Господин майор? полувопросительно поприветствовал Павел, отдав честь.
Можно без церемоний, милостиво разрешил Валентино. Стоял он, странным образом повернувшись к старшему лейтенанту боком, будто с опаской, но уж точно не боялся. Вы не намного младше меня, можете обращаться по имени.
И сам тут же перешёл на «простое» обращение:
Захватите мои вещи, Паша? Он указал на два огромных чемодана, стоявших на перроне чуть поодаль, и бодро зашагал к выходу с платформы. Павел сцепил зубы.
Чемоданы до машины он донёс, но решил, что добрых отношений у них с майором точно уже не получится, да и прочие сотрудники Управы вряд ли проникнутся к особисту тёплыми чувствами, если он продолжит себя вести в подобном тоне. Может, ему и всё равно лишь бы делали, что прикажет, но, если люди станут выполнять только то, что прикажут, ни на йоту не отступая в сторону, он скоро взвоет. И задание своё провалит. Что там за задание, кстати?
На Покровку, велел Павел водителю.
Автомобиль покатил по серым улицам города. Уже темнело, загорались фонари. Павел сидел рядом с майором и смотрел в окно, на проплывающие мимо чёрные стены зданий, объятые разноцветными огнями. Мысли его занимал разговор, состоявшийся в банке, Павел чувствовал, что денежным вопросом нужно заняться вплотную, не обошлось в деле без осведомителя. Такие деньги! Невозможно, чтобы преступникам случайно повезло нарваться на этакий куш, знали, знали, что повезут с почты, знали, когда. Осведомлённость прямо таки завидная.
Скажите мне, Карский, подал вдруг голос майор, вырвав Павла из глубокой задумчивости.
«Уже по фамилии зовёт», подумал тот, подивившись, как скоро майор перескакивал с одного обращения на другое.
Скажите, Карский, как бы вы коротко обрисовали обстановку в Петрополе?
«Вот так вопрос» Павел даже повернулся к майору. Тот смотрел совершенно безмятежно. Старший лейтенант задумался, пытаясь сформулировать ответ.
Ладно, не трудитесь, Паша, успокоил майор. Знаю, вы любите свой город и вам больно говорить о том, что здесь творится, о том, что здесь хозяйничают преступники, убийцы, воры. Чиновники заодно с преступниками, подкупы, грязь, панибратство. Вы всё понимаете, а поделать ничего не можете и вам невыносимо видеть, как те, кого вы ловите, выходят на следующий же день, или же вовсе недосягаемы для полиции, разве не так?
«Конечно, так, подумал Павел. Но вы-то куда клоните, майор?»
Майор откинулся на сидении, дёрнул, ослабив, узел платка.
Я не самый симпатичный человек, господин старший лейтенант, произнёс он, сделав движение рукой, словно отводя невидимую завесу. И не заблуждаюсь на свой счёт, однако меня не слишком беспокоят досужие разговоры. Я служу своей стране, как и вы. Наша задача, как полицейских, защищать мирных граждан. Мы словно пастухи, отделяем овец от волков. Вы же не станете сомневаться в волчьей природе, Паша? Вот и в природе преступника сомневаться не следует. Закон един для всех. К сожалению, у тёмной стороны есть своя притягательность, на которую падки простые обыватели, и нам приходится сталкиваться с противоречием, когда граждане приветствуют воров и проклинают тех, кто носит синий мундир. Но в вас чувствуется дух защитника, я вижу это по вашим глазам, и хочу, чтобы вы понимали: можно не любить врачей, но никто не усомнится в верности их действий. Так и я могу не нравиться, мои методы могут казаться чрезмерными, но ради конечной цели следует идти на жертвы. Отречься от себя, забыть жалость и сомнения. Мы принимаем на себя личную ответственность, когда надеваем мундир и встаём на сторону Закона.
Не сразу найдясь с ответом, Павел осторожно заметил:
Вы ведь посланы сюда с особым поручением, господин майор. Из-за убитого.
Назвать майора по имени Павел так и не решился. И не потому, что боялся не хотел создавать двусмысленность в отношениях, потому что видел, что дружбы с таким человеком не получится.
