К тому времени Лёша уже наносил дров и воды в дом, они затопили печку и поставили кастрюлю с супом на плиту. Пока борщ варился, ребята возились с малышами, обучая их играм своего детства и рассказывая им разные сказки и «страшные» истории. Оба подростка веселились от души, они как будто бы снова стали теми детьми, которые каждое лето пропадали на свободе в деревне и были счастливы.
День пролетел незаметно. Когда ребята, накормив детишек, еле-еле уложили их спать, из города вернулись дядя Андрей и его жена Ольга.
Ну, что, справились? поинтересовался сосед с порога.
Да, ребята поели и спят, борщ на плите, отчитался Лёша.
И правда, кажется, справились, подтвердила Лия.
Вот спасибо вам, выручили, не знаю даже, как вас отблагодарить, держите хоть шоколадки, сказал дядя Андрей. И добавил, улыбаясь:
Теперь мы вас всем советовать будем, отличные из вас няньки получились!
Да, это был необычный день, сказала Лия немного уставшим, но радостным голосом.
А как деда Миша? Всё хорошо? поинтересовался Лёша.
Да, сейчас уже лучше, ответила Ольга.
Ну, ладно, мы пойдём по домам, поздно уже.
Да, конечно, бабушки уже, наверное, потеряли вас.
До свидания! почти хором ответили ребята и рассмеялись.
Лёша проводил Лию до дома, и они долго ещё стояли у калитки, со смехом вспоминая шалости Миши и Маши и свой первый опыт «семейной жизни». Поздно вечером, уже ложась спать, Лия вдруг поняла, что от её прежней грусти не осталось и следа, и она абсолютно счастлива. И неясно было, то ли это радость от того, что они с Лёшкой сделали такое доброе дело, то ли причиной её радости был сам Лёшка. Она ещё раз полюбовалась на его букет, выключила свет и тут же заснула.
СВЯЗИСТ С ЮГА
Нас подняла команда: «Cтр-р-ройся!»
Заскрежетали вагонные двери. Одетые кто во что, заспанные, мы, призывники, горохом посыпались на низкий деревянный перрон. Что бросилось поначалу в глаза так это снег. Он выпал ночью, когда горластый паровоз мчал наши теплушки куда-то на восток, за Иртыш, за матушку Обь.
Снег Искрясь в лучах утреннего солнца, он лежал тонким слоем на скрипучих досках перрона и на крышах станционных зданий, на водокачке, на железнодорожных платформах, что стояли в тупике, повсюду. Вокзальный колокол, тоже облепленный снегом, напоминал цигейковую шляпку городской модницы. Холодно было. Чтобы как-то согреться, мы начали толкать друг друга: обмениваться тумаками. Вообще, вели себя будто мальчишки. Один лишь казах Али Ниязов (имя его и фамилию мы узнали в пути) выглядел взрослым. Коренастый, серьезный, он стоял в сторонке. Осматривался: куда привезли?
Как и все, одет Ниязов был попросту: видавшая виды телогрейка, брюки с пузырями на коленях да лисья, шитая на казахский манер с «бобровым» хвостом сзади, шапка. Лицо у него было круглое. В щеках утонул чуть раздвоенный на конце нос.
Бр-р, зима Плохо зима! сказал он, постукивая ботинком о ботинок.
Я пошутил.
Сибирь, брат! Это еще цветочки, а ягодки будут впереди
Ягод? он изумленно уставился на меня. Какой зимой ягод?
Мне поначалу сделалось смешно, а затем неудобно: чему, в самом деле, смеяться, если человек плохо говорит по-русски. Мысленно я в ту минуту решил не оставлять Ниязова одного быть при нем, так сказать, переводчиком.
С вокзала мы шли в строю плечом к плечу. В бане усердно терли мочалкой спину друг другу. А потом, когда получили обмундирование, вместе примеряли кирзовые сапоги, гимнастерки, шинели, подпоясывались ремнями Не узнать было Али в новой военной форме. Да и я тоже, наверное, был не похож сам на себя.
