Ну, почему же? Порой, у меня самого возникает такое желание. Вот бы снова зимняя сессия! Два дня до экзамена, а у тебя ни конспектов, ни понимания, как вообще можно хоть что-то выучить!
По-дружески похохотав над этим сравнением студенческой и загробной жизни, они вошли в помещение, которое выглядело как продолжение библиотеки с расписным потолком. Но никаких книжных шкафов здесь не было. Декарт остановился между зеркал, висевших на двух противоположных стенах, вытянул ладонь вперед и сделал круговое движение, точно протирая маленькое запотевшее оконце. Под рукой у него тут же проступила поверхность кристалла с силовыми линиями, образующими крест. Расстегнув наэлектризованные линии, словно застежки, Ренэ отошел подальше от кристалла, поверхность которого принялась разрастаться и выбрасывать из себя пластинчатые лепестки размноженные копии барочных узоров, перемещать плиты под ногами так, что из них складывались иллюзорные орнаменты, менявшие то глубину, то высоту, то угол наклона пола.
В лунную ночь пражский меридиан открывает коридор в Зал Дверей, произнес Декарт. Ничего экстраординарного таких коридоров тысячи! Трудность не в том, как их отыскать, а в том, как через них пройти.
Они двинулись с места, и только сейчас Евгений почувствовал себя очень странно, как будто он шагал по стене или, вероятнее всего, по потолку! Как будто под ногами переместились не плиточные орнаменты, а поменялось само расположение пола в пространстве.
Дико извиняюсь, но у меня такое ощущение, что мы идем по потолку. Так и должно быть? спросил Женич.
Переориентация скоро пройдет, успокоил его Декарт. Тебе кажется, что ты вот-вот упадешь головой вверх?
Каждый раз, когда поднимаю ногу!
Пустяки, отмахнулся Ренэ. Не обращай внимания!
Евгений доверился Декарту, продолжая шагать дальше вглубь разраставшихся лепестков. Он видел в кристаллических лепестках бесконечный ряд своих отражений, входя в них поочередно. Декарт шел где-то рядом. Его тело тоже двигалось за прозрачными слоями кристаллов, в которых мелькали детали барочного интерьера и расписного потолка. Но вскоре кристаллы почернели. В их черноте стали пролетать ярко-красные языки пламени, от которых приходилось уклоняться. Затем перед путниками выросла сплошная огненная стена.
Найди в стене замочную скважину!
Исходившее от пламени низкое гудение заглушало голос Декарта, так что Евгений не разобрал ни слова!
Что?! Я не понимаю! крикнул ему Евгений.
Вместо объяснений Декарт высунул из внутреннего кармана ключ и помахал им перед глазами. Кивнув ему, Евгений тоже достал свой ключ и стал приглядываться к языкам пламени, за которыми как будто виднелось небольшое отверстие замка. Проникнув в замочную скважину, ключ тут же расплавился и в пламени возник ровный прямоугольный тоннель, стены которого продолжали бешено полыхать. Декарт открыл соседнюю дверь и скрылся за огненной завесой. Зажмурив глаза, прислонив ладони к ушам, Евгений вбежал в огненный коридор, полагая, что если двигаться быстро, одежда и волосы не успеют обгореть.
Однако внутри коридора не было никакого жара! Шум от пламени резко прекратился. Затаив дыхание, он вошел в грандиозное помещение с невероятным звездчатым куполом, на котором двигались небесные светила, медленно проплывали фиолетово-лиловые галактики, кружили астероиды, пролетали искрящиеся хвосты комет. Иногда на поверхности купола вспыхивали ленты северных сияний. В них проступали бессмысленные чередования знаков и надписей на различных языках они могли означать что угодно, и в этом состояло все их очарование.
Любуешься немеркнущим сводом? спросил Декарт, поглядывая из-под полов шляпы на сияющий купол. Кое-кто верит, что он предсказывает будущее, но, говоря по правде, еще никому не удавалось полностью разгадать его послания.
