Действие герметика прекратилось, и теперь они шли своими ногами. Крылья на обуви то ли исчезли, то ли отвалились. Евгений не обратил на это внимания. Его занимал другой вопрос для чего, ну, для чего Декарт притащил его сюда, к этой неприметной церквушке с печальной колокольней? Неужели нельзя было назначить встречу в Галерее Уффици или у статуи Персея с головой Медузы? Неужели во всей Флоренции не нашлось другого места для встречи?
Вот она, часовня Огниссанти, с придыханием указал Ренэ.
Понятное дело, во сне нельзя было проверить, существует такая церковь или нет. Евгений ничего не знал про «часовню Огниссанти» во Флоренции, так что пришлось поверить Декарту на слово. Перед входом Ренэ снял шляпу, смиренно перекрестившись. Евгений тоже вошел в храм, который был гораздо крупнее часовни и мог легко вместить тысячу человек.
В былые времена здесь было многолюдно. По пышному убранству романских колонн, по обилию света над алтарем можно было представить, какая возвышенная радость царила в этих стенах. Но только было это давно, с тех пор все внутри замерло и опустело. Так бывает, когда из сверкающего ожерелья вынимают самый прекрасный и чистый кристалл. И вроде бы украшение по-прежнему продолжает сверкать и переливаться, но сияние это уже не радует глаз, не греет душу, а доставляет щемящую боль. Именно такое впечатление безутешного страдания от утерянной любви витало в этом светлом и, в то же время, сумрачном храме.
На скамье возле алтаря неподвижно сидел человек в монашеской рясе. Евгений не мог его разглядеть, так как лицо было скрыто капюшоном, и когда Декарт приблизился к нему, человек даже не шелохнулся, продолжая оцепенело смотреть в пустоту.
Брат Алессандро? попробовал его растормошить Декарт.
Qui scit ignem invisibilem безучастно произнес монах, едва шевеля губами.
Scit motum latentum, продолжил Ренэ свою часть пароля.
Пароли на латинском языке были обычным делом в незримом братстве. В переводе обе части пароля звучали примерно так: «Кто знает невидимый огонь, знает и скрытое движение». После этих слов монах, наконец, поднялся и откинул капюшон с головы. Прическа у него была явно не монашеской. Во всяком случае, явно не католической. Длинные вьющиеся волосы свисали ниже плеч, выцветшие серые глаза казались почти белыми и были как будто совсем без зрачков! Он выглядел пугающе измотанным и словно окаменевшим. Его лицо не выражало никаких эмоций. Ни тоски, ни радости, ни страданий, ни желаний, ни жестокости, ни мягкости. Ничего, абсолютно ничего!
То, что вам нужно, нельзя вносить в храм Божий, произнес монах.
А что нам нужно? настороженно поинтересовался Декарт.
Идемте, я вам покажу, ровным голосом ответил он, повернув к лестничному проходу, через который можно было подняться на колокольню.
Декарт и Евгений молча последовали за ним в колокольную башню, где стали взбираться по крутым ступеням наверх. Там, возле оконного проема, монах поднял котомку, увешенную амулетами, зловещими оберегами, мешочками из крокодиловой кожи, гнутыми рогами, сушеными саламандрами и прочим инвентарем неизвестного происхождения. Отцепив один рог, брат Алессандро выкрутил из него плотно закупоренную пробку. Из открытого рога повалил едкий дым внутри закипела жидкость!
Микстура Драконис. Весьма опасное и действенное снадобье, предупредил монах. Если вы никогда им не пользовались, запомните можно сделать только три глотка. Первый глоток позволит лететь, подобно дракону; второй воспроизводит в телах вторичные демонические признаки; третий сделает нечувствительным к огню; четвертый окончательно превратит в дракона, и больше никто не вернет вас к прежнему облику.