Нашего взводного командира временно замещал Маевский, голубоглазый сержант. Рост у Маевского был незавидный, но плечи так широки, что в шутку называли его квадратом. Этот необычайно подвижный, с могучим басом «квадрат» учил нас многому, и в первую очередь расторопности. Надо было иметь сноровку, чтобы поутру вмиг одеться, обуться, заправить кровать и выскочить из казармы на спортивную площадку.
Али никому не уступал в ловкости. Любое дело было ему по плечу, только вот голова у него, как он сам говорил, работала «мало-мало». На политзанятиях или в часы спецподготовки он почти не понимал того, о чем рассказывали командиры, и это его огорчало больше всего.
Как-то под вечер, когда мы сели подшивать свежие подворотнички, Али вызвали «наверх» верхом солдаты именовали второй этаж казармы, где размещались наши классы, библиотека и канцелярия. Долго не возвращался Али. Я успел вычистить пуговицы, побрился. От нечего делать раскрыл какую-то брошюру, как вдруг он. Расстроенный. В дверях снял шапку, скомкал ее в руке. Подойдя к окну, задумался.
Ты чего? спросил я. Али не ответил.
Зачем тебя вызывали?
Он обернулся резко в глазах слезы.
Вызывали Товарища капитан вызывали Говорит, надо идти повар
До меня дошло, наконец, что капитан Гусев, командир нашей роты, хочет перевести Ниязова В столовую. Что ж, быть поваром тоже почетно. Так я и сказал Али. И очень пожалел, что сказал. Его густые черные брови взметнулись кверху, взгляд прострелил меня насквозь. Разве он, Али, не рассказывал мне, как доволен, что попал в связисты? Разве не говорил, что его старший брат Нурман тоже был связистом и погиб на войне? Нурмана должен заменить он Али. Он хочет освоить ту же военную специальность, какой владел брат. Хочет, но завтра его откомандируют на кухню. Кашеварить.
Знаешь что? неожиданно вырвалось у меня. Я поговорю с капитаном!
Али безнадежно махнул рукой и снова повернулся к окну: дескать, пустая затея.
Выше голову, Али!
Я не знал, что буду говорить капитану, когда поднялся наверх и постучал в дверь канцелярии.
Вошел, козырнул грудь колесом. Гусев, молодой, лет на восемь старше меня офицер, сидел за столом, писал что-то. Отложив ручку в сторону, поглядел на меня лицо худощавое, с высоким лбом.
В чем дело?
Мне я, товарищ капитан, насчет Ниязова.
Вот как!
Я немного стушевался, чувствуя на себе пристальный взгляд Гусева, а потом стал выкладывать все, что знал про Али, про его брата Нурмана. Уверен, что все это было известно ему не хуже, чем мне, но тем не менее он слушал внимательно.
Тут появился с какими-то бумагами в руках сержант Маевский. Я вспомнил, что не спросил у него разрешения обратиться к Гусеву нарушил устав, и это сбило меня с толку.
Говорите, подбодрил Гусев, говорите дальше..,
Дальше чего уж там! Я закончил свой рассказ просьбой не переводить Ниязова в столовую.
Он же хороший солдат! вырвалось у меня.
Да, густо бася, подтвердил Маевский, дисциплина у него в порядке.
Дисциплинирован это хорошо, задумчиво сказал капитан и, явно сожалея, добавил: Если бы Ниязов хорошо знал русский язык
Он будет знать.
Ну, ну
Точно, товарищ капитан. Я помогу Ниязову, постараюсь изо всех сил.
Командир испытующе глянул на меня, затем перевел глаза на сержанта.
А вы как думаете?
Думаю, товарищ капитан, что не мешает попробовать ответил Маевский. Помочь Ниязову толк будет!
Из канцелярии я вышел четко, как подобает солдату в таком случае. А за дверью меня точно вихрь подхватил.
Али! заорал я, влетая в казарму.
Слышишь, Али? Ты будешь связистом!
Слово в слово я передал свой разговор с капитаном, и в глазах Али словно зарница блеснула. Он до хруста сжал мне пальцы.