Убитый был агентом, ответил Валентино. Он имел при себе документы государственной важности. Чтобы вы поняли, о чём речь, майор наклонился вперёд и заговорил тише, скажу, что от них может зависеть исход следующей войны, ни больше ни меньше.
Майор снова откинулся на кресле, не спуская с Павла внимательного взгляда, но старший лейтенант молчал. Он всегда предпочитал молчать, если видел, что собеседник не закончил и ждёт реакции, потому что реакция может изменить его первоначальную задумку, и он скажет не то, что собирался. Всегда полезно дать человеку выговориться.
Сейчас все говорят о том, что Второй Мировой не избежать. Долго тянуться так не может. Неудовлетворённые амбиции, передел земли, жадность Да что рассказывать. Но пропавшие документы могут стать тем самым козырем, которого у нас в критический момент в рукаве не окажется. Взгляд майора заледенел. И я переверну весь город, но найду их. И убийцу, посмевшего не просто лишить жизни правительственного агента, а посягнуть на безопасность Республики!
***
Эй, красавица! Улыбнись мне!
Кричал извозчик с проезжавшего мимо экипажа, молоденький, в кепке, сдвинутой на затылок. Кричал с задором, весело, поэтому Анна улыбнулась. А почему бы нет? День был таким мрачным, что улыбка точно не повредит. Экипаж проехал мимо. Анна тихонько вздохнула, остановившись перед витриной кондитерского. Нет, деньги у неё были, вот только, если тратить бездумно, надолго не хватит. Из соображений экономии она сняла маленькую комнату, правда, с печкой, кроватью и уборной, заплатив за месяц вперёд восемь рублей. Ещё пришлось потратиться, чтобы приобрести хотя бы необходимое: кое-какую посуду, керосиновую лампу да и прочие мелочи. А ещё ведь дрова покупать придётся, и одежда нужна, а то всех вещей только и есть то, что сейчас на ней: коричневое платье пониже колен, ботинки на шнуровке на низких каблуках ради удобства, длинное пальто и шляпа-флоппи, которая сейчас очень кстати защищала от дождя широкими полями (с клошем было бы хуже), потому что зонтик Анна в спешке захватить забыла. Дождик, впрочем, накрапывал мелкий, чтобы вымокнуть, нужно не один час по городу пешком бродить.
Анна поморщилась, подумав, что бежала из дома как героиня бульварного романа, разве что за забором не ждал голубоглазый брюнет на резвом скакуне.
Ага, дождёшься тут.
Как ни ругала себя, как не стыдила, а всё равно некоторых нарядов было ужасно жалко. Да и не только платья, конечно, оставить пришлось всё: книги, детские игрушки, альбомы, фотокарточки Но с большим багажом далеко не убежишь, и Анна выбрала маленький чемодан, который смогла бы нести достаточно долго без посторонней помощи. Для нескольких фотографий в нём место, разумеется, всё же нашлось. Что она не смогла оставить, так это скрипку.
В Воздушном порту, сойдя с дирижабля, Анна тут же купила газету и, пристроившись на первом этаже зала ожидания, принялась просматривать объявления. Нанимать жильё ей ещё не приходилось, на что следует обращать внимание, о чём спрашивать хозяев, она не знала и боялась обмана, но обошлось: договор подписали, как положено, затем Анна сразу же поехала в Стол справок, чтобы отметиться. Делать этого очень не хотелось, но хуже будет, если её возьмут без регистрации. Пришлось сперва подождать в коридоре. Соседка Анны, пухлая молодая женщина в платке, очень словоохотливая, поначалу вызвала раздражение: и как так можно донимать болтовнёй незнакомых людей? Но очень скоро девушка оценила выгоду, за полчаса ожидания узнав все последние новости города, новые веяния да и вообще обстановку.
Покончив с необходимыми делами, весь день Анна провела за обустройством своего нового жилья: сперва бегала по магазинам, потом мыла пол, скребла стены, протирала окна.
