Что будем делать, коллеги? спросил Кобяков.
Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идет плохо скрытое соперничество.
Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодежного печатного органа.
Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.
А мне публикации на темы права понравились, подал голос кто-то из районной прессы.
Да там одни общие слова! откликнулся другой сельский публицист.
Вы их читали? громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.
Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.
Коллеги, тише!
Предлагаю первую премию поделить на двоих! предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.
Он давно взирал на происходящее философски.
Не положено по регламенту, напомнил Кобяков.
Тогда повторное голосование, прямо сейчас, дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.
Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.
Закрытое? спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.
Открытое, коллеги, известил нас поэт-лирик.
Давайте голосовать, послышались реплики.
Давайте обсудим, сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.
Что обсудим? несколько нервно отреагировал Илья Александрович.
Кандидатуры, серьезно ответил товарищ с мест.
Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.
Уважаемые коллеги, повышая голос, начал глава управления по СМИ, в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.
А пусть Георгий Вадимович выскажется, развил спорную тему первый представитель районной прессы.
Кобяков в атакующей манере наклонил голову так, что стала видна его прогрессирующая лысина, и поморщился.
Балаболкину раньше уже присуждали, вспомнил второй человек из района.
Пускай даму вперед пропустит, пошутил философски настроенный директор канала.
У этой девушки хорошие репортажи, шепнула мне Анна Игоревна. Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.
Давайте дадим, шепнул я.
Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.
Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! буквально возопил первый районщик.
Кобяков откашлялся.
Коллеги, мое мнение чисто субъективное, вас ни к чему не обязывает. Балаболкина я знаю давно
Да алкаш он, вполголоса произнесли на дальнем конце.
Знаю его давно, повторил вице-губернатор. А девушку, ну, почти не знаю. Может, моя это недоработка. Я, наверное, за Балаболкина проголосую.
Чем всё закончится, я сообразил и без голосования, но руку, тем не менее, поднял за журналистку из отдела права. Анна Игоревна, вздохнув, поддержала своего прямого начальника Кобякова. За обозревателя из молодежного органа голосовали и оба товарища с мест, и телевизионный бухгалтер с кучей премий. Алина Вениаминовна воздержалась, чем искренне удивила меня.
Победителем в номинации был объявлен Балаболкин.
Кто-то уже задвигал стулом, когда Илья Александрович крикнул:
Коллеги, еще один вопрос!
Жюри разочарованно присело.
Мы с вами совсем забыли про номинацию «Корифей», сообщил Илья Александрович. Необходимых пятидесяти процентов голосов нет ни у кого.
Сколько есть? поинтересовался Пышкин.
Мало, признался Кислотный. Около двадцати. А между тем, коллеги, это очень важная номинация. В ней всегда были представлены лучшие из лучших, подлинные мастера словесности и всей нашей журналистики.
Нету лучших. Кончились, констатировал голос, говоривший про алкаша.
Не надо ёрничать, коллеги, попросил поэт, частушечник и чиновник в одном лице. Нам предстоит определиться. Не вручать эту премию просто нельзя!
Вахрамееву давайте вручим, сказал, недолго думая, Пышкин.
Пантелеймону?
Да.
Ты что, Саша? Илья Александрович оторопел. Он вообще не пишет уже лет пять, если не больше. И из дома не выходит.
Ну и что? Заслуженный человек, собкор центральной газеты.
Нет, это не вариант.
Можно предложение? руку вверх тянул редактор издания, в котором работала журналистка из отдела права.
Пожалуйста! радостно откликнулся глава управления.
Я предлагаю, торжественно провозгласил редактор, первым в номинации «Корифей» за многолетний вклад и выдающиеся заслуги признать нашего уважаемого Илью Александровича. Я считаю, он имеет полное право именоваться журналистом хотя бы по совокупности печатных трудов.
Просторный кабинет вице-губернатора утонул в аплодисментах.
До полного маразма мы всё-таки не дошли. Илья Александрович вспотел и начал благодарить, но наотрез отказался. В конце концов «Корифея» решили вымарать из списка номинаций на время, до появления новых корифеев.
Интересно, это он так прикололся? вслух подумала Анна Игоревна.
Мы с ней стояли у лифта. Прочая братия галдела в вожделенной курилке.
Вы кого имеете в виду? спросил я.
Редактора, конечно, с его инициативой.
Возможно. Тонкий такой юмор, недоступный начальству.
Между прочим, несколько слов насчет начальства, Анна Игоревна профессионально огляделась по сторонам. Хрюшников тобой недоволен.
Этой сенсации без малого два года, усмехнулся я.
Он сильно недоволен, подчеркнула коллега. Кто-то на него влияет.
Кто?
Не знаю. Он сейчас мало со мной советуется.
