Облокотив голову и часть спины на седло, Люциан то и дело хмурит лоб, вспоминая вчерашний приём в Столице. Он обдумывает свою незаинтересованность во всей этой светской жизни. Ему нечего взять и нечего дать всем тем вельможам, что так старательно наслаждаются там жизнью. На его лице лишь изредка возникает улыбка, когда он вспоминает глаза Лилит. Грусть в них говорит больше, чем слова, которыми они так и не смогли обменяться. Всё это торжество наигранно и пусто для неё, просто обязанность, быт. Люциану больше всего хочется просто забрать её и увезти так далеко, чтобы остаться с ней наедине и чтобы ни одна душа не потревожила их уединение.
Знаешь, такая жизнь не для меня, заговорил он вслух, умру я так или в лучшем случае иссохну
Знаю, прозвучал ответ из ниоткуда, и тут же рядом с ним трава прижалась к земле, а воздух над ней стал таять.
А знаешь ли ты, почему меня так тянет в Шеол? Люциан не удивился голосу из ниоткуда. Он посмотрел в сторону, где воздух начал принимать образ.
Живое сердце тянет тебя, судьба твоя, которую ты сам себе пророчишь, воздух становится более чёток в фигуре прозрачного подростка лет десяти, в домино с покрытой капюшоном головой. Его голос резко отличается от детской своей грубости, можно подумать, что это несформированный образ взрослого мужа проявляется сейчас рядом с паладином. Воздух продолжает таять, поднимая за его спиной крылья. Полупрозрачный подросток сидит рядом с Люцианом на траве, настолько же реальный, как и он сам.
Что произошло в Шеол, знаешь ли ты, Разиэль? Люциан сразу узнал своего хранителя, пусть тот и подрос с последней их встречи, но связь между ними продолжает существовать. Он всегда чувствовал и продолжает чувствовать редкий присмотр хранителя за собой, но без вмешательств.
Многие погибли в тот день, но намного меньше пало позже и ещё меньше тех, кто умер впоследствии. Пусть ненадолго, но два мира слились воедино в тот день. Врата впустили чуждое этому миру и оставили здесь как последствия
У них нет надежды. У нас нет надежды. Вся эта чушь для мечтателей и поэтов, что собрались в Столице я их всех вчера видел. Сидя у себя за стенами, знаний не получишь. Только там, только в Шеол, истина искомая, и её я чувствую своим нутром.
Знание не есть добро или зло, Люциан. Оно приобретает нравственность только при использовании. Если использовать со злым умыслом, оно станет злом. Если во благо других, оно станет добрым.
Так я же во имя всеобщего блага стремлюсь, ради них всех Люциан не дослушал Разиэля. Ему показалось что хранитель сам запутался в своих рассуждениях, переходя на двоякий смысл. Почему отец меня не слышит? он перестал говорить, и в его голове выстроился новый диалог с отцом. Молодой паладин вскочил с места и, вскинув седло себе на плечо, прошёл хранителя насквозь, будто его и не было совсем. Полупрозрачный силуэт тут же растаял в воздухе, оставив после себя примятую траву с лёгким запахом грозы. Люциан услышал нарастающий писк в ушах, ему показалось, что это гнев рвётся наружу, что не удивительно в его буйном состоянии.
Возложив седло и натянув уздечку, Люциан погнал коня к Твердыне отца, чтоб в очередной раз постараться переубедить его. Сжимая вожжи в кулаках, он летит верхом на ветре к Твердыне Адма. Мысли безнадёжно подбирают слова к желанной просьбе, но всё тщетно, всё уже сказано ранее. Ворвавшись через Главные ворота на территорию Твердыни, Люциан спешился и побежал вверх по лестнице к Приёмному залу. Громко отстукивая шаги по бархатному ковру, он вошёл в зал, наполнив его пространство своим темпераментом с избытком.
Отец! раздался его голос в зале, и Фер Элохим чуть привстал с каменного трона. Я так больше не могу, отец.
Сын, успокойся. Незачем тут распыляться перед всеми, настроенный решительно, Люциан продолжил приближаться и будто не собирался останавливаться до самого пьедестала отца. Оставьте нас, Фермилорд взмахом руки выгнал всех из Приёмного зала, чтобы остаться с Люцианом наедине.
Здесь я как щенок у тебя на поводке, Люциан подошёл к пьедесталу отца и преклонил колено. Все его движения продолжают быть нестерпимо резкими и чересчур вызывающими, но отец его прощает, пока тот не переступит черту.
