Нормально. Не обидели.
Вот и хорошо. Тогда я пойду, мне еще к лекции подготовиться надо, заспешила Тарарыкина.
Диссертацию когда обмывать будем, Алина Вениаминовна? спросил я вдогон.
Какую диссертацию? стушевалась она.
Вашу. Как же в наше время без диссертации?
Ой, что вы! Я об этом даже не думаю, махнула рукой Тарарыкина.
Пользуясь тактической паузой, я выудил из кармана ключ и отомкнул ящик стола. Служебная записка была на месте, но мне показалось, что большой красный маркер лежал не там, где я его вчера оставил. Я повертел лист бумаги в руках, внимательно изучил его на свет. Никаких следов, понятное дело, на нем не обнаружилось.
«Так, знаете, до паранойи недалеко», подумал я и позвонил в первую приемную. Ответила мне на этот раз Алевтина Викторовна. Выяснилось, что Виталий Иванович побыл у себя лишь минут десять и уехал в администрацию. Рвалась к нему толпа желающих, включая разных депутатов, но все напрасно. В такой обстановке о личной аудиенции мечтать не приходилось.
Алексей Николаевич, а что у вас, важное? спросила Алевтина Викторовна.
Служебка, немного поколебавшись, ответил я.
Если очень надо, вы занесите и оставьте у него на столе, на видном месте, посоветовала она. А я ему скажу, как только он придет.
Видимо, я долго размышлял, прежде чем решиться, потому что Алевтина Викторовна добавила:
Вы не думайте, я читать не буду.
Иного способа оперативно донести свое мнение до спикера, наверное, не было. Конечно, я понимал, что Алевтина Викторовна тоже не с дуба упала в аппарат. Кому она доложит о моей бумаге, оставалось только гадать. «А пошли они все!» чуть не сказал я вслух, но секретарше ответил:
Занесу.
Пошел и занес, повторяя про себя тезис о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Дверь своего кабинета я отпирал в темпе, потому что внутри разрывалась «вертушка». Звонила мне Татьяна Эрастовна из главного областного штаба «Ядрёной России». Вопрос был наиважнейший: она в очередной раз попросила не забывать указывать в наших публикациях фракционную принадлежность депутатов особенно, если речь велась о богоугодных делах. Татьяна Эрастовна при этом ссылалась на партайгеноссе Митрофанычева. Я дал понять, что в моем лице партайгеноссе Митрофанычев может видеть надежного союзника, и тепло простился с собеседницей.
Эстафету у «вертушки» подхватил мобильник.
Свинья ты, раздался знакомый женский голос. Мог бы перезвонить со вчерашнего утра!
Мне стало неловко.
Да тут проблем целый воз, попытался я оправдаться. Кручусь, как белка в колесе.
Не белка ты, а свинья. Мерзкая и жирная.
Не такая и жирная вовсе
Жирная и наглая! И не спорь со мной!
Личная жизнь оставалась моим слабым местом. Даже сам Хрюшников однажды спросил у меня: «Алексей Николаевич, когда ж ты женишься?» На что я пробуробил нечто вроде: «Я как-то уже женился» Несколько парламентских барышень, пока не охваченных узами брака, периодически поглядывали в мою сторону, однако шансов не имели. И первого неудачного опыта мне хватило, и крайне нервная профессия не располагала к повторению этого самого первого опыта.
Давай так, я сделал внушительный вдох, как только будет чуть легче, сам позвоню. Договорились?
Знаю я, как ты сам позвонишь, прозвучало из трубки, и дальше понеслись короткие гудки.
Я сделал выдох.
Можно, Алексей Николаевич?
В кабинет деликатно заглядывал депутат Шмоткин.
Конечно, Авдей Юрьевич. Проходите!
Шмоткин был, возможно, самой оригинальной персоной в депутатском корпусе. За глаза его прозвали вторым Жириновским, ибо он всегда и без подготовки был готов выступать на любую тему. До полного соответствия образу Владимира Вольфовича ему, правда, не хватало южного темперамента и привычки махать руками. Входил он в комиссию по малому и среднему бизнесу, и его судьба некоторым образом тоже переплелась с судьбой вице-спикера Жуликова. Шмоткин заработал свой первый капитал еще при Советах, на самом деле спекулируя какими-то чрезвычайно дефицитными шмотками. Потом, судя по туманным разговорам коллег-бизнесменов, была валюта, потом кооператив. Потом активный предприниматель на время пропал из поля зрения (чуть не вырвалось: правоохранительных органов), а вынырнул в середине девяностых как управляющий первого в городе казино «Страус».