Евгений так увлекся, что ничего не ответил, продолжая смотреть вверх на северное сияние. Как жаль, что во сне не было возможности сфотографировать хотя бы одно такое пророчество! Иначе он бы попытался его расшифровать после пробуждения. Ренэ Декарт жестом пригласил Евгения спуститься по лестнице, которая вела к переходам и множеству других дверей, расположенных ниже. Их было много! Очень много!
Двери постоянно в беспорядке открывались и закрывались на верхних и нижних ярусах. Здесь не было ни одного окна! Вместо оконных проемов стены были покрыты воротами, ажурными порталами и крохотными дверцами. К некоторым дверям вели широкие каменные лестницы, из некоторых выдвигались винтовые ступеньки, кое-где посетителям приходилось ожидать, когда к ним подъедут передвижные лестницы. В то же время многие двери перемещались по стене сами собой.
Глядя сверху вниз на это фантастическое помещение из тысяч дверей, невольно вспоминались ступенчатые миры Пенроуза и литографии Эшера, совмещающие в себе невероятные ракурсы. Только в Зале Дверей такие ракурсы становились вполне вероятными. Здесь встречались перевернутые двери, при выходе из которых нужно было ступать на такие же перевернутые лестницы. Изредка из стен вылетали порталы с невесомыми дверями, которые сами спускались по воздуху.
Во всем огромнейшем зале нельзя было встретить двух одинаковых дверей. Византийский стиль соседствовал с древнеегипетским, средневековая готика перекликалась с персидскими бирюзовыми вратами и диковинными индийскими торанами. Но больше всего внимание привлекали, конечно же, не двери, а люди, выходившие из них. Вон тот ученый в римской тоге вполне мог оказаться легендарным архитектором Витрувием, а этот убеленный сединой бородач в золотистом тюрбане вполне мог оказаться создателем алгебры аль-Харезми или самим Омаром Хайямом!
По пересекающимся лестницам медленно спускались ученые средневековья, тибетские монахи, вавилонские маги, астрологи, философы, эксцентричные математики, джентльмены в черных смокингах и цилиндрах на головах. Некоторых из них Декарт знал лично и учтиво приподнимал шляпу перед ними. Евгений всматривался в лица, надеясь хоть кого-то узнать. Он терялся в догадках, из каких вселенных, из каких отдаленных времен выходили и выходили эти мыслители. Среди них он был случайным гостем из совершенно другого времени. Ему было немного стыдно представлять на столь почтенном собрании то человечество, которое он знал. Человечество, напичканное «высокими технологиями», которое на деле ничего высокого не создавало, оставляя после себя лишь вопиющее бескультурье и духовную пустыню. Евгений правда не понимал, для чего Ренэ Декарт привел его на это собрание, для чего он вообще мог понадобиться незримому братству R.C.?
Преодолев последний лестничный пролет, который шатался под ногами и грозил обрушиться каждый миг, они с облегчением ступили на сверкающий полированный пол, покрытый ромбовидными переходами и разноцветной звездчатой мозаикой. Среди малахитовых колонн и мраморных лестниц прохаживались приглашенные ученые. Некоторые стояли в сторонке, о чем-то секретничая, бросая по сторонам подозрительные взгляды. Кое-где возникали кружки единомышленников, которые отлично между собой ладили и перебрасывались шутками. Возле алхимического фонтана, украшенного тремя статуями белым единорогом, черным драконом и красным фениксом проходили какие-то дебаты, в суть которых Евгений не вдавался. Ему был интересен сам фонтан с золотым философским яйцом наверху, из которого изливалась субстанция, периодически менявшая цвет. Внутри жидкости протекал какой-то удивительный процесс автокатализа.