Ты по-прежнему рвёшься в Шеол? спокойно спросил его отец.
Да, рвусь, всем сердцем рвусь. И сейчас перед тобой последний раз прошу отпустить меня в Шеол добровольно, а иначе не успел договорить Люциан, как Фер Элохим встал с каменного трона и ледяное спокойствие испарилось.
Иначе что?! властно повысил голос Фер Элохим, и весь пустой Приёмный зал загудел эхом. Ты паладин по праву рождения, ты мой сын в конце концов и должен следовать воле моей
Я не выбирал, кем родиться, но хочу решать, куда следовать.
Ты хочешь бросить всё это? он обхватил зал жестом рук и изумился упрямству сына. Всё то, что принадлежит тебе по праву наследства?
Да, отец, твёрдо ответил тот, опустив взгляд в пол.
И что, готов закончить как твой двоюродный дед Лорд Пура?
Пусть и так, но быть героем и чувствовать нужду других в себе для меня важней, Люциан поднял глаза на отца, и они блеснули чистотой помыслов. В этом я чувствую своё предназначение, отец.
Закончить, как он, и быть забытым? Это не есть быть нужным, сын
Но мы ведь помним его.
Безумцем? Мы помним его безумцем, сын Фер Элохим медленно стал присаживаться обратно на каменный трон, упираясь руками в подлокотники. Его имя почти стёрлось из летописей, как тупиковая ветвь древа, а всё из-за того, что после резни под Тир-Харот он бросил всё и ушёл в лес. Одержимый безрассудной идеей создать непобедимый альянс с орками, он последовал ей, и, напомни, чем для него всё закончилось? Да, вот именно, он исчез, растворился, его не стало, он не оставил после себя ничего, кроме размытой памяти о безумном паладине. А ведь мог вместо того, чтобы гнаться за навязчивыми идеями, быть главнокомандующим, вторым после Фера. Так и ты, вместо того чтобы перевести своё внимание на более приятные вещи в свои молодые годы, например, на юных сочных дев Твердыни, что так жаждут принять твоё благородное семя в свои лона, носишься с проклятьем города Шеол, как и он с этими орками
Ты просишь поступить меня так же, как поступил сам после триумфа, отец, и наплодить бастардов? А впоследствии всю ответственность возложить на единственного законнорождённого сына?
Слышали бы тебя сейчас твои братья.
Возможно, они мне больше братья, чем тебе сыновья
Да ты до сих пор, как новорождённый, губами ищешь сосок матери, слепо и на ощупь, доверяя необдуманным чувствам, так же пытаешься выбрать свой путь
Отец Люциан хотел было остановить его, но тот тут же осёк его на повышенных тонах.
Послушай меня и не перебивай. Я здесь дольше тебя и видел многое. Видел все возможные петли судеб, а твой путь выложен перед глазами, тебе только стоит принять его и следовать ему, и здесь не нужно быть Пророком, сын. Ты станешь для своего народа истинным героем, тогда они тебя будут любить, а не распускать бредни в поисках Смерти. Люциан опустил взгляд с тяжёлым вздохом, принимая волю отца. Ведь на войне есть шанс выжить, а спастись от Чёрной Смерти пока нельзя. Ты не бросишь всё это. А раз тебе так хочется испытать себя, тогда я сошлю тебя на заставу в Тир-Харот, орков бить. Испытаешь на себе долю твоего двоюродного деда Пуры. Там ты себе спесь и собьёшь. Завтра же, с первыми лучами солнца, ты отправишься в путь. Так что можешь прямо сейчас идти и собирать вещи.
Как вам угодно, Фермилорд, Люциан встал и покорно поклонился отцу. Пыл сошёл с него, он даже поверил, что вместе со спесью сойдут и эти позывы в Шеол. Отчасти он добился своего, теперь он не будет находиться под присмотром отца и получит долгожданную свободу.
А знаешь ли ты, кто загрустит больше всех по глупости твоей? спросил его в спину отец, и тот замер. Люциан уже знает, что он скажет, но всё же с трепетом ждёт и одновременно боится этих слов. Лилит, сердце молодого паладина замерло, дыхание перехватило, а глаза заблестели от всплеска чувств.
Только обещай мне одно отец, не оборачиваясь, произнёс Люциан, если я вернусь с победой, то ты отпустишь меня в Шеол.
