артефакт», добытый на просторах России.
Димон медленно, словно я подсунул ему самодельное взрывное устройство, разворачивает тряпицу и начинает озадаченно вертеть в руках кусок иссиня-чёрного, тяжёлого и колкого хлеба.
Что это?
Крестьянский хлеб! Ты попробуй, попробуй! рекомендую я.
Не отравлюсь? Он пробует, несколько секунд катает крошки во рту, потом сплёвывает. Тьфу! Гадость какая! Горький
Полагаю, братишка, что блокадный хлебушек был таким же! Я говорю сейчас только для своего друга, не обращая внимания на вытянутые от удивления лица своих министров есть с чего им малость прихуеть: что это ещё за блокадный хлебушек упоминает император? Этот хлеб русские крестьяне едят ежедневно. И сами едят, и детишек своих кормят А горький он оттого, что на треть из лебеды