В парламент он, впрочем, попал не из казино, а как член патриотического блока с крайне резкими лозунгами. Место работы, согласно трудовой книжке, Шмоткин в рамках подготовки к выборам вовремя сменил на контору по оказанию бесплатной юридической помощи. Будущие мандаты в том блоке распродавал, то есть, распределял будущий депутат Жуликов, которому такое право, если верить слухам, купил его брат хозяин большого вещевого рынка. Блок затем начал стремительно рассыпаться. Жуликов по соглашению сторон успел получить местечко вице-спикера и очутился в «Ядрёной России», прежде оговорив сохранение за собой этой хлебной должности. А вот Авдей Юрьевич, ко всеобщему изумлению, всплыл не где-то, а в рядах фракции «Коммунисты и беспартийные». Там он начал направо и налево поносить правящий режим с классовых позиций не трогая, правда, губернатора с президентом.
С Жуликовым этот «новый левый» спустя короткое время расплевался. Наскоки нашего активного Сергея Федосеевича на игорный бизнес Шмоткин принял почему-то очень близко к сердцу, хотя согласно декларации свою долю в «Страусе» давно продал. Два бывших патриота крайне жестко пикировались на пленарных заседаниях, где Шмоткин последовательно обличал правовой нигилизм и волюнтаризм Жуликова. Возникшие между ними споры чуть не привели к разбирательству об оскорблении в общественном месте. Мирил двух депутатов, отговаривая их от суда, сам Хрюшников. Пока мирились и остывали от дебатов, Авдей Юрьевич заявился на комиссию по этике и морали с пневматическим пистолетом и взялся перезаряжать его на глазах у оторопевших парламентариев. После дружеских увещеваний он всё-таки спрятал ствол в наплечную кобуру.
Как дела, Авдей Юрьевич? спросил я, пытаясь на глаз определить, при нем ли оружие.
Да вот, опять особое мнение готовлю по игорным заведениям, ответил Шмоткин. Нельзя там сплеча рубить.
А что во фракции говорят? Поддерживают? осведомился я.
А что мне фракция? вопросом на вопрос отозвался депутат. Я вообще-то сам ее хочу возглавить.
Я малость опешил. Для наших провинциальных большевиков это было бы чересчур.
Обком не возражает?
Я с Кобяковым уже почти согласовал. Куда он денется, обком этот.
С вице-губернатором?
Ну да.
«Низко пала передовая партия», подумал я.
Говорят, на тебя Жуликов наехал? спросил Шмоткин.
Как наехал, так и отъедет, спокойно сказал я. Не надо людей кидать.
Шмоткин пожевал губами.
Слушай, сменил он тему, а дорого на телевидении свою передачу иметь?
Смотря какую и на каком канале.
Ну а ты на каком посоветовал бы?
Я пожал плечами.
Зависит от целевой аудитории. Кому программа-то нужна?
Допустим, мне.
Я опешил еще раз. Шмоткин везде и всюду норовил пролезть на халяву. Представить себе, что он готов финансировать телевизионный проект, я мог только в сказочном сне. Или находясь в нетрезвом состоянии. Но я столько не выпью.
На кого собираетесь влиять?
На пенсионеров, конечно. Я же передовая фракция!
В отсутствии логики депутату нельзя было отказать.
Надо навести справки. Вам срочно?
Не особо. Сейчас всё равно федеральные выборы идут. На следующей неделе можно будет узнать?
Узнаю, пообещал я.
Андрей Бутурлин объявился внезапно. По его словам, проезжал мимо. На всякий случай встретились мы опять на нейтральной территории в кафе «Солонка» через дорогу от нашей обители.
Меня сегодня изнасиловали, начал он даже без приветствия.
Кто? Опять Колобков?
Ха! Ничего подобного. Будешь еще угадывать?
Что, Забегалов сам явился?
Нет, опять мимо. Тарарыкина Оксана Вениаминовна, бывшая моя коллега по издательскому дому.
Старовата уже для искрометного секса.
А для нашего дела самое то. Пытала морально: хотела узнать, кто написал заметку про управляющего делами.
Какое дело «Канцелярской правде» до внутренних дел «Фактов и комментариев»?
Андрей посмотрел на меня как на психа.
Не прикидывайся, а? С твоими внешними данными это бесполезно. Сам же всё отлично понимаешь! Оксану Вениаминовну попросила Алина Вениаминовна, а ее, в свою очередь, попросил кто-то из вашего дома.