Квартирка её была на третьем этаже. В этом квартале (как, впрочем, и везде) дома стояли почти вплотную, остававшиеся между ними переулки сверху закрывали крыши, крепившиеся на железных рёбрах-арках. В крышах зияли дыры. Несомненным плюсом являлось то, что вход в каждую квартиру имелся отдельный, с галерей, которые опоясывали этажи. Анна занимала квартиру на углу дома, так что одно окно у неё выходило на галерею и захламлённый «переулок», весь вид из которого ограничивался окнами соседнего здания, а второе на улицу, со стороны фасада, и видимо поэтому было не маленьким и квадратным, как первое, а большим, с полукруглым верхом, разделённое на мелкие квадратики тонкими рамами.
Со стороны переулка над её окном проходила труба Пневмопочты, и время от времени она разражалась коротким грохотом, когда внутри проносилась капсула. Кровать в комнате стояла у самой дальней стены, рядом с тумбочкой. В углу между окнами маленькая железная печка с полочками: и греет, и еду приготовить можно. Ещё в комнате был буфет и платяной шкаф справа от входа, под самый потолок, смотревшийся настоящим великаном. Деревянный скрипучий пол, стены с обоями тёмно-зелёного цвета, местами отклеившимися. Расшатанная дверь на том конце комнаты вела в клозет. Анна решила, что при первой возможности купит ширму, чтобы прикрыть безобразие. Хотя гостей приводить, в общем, не планировала. Очень хотелось купить граммофон, или радио, новые книги, а ещё поменять бы занавески на окнах, да и ковёр в комнате не помешает, тем более с такими сквозняками, но Анна сдержалась, побоявшись тратиться, потому что неизвестно, как ещё всё повернётся. И оказалась права: вот уже вторую неделю она безуспешно пыталась найти работу. Без рекомендаций в приличные места не брали ни в какую. Анна показывала диплом, но когда речь заходила о семье, начинала бормотать что-то невразумительное и крайне подозрительное. Предоставить сведения она просто не могла, а без этого ей тут же указывали на дверь. Приходилось признать, что пора немного понизить планку, а то как бы не пришлось стоять со скрипкой, собирая в свою флоппи монетки.
Оторвавшись от витрины, Анна побрела дальше. Последнее собеседование снова окончилось полным фиаско, стараясь не тратить стремительно таявшие сбережения, Анна пошла домой пешком, в чём уже успела раскаяться, да ещё и дождь снова начался. Похолодало так, что чувствовалось ближе к ночи может быть снег.
Темнело, в неярком газовом свете фонарей влажная мостовая засеребрилась. Анна решила, что нужно бы ускориться: она не боялась, но район знала плохо, оставаться здесь после заката не хотелось. Чтобы сократить путь, свернула в переулок, под арку. Собиралась перейти двор, но остановилась и рывком кинулась к стене: впереди двое полицейских держали девушку. Один, что потолще, заломил ей руки и гнул назад, второй, с лицом, изъеденным рытвинками от прыщей, похлопывал её по щекам и что-то втолковывал. То, что полицейские, Анна догадалась сразу, по синей форме.
Допрыгалась, доскакалась козочка, исключительно мерзким голосом говорил мужчина. Ну, как, будешь ласкова?
Сцена всколыхнула воспоминания, от которых заныл затылок.
Эй! Голос внезапно охрип, крика не получилось. Анна кашлянула и закричала уже громче, побежав вперёд: Эй! Оставьте её!
Удивление от появления нового участника драмы отразилось на лицах всех троих, особенно у девушки. В темноте Анна не сразу рассмотрела её, теперь же, приглядевшись, поняла, почему жертва насилия не звала на помощь. Девушка была очень хорошенькой, с тонкой талией, но пышными формами, в светло-зелёном платье и куцем пальтишке, в туфлях не по погоде и с непокрытой головой. Светлые, туго завитые локоны рассыпались по плечам, не прихваченные ни лентой, ни шпильками. Губы ярко горят красным, тонкие дужки бровей подведены чёрным карандашом без косметики она смотрелась бы гораздо милее, но профессия, как видно, обязывала.
А тебе чего, промокашка? рявкнул толстый полицейский. Тоже безбилетная, с подружкой в камеру хочешь?