По моим данным, спикер и теперь общался с Анной Игоревной минимум раз в день во всяком случае, по телефону точно. Я даже в лучшие периоды с ним столько не разговаривал. Темнила гражданка.
Если уволят, пойду заметки писать из серии «Попал под лошадь», сказал я.
Ты наш бесценный кадровый фонд, заулыбалась Анна Игоревна. Куда ж ты денешься?
Ой, Анна Игоревна, проходил я уже всё это в младших классах. Не мне люди улыбаются, а моей должности. Уйду, и в упор замечать перестанут.
Ты не обо мне случайно?
Ни в коем случае, я помотал головой. Мы ведь с вами друзья, правда?
На улице, куда я вышел из губернского «белого дома», погода совсем испортилась. Моросило нечто среднее между мелким, мерзеньким дождичком и мокрым снегом. Я поднял воротник и зашагал в направлении парламента со всем его содержимым. Подкрадывались сумерки. С противоположной стороны к зданию подходил товарищ Лесных.
Я остановился, подпуская его поближе.
Какие новости, Вячеслав Алексеевич? Что там с моим ящиком?
Взгляд Вячеслава Алексеевича устремился куда-то мимо меня, но в то же время внутрь: наверное, в подпространство.
До конца определить не удается, Алексей Николаевич. Вероятность взлома в принципе есть, но думаю, техник напрасно поднял панику.
Да никто панику не поднимал. Пользоваться-то можно?
Можно. Только смените пароль и пожалуйста. Но всё-таки лучше используйте нашу электронную почту, она защищена.
Я сказал ему, что обязательно всё сделаю, не уточнив, что именно.
На нашем этаже дверь кабинета, в котором квартировал Андрей Петрович Карлов, была распахнута настежь. Действующего корифея я не увидел, зато нос к носу столкнулся с уборщицей. Бормоча что-то неласковое, она вытаскивала оттуда полный пакет пустых бутылок. Как я заметил, не из-под кефира. Повеяло специфическим ароматом.
А где хозяин?
Похоже, не приходил сегодня, неприветливо ответила мне жрица чистоты.
Экспертизу проводит, сказал я.
Что? не поняла уборщица.
Ничего. Всё нормально.
Я заглянул к Витюше и Наталье. Они чаевничали и мирно беседовали.
Никто меня не искал?
Нет. Тишина полная, доложил Витюша.
Из первой приемной не звонили?
Не звонили. Виталий Иванович приехал где-то час назад, к нему Никифор Мефодьевич сразу побежал, а потом к ним Забегалов зашел, сообщил мой неформальный зам.
Его способность оперативно получать самые разнообразные кулуарные новости всегда поражала меня.
Чай с нами будете пить, Алексей Николаевич? спросила Наталья.
Попозже попью, спасибо.
Витюша выразительно посмотрел на меня.
Витя, зайди сейчас, и я двинулся в свои апартаменты, на ходу расстегивая куртку.
Я насчет завтрашнего дня хотел напомнить, сказал Витюша, когда мы с ним уединились.
А что у нас завтра?
Да у меня семинар в институте, хотел отпроситься пораньше. Можно?
Можно, конечно. Только потихоньку, через боковой подъезд.
Я знаю, улыбнулся Витюша. Забегалов опять всех предупреждал, что не потерпит никаких отлучек. У нас одним можно на казенной машине в рабочее время по лекциям ездить, а другим нельзя.
Профессор снова ездил?
Ездил, блеснул осведомленностью Витюша. Тоже с час назад вернулся.
Мне отчего-то стало тошно. В этот миг зазвонила «вертушка».
Алексей Николаевич, вас Виталий Иванович хочет видеть, услышал я голос Алевтины Викторовны.
Спикер областного парламента Хрюшников был занят. Когда я поднялся в приемную, Алевтина Викторовна попросила немного подождать.
Кто там? спросил я.
Александр Витальевич, вполголоса ответила она.
Александр Витальевич Хрюшников доводился нашему спикеру сыном, и должность его называлась «генеральный директор». Командовал Хрюшников-младший на том предприятии, где еще недавно был начальником транспортного цеха, а потом верховодил Хрюшников-старший. Наследнику моего шефа было чуть за тридцать. Учился он в техническом вузе, но инженерных способностей не проявил. Решил пойти по финансовой тропе и, видимо, не без помощи родителя стал налоговым инспектором. В инспекторах, однако, пробыл недолго. Звёзд с неба не хватал, а вскоре упразднили и само подразделение как не оправдавшее высокой миссии.