Даже догадываюсь, кто это мог быть, сказал я, вспомнив наш с Тарарыкиной разговор о диссертации. А, если не секрет, в каких отношениях Алина Вениаминовна с твоими боссами?
Уже, считай, ни в каких, чуть поразмыслив, ответил Бутурлин. Она, между нами говоря, сама была акционером, когда работала у нас. Мелким, но всё же. Боссы думали, что она будет их интересы лоббировать в парламенте.
Не лоббировала?
Лоббировала, да. Только исключительно свои. Квартиру себе в центре сделала, машину, часы у нее коммерческие в двух вузах. Но фирме от этого ни холодно, ни жарко.
И что фирма? спросил я.
Пригласили раз, другой. Пообщались. Потом договорились, что долю у нее выкупят. Вот и вся история любви.
Ты раскололся?
Не смеши, пожалуйста. Я и тебе-то не сказал! Андрей засмеялся и пустил колечко сигаретного дыма. Кстати, ты на фестиваль идешь?
Молодежи и студентов?
Остряк. Не молодежи, а серьезной прессы. Так идешь или нет?
Пока не звали.
Андрей всплеснул руками. Фестиваль серьезной прессы был экстренно изобретен одним московским пиар-агентством, чтобы отщипнуть немного от нашего бюджетного пирога. По-моему, на каких-то других регионах этот опыт уже обкатали. Светлым умам из администрации легко и быстро внушили мысль о его полезности. Сначала акцию хотели назвать форумом качественной прессы, но потом слово «форум» посчитали слишком официальным, а «качественную» заменили на «серьезную», чтобы те, кого не возьмут на финальную пьянку, обижались не так сильно.
Если тебя не звали, то кого же зовут?
Спикеру, я знаю, приглашение пришло. А мне никто ничего не слал и не передавал, я тоже развел руками.
С ума сойти, правда Слушай, давай я тебе одно дам. У нас всё равно два приглашения на редакцию газеты.
Тут настала моя очередь смеяться.
Это мне как явка с повинной зачтется?
Какая явка? Не понял.
Понимаешь, Андрей, товарищ Забегалов уверен почему-то, что заметка про него моих рук дело.
Ну, вы даете! директор издательского дома чуть не пролил кофе себе на штаны. А я-то голову ломал, зачем Оксана про тебя всякие дурацкие вопросы задавала.
Например?
Например, часто ли мы с тобой общаемся.
Ладно, я тоже решил сменить тему. Вам с выборов-то перепадает что-нибудь?
Перепадает, ага. Все норовят на дурачка обслужиться!
Оппозиция, что ли?
Какая, на хрен, оппозиция! Наша многоуважаемая «Ядрёная Россия»! Везут из Москвы своих свадебных генералов, репортажи про них, значит, пиши, а насчет оплаты потом, потом Я тут одного политтехнолога уже завернул обратно.
Не боишься отношения испортить?
Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.
И не пишете бесплатно?
Не пишем принципиально, заявил Андрей. Я сам только одно исключение допустил конечно, по согласованию с боссами.
Какое?
Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.
У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, напомнил я.
Знаю. Зато он весной в мэры собирается.
Ух ты!
Будущий мэр это всегда серьезно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь еще было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чем дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьезно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.
Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.
Уверен, что он пойдет?
Бутурлин помялся.
В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.
О том и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.
Этажерочника? вскинулся Андрей.
Вовсе не этажерочника, а заслуженного мебельщика, назидательно поправил я. Человека, чья двуспальная кровать выиграла тендер на право стоять на государственной даче в Сочи. На государевой даже, я бы сказал.
А он сам на чем спит?
Не юродствуйте, молодой человек. Это особа, приближенная к нашему губернатору.
Губернатор-то крепко держится?
Хороший вопрос. Скорее нет, чем да.
Скорее некрепко?
Да, кивнул я. Будто сам не знаешь.
Вице-губернатор Кобяков ослабил узел своего галстука. Пиджак висел на спинке стоявшего рядом стула. Дальше сеанс административного стриптиза не продвинулся. Георгий Вадимович, демократично пересев за длинный общий стол, привычно вел заседание большого жюри. Ему и всем нам, чиновникам и начальникам от СМИ, предстояло назвать победителей и лауреатов ежегодного губернского творческого конкурса.
Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.
Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.
Я сдержанно подремывал рядом с Анной Игоревной моей коллегой из администрации. Кобяков четко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.
С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.