Старик устало выдавил из себя воздух и ничего не ответил, махнув рукой, отпустил сына.
Иди
Действие 9
Под эгидой
Весна. Цитадель Алькасаба-нок-Вирион. Покои Императора. Вечер.
На верхних этажах Алькасаба-нок-Вирион в своих покоях отдыхает Император. Он неподвижно лежит на пуховой ложе, устало прикрывая рукой воспалённые глаза. Хроническая усталость даже не позволила ему раздеться, он так и лёг в одежде. Суетные мысли буравят ему голову, не давая спать. Вирион Мироносный лежит и ждёт, когда они сжалятся над ним, и он наконец уснёт.
Батюшка, позволите? в покои Вириона постучалась его старшая дочь Лилит. Император вздрогнул и чуть приподнял голову с подушки.
Да, дочь, прошу, он медленно убрал руку с глаз и, щурясь, стал всматриваться в дверной проём, в котором плавно появилась Лилит. Нежное розовое платье, колыхаясь, робко обнимает её стройный стан, а длинные тёмные волосы струятся водопадом. Она так свежа и чиста, словно невинный цветок в запретном саду. Всё прекрасно в столь нежном возрасте, вот только в её глазах задержалась тревога.
Прошу прощения, батюшка, за моё внезапное вторжение, она смущённо сжала ладони и, склонив взгляд в ноги, замерла на входе, но мне необходимо с Вами поговорить о молодом паладине, на усталом лице Императора выступила улыбка, и он обрушил голову обратно на подушку. Я не вовремя? взволновалась Лилит, и в ней появилось неловкое желание скрыться.
Нет, нет он вновь поднял взгляд на свою дочь и жестом пригласил её ближе, прошу тебя, присаживайся, она подошла и застенчиво присела на край Императорской ложи. Покои тут же наполнились головокружительным ароматом её духов. Так о ком ты хочешь поговорить?
О сыне уважаемого Фер Элохима Император ещё раз добродушно улыбнулся, его слегка развеселили эти юные, но такие важные для неё терзания. Меня очень интересует Ваше, батюшка, мнение об этом молодом паладине.
Гляжу, он забрал твой покой, молодая леди? на её лице выступил румянец, и она смущённо спрятала глаза. Ну, что я могу сказать? Замечательный выбор, дочь моя. В нём течёт благородная кровь многих поколений паладинов. Род его верен перед троном Империи и уже много лет служит престолу.
Батюшка, род у него благородный, я знаю, а что Вы скажете о нём самом? она на мгновение подняла взгляд на отца и тут же вновь спрятала глаза.
Горячий, резкий, но в то же время воспитан, прямолинеен и знает, чего хочет, а храбрости ему не занимать. С той рекомендацией, которую ему выдали в Храме Благовещения, к нему вообще вопросов нет. Превосходное продолжение выдающегося рода паладинов, и я лично считаю, что он, возможно, станет главным претендентом на трон Алькасаба-нок-Вирион.
Вы очень хорошо отзываетесь о нём, словно всю жизнь знакомы.
Дочь моя, возраст не только морщин на лице добавляет усмехнулся Император. Я считаю, что он будет тебе отличным мужем, вот только
Что? взволновалась она.
Два дня назад начал Вирион не спеша, а на глазах Лилит заблестели слёзы, она боится самого страшного, отец сослал его в Тир-Харот.
За что? ей стало легче от того, что он жив, но не лучше.
За горячее сердце, Лилит вскочила с лежанки и хотела выбежать из покоев, но остановилась, чтоб попросить разрешения.
Батюшка, позвольте удалиться, в ответ он промолчал, понимая, что Лилит хочет побыть одна, но она развернулась и посмотрела прямо ему в глаза. Чтоб моё сердце было спокойно, разрешите, Батюшка, от Вашего имени отправить к нему в помощь эрелимов?
Эрелимов? удивился он такой просьбе своей дочери. Зачем же всех, дочь моя? Я дам тебе в распоряжение одного, но лучшего Табриса. А отправлять его в Тир-Харот или нет, решать тебе.
Благодарю Вас, батюшка, она поклонилась отцу и вышла вон, оставив после себя шлейф ароматов.
Ох, молодость Вирион, улыбаясь, остался ждать своего редкого сна в одиночестве покоев, продолжая что-то бубнить себе под нос в полудрёме.