И приземлился Александр Витальевич в офисе у родного своего Виталия Ивановича, для которого процесс акционирования и приватизации предприятия успешно завершился. Приватизировал его сам Хрюшников-старший, в долю к себе взяв пару проверенных замов. Сына он, скрепя сердце, поставил третьим замом. Сотворить что-нибудь непоправимое на этом посту было практически невозможно. Примерно год Хрюшников-младший осваивал кабинет, никому особенно не мешая. Заодно женился, стал подумывать о потомстве. На этой стадии жизненного пути его и застал переход Виталия Ивановича на работу в парламент.
Новый генеральный директор ежедневно являлся в кабинет спикера, как на доклад. Впрочем, почему «как»? Один раз даже я был свидетелем того, как Виталий Иванович сурово распекал сына за упущение на производстве. Перед вспотевшим Александром Витальевичем лежала в тот миг тетрадочка, а в руке у него была зажата ручка. Наверное, глава хозяйствующего субъекта на всякий случай конспектировал речь главы законодательной власти.
Табличка с искусственной позолотой дрогнула, дверь в кабинет спикера беззвучно отворилась. Мы с приветливой Алевтиной Викторовной повернули головы. Бочком, осторожно придерживая всё ту же тетрадочку под мышкой, из-за двери показался младший Хрюшников. Пройти прямо через дверной проем ему мешали не по сезону теплая дубленка и собственная толщина. За два года, проведенные в руководящем кресле, Александр Витальевич раздался вширь просто неимоверно.
Заходите, Алексей Николаевич, сказала секретарша.
Спикер сидел в той же позе, что и вчера, только в ухе не ковырял. На мое «Здравствуйте, Виталий Иванович» он и бровью не повел. Начал без преамбул.
Жуликов на тебя жалуется.
Я не удивился.
Он телевизионщикам денег не заплатил. Кинул, если по-русски.
А ты тогда зачем со своей службой?
У него был свой договор с ними, всё оплачивалось напрямую из фонда поддержки бизнеса, наличкой. С пресс-службой Жуликов вообще ничего не согласовывал.
Фонд был детищем вице-спикера Жуликова и его же ноу-хау. Туда делали взносы все малые и средние предприниматели, жаждавшие получить красные парламентские «корочки». Фонд частично спонсировал рекламную кампанию самого Сергея Федосеевича, а частично, по-моему, депутатские увеселения и тому подобные штуки.
Надо было мне доложить, спикер глядел исподлобья.
Я сам узнал после эфира.
Хрюшников страдальчески вздохнул.
А ты обязан всё заранее знать! Плохо, Алексей Николаевич, очень плохо.
Я ждал продолжения.
Все говорят, что ты человек конфликтный.
Кто «все»? Толиков?
Неважно.
Повисла пауза. Спикер вроде бы хотел сказать что-то еще, но колебался. Я первым нарушил тишину.
Вы мою служебную записку читали?
Виталий Иванович пошарил одной рукой по столу.
Нет пока. Видел, прочитаю.
Я подождал еще секунд десять. Спикер не говорил ни слова. В голову ко мне опять полезли картины из недавнего прошлого. Хрюшников стал спикером абсолютно случайно. После выборов «Ядрёная Россия» продвинула его в замы к своему тогдашнему вождю, который возглавил губернский парламент. То был очевидный «потолок» Виталия Ивановича. До пенсии ему оставалось ровно четыре года, и номенклатурного веса для взятия следующей высоты явно недоставало.
Находясь в тени амбициозного и полного далеко идущих планов спикера, Хрюшников приглядывал за беспокойным хозяйством во время отлучек вождя, изредка подписывал наиболее щекотливые постановления и распоряжения, которые почему-либо не стремилось подписывать первое лицо. Слыл истинным солдатом партии на вид недалеким, исполнительным, голосующим как надо и призывающим других. Конфигурация сложилась, портфели были розданы тем, кому следует, и перемен в принципе не предвиделось.
Беда пришла, откуда не ждали. Спикер и вождь не вернулся из очередной командировки: по дороге домой оторвался тромб «Белый дом» пребывал в растерянности. Ландшафт законодательного собрания был плотно утоптан под конкретного человека. Желающие подхватить бразды, само собой, нашлись, но губернатору все они показались слишком ретивыми. Хрюшников, напротив, молча стоял в карауле с траурной повязкой на рукаве и никуда не рвался.
В «белом доме» поколебались и приняли решение, удивившее многих. Так в кресле спикера появился Виталий Иванович, возле которого потом появился я.
Я кашлянул.
Поручения пресс-службе будут, Виталий Иванович?
Поручения? Хрюшников чуть привстал в кресле, поправляя полы пиджака. Нет. Иди, работай.
День угас окончательно. Я механически наводил порядок в тумбочке и думал о последних событиях. И, правда, гадкое было ощущение и тревожное. Будто некто осторожно ходил где-то рядом кругами, ступая мягко и глядя в спину, а на глаза не показывался. Иногда словно дышал в затылок