С этими словами брат Алессандро пригубил бурлящую микстуру из черного рога, закупорил его обратно пробкой и передал Ренэ Декарту. Некоторое время ничего особенного не происходило, монах повесил сумку через плечо, снова накинув на голову балахон. Затем на спине у него стремительно отрос горб, который выставился из специального отверстия в одеянии. Брат Алессандро подвигал плечами и над головой у него поднялись мощные кожистые крылья. Ничего не объясняя, он встал на подоконник готического окна.
Не знаю, для чего вам понадобилась эта микстура, сказал он напоследок. Но если вы сделаете четвертый глоток, пути назад не будет. Вас станет терзать вечная жажда плоти и крови, которую невозможно утолить.
Не попрощавшись и не сказав больше ни слова, монах выпорхнул в окно, оставив Ренэ и Евгения в полном замешательстве. Декарт старался выглядеть спокойным. Но у него это плохо получалось. Все-таки, что ни говори, речь шла о телесном превращении. Тревогу вызывало именно это! Зачем прибегать к столь рискованному и ужасающему снадобью, если в астрале были доступны другие, вполне безопасные и проверенные способы перемещения?
Да, похоже, неприятностей нам не избежать, пробормотал Декарт. Знаешь, Женэ, а ведь брат Алессандро был когда-то художником.
Этот монах? Художником? переспросил Евгений, не представляя себе такое сочетание. Постой-ка, получается, что это Сандро Боттичелли?
Он не любит, когда его так называют, ответил Декарт, подтвердив догадку Евгения. Так его звали только близкие и друзья, Лоренцо ди Пьерфранческо, Джулиано и Лоренцо ди Медичи. Надо было видеть, какие карнавалы они закатывали! Поговаривают, брат Алессандро нашел в Лабиринте те самые Врата Ада, через которые прошли Данте и Вергилий. Несчастный Сандро до сих пор ищет свою возлюбленную красавицу Симонетту.
Похоже, он думал о ней каждый день, всю свою жизнь, произнес Евгений с сочувствием. И даже после смерти не обрел покоя.
Брат Алессандро находит покой только здесь, когда возвращается в эту церковь, где впервые увидел юную Симонетту и влюбился. Дружище Галилео мне кое-что рассказывал об этом. Ей было тогда всего пятнадцать. Как прекрасна и чиста была она в тот день, когда венчалась с Марко Веспуччи! Никто тогда и подумать не мог, что это место станет гробницей и для нее, и для брата Алессандро. Кто знает, может быть, когда-нибудь они снова здесь встретятся?
Проводив взглядом улетавшее на драконьих крыльях существо, которое сложно было назвать человеком, в котором не осталось ничего от того утонченного флорентийского художника, написавшего «Рождение Венеры», «Весну», «Палладу и кентавра», Декарт с Евгением спустились с колокольни и вышли на улицу. Между ними возник разговор, на который Ренэ давно не мог отважиться.
Такая любовь, как у брата Алессандро, большая редкость, вздохнул он. Конечно, я тоже любил мою бедняжку Элен. Но мне не хватило бы смелости влюбиться в нее так безрассудно. Мой разум был целиком поглощен созданием новой философии. Я надеялся раскрыть сокровенные тайны природы и чисел, а уж потом взяться за мысли и чувства. Мне казалось, что простые правила для руководства ума позволят, в конце концов, познать сам разум внутреннее устройство всех res cogitans. Но это не так, Женэ, нельзя познать разум с помощью придуманных правил. Моя философия рационализма потерпела фиаско.
И этим воспользовался Люцифер?
Он знал наперед все изъяны моей философии, все изъяны рационализма! Послушай меня, это очень важно. Люцифер изобрел свою науку, он поставил ненадежное и трусливое ratio над естеством природы, над Богом и человеком. Но такой разум, отделенный от божественной мудрости, ни к чему не пригоден, он повинуется Люциферу. Я должен был подвергнуть сомнению философию рационализма еще до того, как ее начнут восхвалять. Да, я должен был видеть дальше! Брат Мерсенн предупреждал меня. Он говорил, что новую науку будут использовать для разрушения веры, нравственных устоев, для уничтожения человечества. Но в молодости я списывал подобные опасения на привязанность моих друзей к отеческой старине и авторитетам схоластики.