Только не спрашивай меня, что это за фонтан, предупредил Декарт. Одни говорят, в нем три тинктуры, дающие семь при взаимодействии. Другие доказывают, что их десять или девять, а из них возникает тринадцать или двадцать три. Может быть, правы и те, и другие, а может, ни те и ни эти. По мне так весь смысл этой загадки в самой загадке. Первично не яйцо или птица, но сам принцип того, что всякая птица возникает из яйца, а яйцо возникает из птицы. В первичном состоянии они существуют одновременно.
Одно невозможно без существования другого тихо пробормотал Евгений, не ожидавший увидеть в Зале Дверей столько экзотики. А когда откроется собрание? Или оно уже началось?
Декарт открыл рот, чтобы ответить, но в тот же миг увидал вдалеке человека, подающего ему знак рукой. Переключившись на своего знакомого, Ренэ снял шляпу и тоже помахал ею.
Пойдем, Женэ, я тебя кое с кем познакомлю!
Renato! Дружище, ты все-таки нашел своего гиперборейца? человек в бархатном жилете с поднятым воротником обнял Декарта, покосившись на Евгения.
Ты же знаешь, я всегда иду до конца, когда дело касается заданий Коллегиума, ответил ему Декарт. Женэ, позволь представить моего друга и соратника, знаменитого естествоиспытателя Галилео Галилея. А это, как ты уже догадался, тот самый Eugenius из Гипербореи!
М-да, наслышан о ваших феноменальных способностях! Надеюсь, камень заточенного света в надежном укрытии? озабоченно прошептал Галилей, протягивая руку Евгению.
Мы же договорились не вспоминать про тот случай в Porta Lumen оборвал его Ренэ.
Да-да, я помню! А что с братом Алессандро, он вас дождался?
Декарт рассказал про чудовищную микстуру, которую им вручил Сандро Боттичелли, после чего Галилео нахмурил брови и принялся молчаливо теребить ус. Евгений продолжал стоять рядом с ними, чувствуя, что его присутствие мешает Ренэ и Галилео переговорить о чем-то важном.
Прошу прощения, я ненадолго отлучусь, предложил Евгений, указывая на причудливую фреску, занимавшую на стене все свободное пространство между дверями. По-моему, эти изображения на стене как-то взаимосвязаны.
Le Tableau Alquimica! утвердительно покачал головой Декарт. В таблице алхимических элементов каждый ряд и столбец означает трансмутацию мысли с последующими переходами на другие ментальные уровни.
Вот класс! Таблица алхимических элементов, да это же прямо как таблица Менделеева!
Евгений выкрикнул эти слова так громко, что на него обернулись стоявшие неподалеку ученые, среди которых оказался некто весьма похожий на Дмитрия Ивановича с косматой бородой. Он внимательно осмотрел Женича, после чего слегка склонил корпус, подтверждая тем самым, что он и есть Дмитрий Иванович Менделеев!
Как бы извиняясь за свое нетактичное поведение, Евгений вытянул шею и робко приподнял руку в знак приветствия. Кто бы мог подумать, что на розенкрейцерском собрании можно вот так невзначай повстречаться с профессором Менделеевым? В этом труднодоступном месте, окруженном сплошной огненной стеной, между мыслителями, действительно, происходил некий обмен идеями. Восхищала сама возможность того, что в Зале Дверей в нескольких шагах от Галилея с Декартом стоял Менделеев, который обсуждал потенциальные объемы памяти «миниатюрного демона» со своим коллегой, таким же бородатым джентльменом, одетым в длинный сюртук и жилетку с карманными часами на цепочке.
Господи! Да это же был не кто иной, как сам Джеймс Максвелл! Он в шутку поздравил Дмитрия Ивановича со столь завидной популярностью, а затем стал сокрушаться по поводу научных интриг, в результате которых из его уравнений исключили «большеразмерное скалярное слагаемое», и поэтому он наотрез отказывается признавать «сей вероломный подлог» теорией, названной его именем. Конечно, Евгений не имел права вмешиваться в разговор двух великих ученых, он просто остановился поблизости, слушая Джеймса Максвелла с округленными глазами. Выходит, не только картезианская философия рационализма, не только теория иррациональных чисел, но буквально вся история науки была ловко подтасована так, чтобы скрыть от людей глубочайшие глубины, из которых произрастала сама наука, чтобы направить умы подальше от вопросов о подлинном смысле всего сущего, чтобы никто не смел размышлять сверх дозволенного. Именно так чтобы никто не смел размышлять!