Я не безбилетная, и вообще не проститутка, холодно ответила Анна. Могу показать паспорт. А то, что вы делаете, незаконно.
Незаконно? повторил тот, что шлёпал блондинку по щекам. Шла бы ты, мамзель, по-хорошему. А этой красаве ещё штраф уплатить нужно.
Оба заржали самым неприличным образом. Анна закусила нижнюю губу, но решение уже было принято, отступить, ввязавшись, просто стыдно.
Сколько? спросила она, достав из сумочки кошелёк. Сколько нужно, чтобы ей платить не пришлось?
Полицейские переглянулись, толстый вдруг выпустил девушку, шагнул вперёд, вырвав у Анны кошелёк, выгреб оттуда все деньги и кинул обратно. Ловить, Анна, понятно дело, не стала, кошелёк упал в грязь.
Как раз хватит, осклабился толстяк.
В каком-то отупении Анна наблюдала за тем, как её деньги уплывают всё дальше и дальше, пока не скрываются за поворотом в темноте.
Сколько там было? спросила блондинка.
Анна, успевшая подзабыть о главной виновнице происшествия, посмотрела на девушку пустыми глазами куклы.
Четыреста пять рублей, ответила она бесцветно.
Сколько-о?! ошарашенно повторила девица. Ты дала им слишком много!
А они сами взяли.
Блондинка покачала головой и принялась застёгивать пальто и приглаживать растрепавшиеся волосы.
Зачем ты деньги в одном кошельке носишь? спросила она. Господи, какие деньжищи, это же Это я бы на такое полгода могла бы жить!
«А я год», подумала Анна. Что теперь делать, она не знала: денег ни копейки, хорошо ещё, что за комнату уплачено вперёд, а в буфете лежит мешок манной крупы если экономить, хватит на месяц. Месяц на манной каше Ничего, не страшно, но дальше-то как быть? Работы нет и не предвидится.
Блондинка что-то сказала, погружённая в свои мысли Анна не расслышала и переспросила.
Я Тома, повторила девица и улыбнулась.
Аня.
Тома посмотрела по сторонам: на улице уже стемнело, дождь перестал, зато пошёл редкий снег.
Пойдём, чаю, что ли, где-нибудь попьём? предложила она.
Я да нет, я домой, пробормотала смущённо Анна, наклонившись за кошельком. «Может, в комиссионном заложить? подумала она. А что, кошелёк дорогой, кожаный».
Это что, были все твои деньги? спросила Тома.
Анна кивнула.
Дела протянула блондинка, уже совсем по-иному посмотрев на свою спасительницу. Ладно, я угощаю, пошли.
Чайная, в которую Анну привела Тома, находилась рядом с большим крытым рынком, буквально в пяти минутах от набережной. Отсюда и до Аниного дома было недалеко. Тихое местечко: низкий потолок, круглые столики, деревянные стулья, по стенам газовые рожки с жёлтыми лампами, от чего свет кажется тёплым и похожим на патоку. Анне досталась кружка с трещиной, зато печенье, которое Тома взяла к чаю, оказалось очень вкусным, песочным, да и сам чай, похоже, не труха, а вполне себе настоящий.
От чая в самом деле стало немного легче. Даже забавно: раньше пропажа четырёхста рублей её так не расстроила бы. Подумав, Анна поняла, что всё равно не жалеет о прежней жизни. Даже если ей, всё-таки, придётся встать на улице со скрипкой, она и тогда не пожалеет.
Что значит «промокашка»? спросила Анна, перестав разглядывать падающий за окнами снег.
Чего?
Полицейский назвал меня промокашкой, пояснила Анна. Что это значит?
Это малолетняя шлюха, ответила Тома и засмеялась, заметив выражение лица Анны: Да ты в зеркало себя видела? Не десять лет, понятно, но больше девятнадцати ни за что не дала бы, если бы не глаза!
А что с глазами? наморщила лоб Анна.
Слишком умные, охотно ответила Тома. По глазам все тридцать.
Мне двадцать пять.
Ладно, забудь про них. На нашу сестру ты всё равно не похожа, хоть малолетнюю, хоть нет Зачем ты, всё-таки, с собой все деньги носила?