Должно быть, многие творцы науки чувствуют себя обманутыми, поддержал его Евгений. Теперь, спустя сотни лет, считается, что каждый ученый по необходимости безбожник, а каждый безбожник по необходимости образованный человек и представитель научного мира.
Да, мрачные пророчества Мерсенна сбылись. Но братство Розы и Креста придумывалось не для того, чтобы восторжествовало безбожие. Напротив, оно создавалось как духовное братство, где не имело бы значения кто ты католик, протестант, древний эллин, сирийский дервиш или египетский математик. Познание природы виделось нам первым шагом к открытию несметных сокровищ души и Вселенского Разума. Мы верили в грядущее преображение веры, в возрождение всего человечества. Однако Люцифер все переиначил на свой лад.
В этом ему нет равных! Знаешь, он ведь опять приходил ко мне в сновидении, вспомнил Евгений. Только после пробуждения я почти все забыл. Помню только, что меня напугали какие-то светящиеся круги. Они двигались в воздухе, прямо передо мной!
Люцифер явно что-то затевает, задумчиво пробормотал Ренэ. Он всегда что-то затевает с тобой, со мной, со всеми!
Они перешли через мост на другой берег реки, где флорентийские улочки становились совсем узкими и похожими одна на другую. Так что Евгений даже запутался. Ему казалось, что Ренэ водит его кругами. Однако после очередного поворота Декарт подошел к кованой двери, которой раньше здесь не было. Он вынул из-за пазухи связку ключей и причудливых отмычек. Покрутив в руках отмычки, Ренэ вставил одну из них в замочную скважину, потянув за дверное кольцо. Внутри показался длинный зеркальный коридор, вернее, сразу три коридора, ведущих в разные стороны. Декарт выбрал тот, что справа, и стал углубляться в темное зеркальное пространство.
В зеркалах мелькали фрагменты знакомых архитектурных сооружений. В одном Евгений узнал неповторимые очертания храма Василия Блаженного. Из другого выдвинулись конструкции Эйфелевой башни. Затем его поразила двойная спиралевидная лестница, отразившаяся сразу во множестве зеркал. Чтобы начать движение по ее плавному спуску, достаточно было положить руку на изящные перила.
Библиотека Ватикана, объяснил Ренэ Декарт. Всегда перекрывает остальные коридоры. Раньше приходилось тратить уйму времени, чтобы ее обойти. Но в каждой библиотеке существуют небольшие лазейки, своего рода Лабиринт внутри Лабиринта.
В руке Ренэ блеснули толстые линзы в изогнутой оправе.
Невооруженным глазом их не разглядишь, слишком острый угол обзора, поэтому приходится использовать гиперскопический окуляр
Как только Декарт нацепил сей окуляр на переносицу, из оправы тут же выскочили линзы меньшего размера, и глаза Ренэ скрылись под слоями разноцветных стекляшек. Он медленно поводил головой, что-то разглядывая, потом повернулся бочком и протиснулся в едва заметную щель между зеркалами. Затем из той же щели вытянулась его рука, передавая окуляр спутнику. Евгений примерил линзы и перед ним тоже мгновенно расширилась тонкая спектральная щель между зеркалами. Теперь он смог через нее пройти или, точнее, просочиться, судя по ощущениям, которые при этом возникали.
Лабиринт внутри Лабиринта оказался тонкой астральной сетью, соединявшей библиотеки между собой. Поэтому вместо Апостольской библиотеки Ватикана они с Декартом вошли в другую библиотеку, не такую обширную, но выполненную с безупречном вкусом, столь же величественную и чудесную. Чередование витых и прямых колонн между книжных полок зрительно умножало количество шкафов, а сплошная окантовка из балкончиков на втором этаже подчеркивала роспись куполообразного потолка, создававшего мистическую ауру, словно это была не библиотека, а самый настоящий храм со своими таинствами, обрядами, иконами, всенощными бдениями.
Вуа-ля, добро пожаловать в Клементиум, пражский коллегиум Общества Иисуса! огласил Декарт. Каждый раз, приходя сюда, волнуюсь как мальчишка!