Лилит торопливыми шагами сбежала вниз по кручёной лестнице в казармы эрелимов. Её сердечный трепет не ждёт отсрочек, и она несётся мимо ненужных дверей и поворотов. Навстречу попадаются незнакомые лорды, вассалы и слуги. Они приветствуют её, но Лилит видит лишь скопившиеся слёзы тревоги, и никого из них она не порадовала своим вниманием. Наконец-то, ворвавшись в казармы, Лилит захлопнула за собой дверь и прижалась спиной, словно спасаясь от погони.
Госпожа, что с Вами? трое эрелимов, находившихся в это время здесь, тут же вскочили, как только она вбежала с заплаканным лицом. В их руках блеснули полуторные мечи, что тут же ринулись к ней. Полураздетые, в кожаных килтах и сапогах, эрелимы окружили её и отстранили от двери, прикрывая собой.
Я ищу Табриса, её голос волнительно дрожит, а глаза блестят от слёз.
Он перед Вами, Госпожа, один из них тут же опустил меч и склонил голову. Высокий, крепкий эрелим стоит перед ней, его чёрные волосы затянуты плетёной удавкой. По скуластому лицу бегает нервное напряжение, хотя он абсолютно спокоен. Сведённые густые брови хмурят лоб и прикрывают чёрные как ночь выразительные глаза. Почувствовав своё преимущество перед молодой леди, он внезапно преклонил колено, да так неожиданно, что Лилит вздрогнула.
Встань, эрелим, её голос от лёгкого испуга изменился и стал твёрже. Тот выпрямился во всём своём величии перед юной госпожой, перекрыв свет от лампад. Батюшка мой дал тебя в моё распоряжение, эрелим склонил голову в знак безоговорочного подчинения и продолжил слушать, но не для охраны моей, а для охраны сердечного друга моего Люциана из Твердыни Адма, сына Фермилорда, на её серьёзном лице вновь появился лёгкий румянец, и послышался трепет в голосе. Два дня назад он отправился в Тир-Харот к орочьим чертогам, Лилит опустила взгляд, чтобы эрелимы не видели слёз, но и без этого ему всё понятно. Прошу тебя, эрелим она резко перешла с приказного тона на умоляющий, сохрани ему жизнь.
Госпожа, Табрис снова опустился на колено, положил перед собой полуторный меч гладиус на каменный пол и склонил голову, благословите меня, ибо я уже в пути и живота не пожалею.
Лилит положила свою ладонь на голову Табриса и была чиста в своей просьбе.
Благословляю тебя, эрелим, рыцарь Света, только прошу тебя, тотчас отправляйся в путь и не медли в дороге. Но самое главное пусть это останется нашей тайной.
Никак иначе, ответил Табрис, и остальные эрелимы в поклоне ей прижали правую руку к своей груди.
Действие 10
Тир-Харот
Лето. Застава Тир-Харот. Вторая половина дня.
Чертоги Тир-Харот, как крайняя плоть Империи, представляют собой выжженную пустошь, чья необходимость вызывает больше вопросов, чем ответов. Непонятно, ради чего эти земли вообще защищаются, ведь здесь нет ничего, кроме песка и пыли с редкими оазисами на растрескавшемся от обезвоживания плато.
Целый месяц пути по жаре своей монотонностью выбивает из сил не только лошадей, но и кучера, что ведёт повозку уже как в бреду. Четыре лошади в пене, кучер с потрескавшимися губами и запёкшейся слюной на губах и Люциан, который, утомлённый невыносимой жарой, скрывается внутри кареты. В её тени он нагим томится от затяжной дороги. Примерно полпути назад он почувствовал слежку, но не угрожающую, а наблюдающую, словно кто-то ведёт его. Но всё же на всякий случай Люциан не убирал далеко молот. Ограниченному в своих действиях, ему остаётся только размышлять о своём безумном желании попасть в Шеол, что никак не унимается в его груди и тянет в этот умирающий город. Его внутренний голос подсказывает, что это его предназначение, хоть слова отца и убеждают в обратном. Кому или чему верить, Люциан понимает плохо, но ему искренне хочется поддаться внутреннему голосу. Поддаться своим желаниям и, быть может, исполнить своё предназначение или, наоборот, исчезнуть в забвении. Его одновременно тянет и пугает этот выбор. Всю жизнь его учили и растили, готовя к подвигам и великим действиям, но как не ошибиться в выборе действие или забвение.