Как машины, ученые больше не вникали в суть. Они жонглировали формулами, не зная, что они означают, подменив слово «эфир» другим словом «континуум», как будто речь шла о давно решенном вопросе. Но в действительности машины ничего не решали. Их задача всегда состояла только в том, чтобы следовать заранее заданным предписаниям, даже если предписания эти вели к сбою системы. Из миллиардов людей, когда-либо изучавших и применявших науку, всего несколько тысяч умов были по-настоящему причастны к созданию тех теорий, которыми располагало человечество. И большая часть этих умов, вероятно, присутствовала сейчас здесь, в Зале Дверей. Возможно, это было вовсе не помещение даже, не архитектурное сооружение, где собирались ученые различных эпох, а некое ментальное ядро эволюционирующего коллективного сознания.
Джеймс Максвелл, словно подтверждая мысли Евгения, заметил, что никакой «миниатюрный демон» не заменит «живой ум человека» и сослался на слова Джона Мильтона о том, что «убить книгу почти то же самое, что убить человека», так что всех присутствующих на этом собрании он делит на «умерших коллег, чьи книги пока читают», и «дваждыумерших, чьи книги забыты, навсегда утеряны либо их совсем перестали читать», относя себя ко второй категории, поскольку его крайне удручал факт незавершенности его теории.
К сожалению, коллега, наука не занимается истиной, наука занимается наукой, поддержал его неудовольствие Дмитрий Иванович. Всякий живой ум, коему посчастливилось испытать озарение, усваивает сие различие между логикой истины и логикой науки. Первая ступает быстро и верно даже с завязанными глазами. Вторая требует множества доказательств, вымеряя каждый шаг с помощью своих инструментов, но завсегда ступает опрометчиво, не поспевая за первой.
Их можно было слушать и слушать! Очень лаконичный и быстрый слог Джеймса Максвелла и тяжеловесный голос Менделеева, который выглядел гораздо старше Максвелла, хотя, на самом деле, все обстояло как раз наоборот. Но приватный разговор двух ученых, невольным свидетелем которого стал Евгений, терялся в потоке других обсуждений, звучавших под немеркнущим сводом. В этой атмосфере сверкающих звезд хотелось услыхать все голоса сразу сколько всего тогда можно было бы узнать!
И все же Евгений не собирался ходить по залу, чтобы подслушивать участников собрания, не имел такой привычки. Он сосредоточил свое внимание на большой таблице алхимических элементов, покрывавшей таинственными рисунками стену. Некоторые изображения оживали, перемещаясь в промежутках между дверями другие почему-то оставались едва заметными и неподвижными.
В самом верху алхимической таблицы под старым деревом дремал Первочеловек. Время от времени он как бы раздваивался на Адама и Еву, скрывавших лица под масками Солнца и Луны. Рядом были изображены песочные часы, на которых сидела странная птица с лицом бородатого человека и в золотой короне на голове. Под песочными часами лежал череп, проросший колосьями пшеницы. В стволе дерева имелась дверца, которую охраняла химера с женственным торсом, обвивавшая толстые ветви своим чешуйчатым хвостом. Вот по небу проплыл волшебный корабль. Он сбросил якорь сквозь облака, зацепившись за магическую скалу. Из недр этой скалы поднялся Вулкан красный гигант с копной волос, дымившихся от пламени. На другой стороне в колеснице, запряженной двумя сфинксами, промчался бог Кронос, безумно вращающий орбитами глаз. Он удерживал в руке кровавый серп, которым оскопил своего отца Урана, чтобы из морских волн на уровень ниже вышла прекрасная Афродита.