Думаю, тебя можно понять, это же штаб-квартира некогда самой могущественной секретной службы, добавил от себя Евгений.
Так сложилось! Почти все тайные общества и разведывательные службы создавались по нашему образцу. Мы были первыми во всем. Иезуиты не узнавали секреты мы их создавали! Мы первыми проникли в Китай. Мы были первыми в науке, осознавая всю недальновидность Ватикана, пытавшегося запретить систему небесных тел Коперника
Декарт обошел стоявший посреди библиотечного зала астрономический глобус с изображениями знаков зодиака и других созвездий.
Если бы ни мои воинские обязанности, я бы мог еще при жизни встретить здесь Иоганна Кеплера. Меня восхищал его ум, способность разглядеть вселенскую гармонию в движении планет, в пчелиных сотах, в плодах граната, в каждой пролетающей снежинке. Он видел глубокую связь там, где другие ничего не видят. Даже в самых простых наблюдениях могут скрываться великие тайны, Женэ.
В каких наблюдениях?
Например, в простом наблюдении Кеплера, что квадратная упаковка шаров при сжатии дает более плотную треугольную упаковку ромба. Следовательно, квадратное расположение в пространстве не существует без треугольного, и наоборот.
Напоминает теорему из молекулярной физики, произнес Евгений, сомневаясь, что Декарту известно о существовании такой науки.
Речь не только о молекулах, Декарт обвел рукой библиотеку. Речь обо всем этом, о том пространственном мире, в котором мы движемся!
Ты забываешь, что для меня это мнимое пространство. Для меня это только сон! напомнил Евгений.
Но существование одного пространства невозможно без существования другого, заявил Декарт, подсказывая Евгению следующую мысль.
Подожди-ка! Выходит, трехмерное пространство более плотная упаковка четырехмерного, а четырехмерное более плотная упаковка пятимерного? от удивления Евгений приподнял бровь.
Ты быстро схватываешь!
Декарт развернулся и направился к выходу из библиотеки.
Получается, те образы, которые возникают у меня в голове в данный момент, ты и я мы существуем в таком пространстве? не отставал Евгений. Четырехмерная нервная система создает в пространстве-времени более разряженное, пятимерное пространство?
Мышление res cogitans можно представить таким пространством. В нем материальные тела порождают образы, а образы порождают материальные тела. Мы возникаем из свернутых в пространстве потенциалов. Мы создаем их, влюбляемся в них, мы живем одновременно с ними, и мы исчезаем, когда существующие вместе с нами образы вновь становятся менее плотными.
Значит, свернуть и развернуть образ это то же самое, что родиться и умереть или, скажем, проснуться и заснуть? Это как колебание вакуума? Как расширение и сжатие Вселенной?
Полагаю, с точки зрения живого человека так оно и есть.
Поэтому действия, которые недоступны в более плотном, свернутом пространстве, доступны в другом, развернутом пространстве, где степень свободы выше?
Когда обитаешь в астрале достаточно долго, привыкаешь ко всему, что в земной жизни назвал бы выдумкой. Не думаю только, что общий уровень свободы зависит от некой плотности. Да будет тебе известно, многие, попадая сюда, не могут привыкнуть к тому, что здесь совсем не обязательно пить или употреблять пищу. Это, конечно, поначалу очень удручает.
Как же вы Евгений попробовал подобрать слово, но все равно пришлось использовать каламбур. Как же вы тогда живете?
Чтобы полностью восстановить силы, достаточно побывать в небытии в особом состоянии, которое заменяет сон усопшим. Свобода колоссальная! Абсурд в том, Женэ, что колоссальная свобода делает нас менее свободными. Видишь ли, она лишает нас чего-то присущего нам. По наитию мы ищем более плотную среду обитания. Впрочем, ты вряд ли это поймешь, Декарт широко улыбнулся. Ты вряд ли поймешь, как можно захотеть испытать настоящий голод и жажду, от которых когда-то хотел избавиться.