Спасибо, друг! Учить будем, читать будем
Занятия начали в тот же день. Сержант Маевский раздобыл где-то учебник для не русскоязычных солдат. Правда, книга эта не особенно обрадовала Али: в ней были сплошь военные тексты. Али решил начать с азов, которые познал когда-то в школе, и купил букварь.
Забавно было наблюдать за Али как он, шелестя в свободную минуту страницами букваря, выговаривал по слогам:
Ма-ма, ра-ма
Узкие глаза его были серьезны, и весь он, собранный и настороженный, замирал, точно прислушиваясь к своему голосу.
Много встречалось неясного, и он засыпал меня потешными вопросами:
Муха есть муха А что такое черемуха?
Или:
Штык от слова «штыкать»?
Память у Али была хорошая, слова он схватывал быстро. Также солдат обладал и воображением. Каждое слово, которое он заучивал, рисовало перед его глазами целую картину: маленький, в десять дворов, аул, где он родился, бескрайнюю степь, где поднимал целину, или вечера тихие, напоенные бражным запахом поспевающей пшеницы
Я радовался: дело идет!
Однажды на тактических занятиях подразделению, которому мы были приданы, было приказано закрепиться на высоте 132.4. День был промозглый, сырой, совсем не сибирский. Над землей висела легкая пелена тумана, и снег, крупчатый, не скрипел под ногами, а хрупал, потрескивал, как будто ступаешь по рассыпанным семечкам подсолнуха.
Наладить связь между высотой и командным пунктом сержант Маевский поручил мне и Ниязову, причем Ниязов был назначен старшим.
Пока мы наматывали на катушку дополнительный, на всякий случай, провод, воины покинули окопы. С холма было видно, как солдаты, пригибаясь, спустились цепочкой к болоту, повернули вправо и, точно призраки, растаяли в тумане. Разве догонишь их теперь? А прийти к высоте последними не в характере связистов.
Я нервничал и крутил барабан изо всех сил. Провод иногда не попадал на него, захлестывался, образуя восьмерки. Али стоял на коленях. Проворно, как фокусник, распутывая хитросплетения провода, он время от времени бросал на меня строгие взгляды и говорил:
Не надо торопить, не надо спешить
Наконец выступили и мы. Ниязов, кряхтя, взвалил на себя катушку, а мне передал свой автомат.
Мы торопились, почти бежали. Али молчал. Ни слова не говорил и я. Следы товарищей повели нас вправо, к ракитовым кустам.
Стой! скомандовал Али. Взвод пошел туда, а мы пошел сюда
По болоту?!
Да, так ближе.
Знаю, что ближе, но здесь
Признаться, я оробел: впереди, кажется, топь непролазная. Чего он хочет, Али? Утонуть? В прошлом году (мы об этом слыхали от местных жителей) болото засосало трех коров. Да и наш вездеход влип здесь однажды так, что еле вытянули. Зачем же лезть на рожон? Но у Али глаз наметан, выбрал путь, где много кочек. Рискнем.
Кочка на кочка прыгай, сказал Ниязов.
Э, черт! Я запрыгал, хватаясь за темно-коричневые шишки высохшей куги. Под сапогами зыбилось, потрескивало что-то, наверное, рвались корни растений. Из-под ледяной корки ржавыми фонтанчиками выбивалась вода.
Али было трудней, чем мне. Перед тем как перемахнуть с кочки на кочку, он сматывал с катушки несколько метров провода и, придерживая рукой зачехленный полевой телефон, делал скачок. Он все глядел в ту сторону, где сквозь туман виднелись кусты. Там должен быть взлобок с тремя березками. Это и есть высота 132.4. До нее еще метров семьсот
Мы не добрались и до середины болота, как вдруг Али увяз. Провалился сразу и по грудь. Я остолбенел. На моих глазах человек стал погружаться в бурую жижу, точно его заглатывало какое-то чудовище. И у меня под ногами образовалась «люлька».
Ложись! крикнул Али.
Я упал на живот, расстегнул ремень и один конец его бросил Ниязову. Али ухватился за пряжку.
Тяни!
Потянул тяжело. А главное, неудобно: упора нет. Минуту осматривался, рядом была кочка. Уперся ногами, натужился. Рывок, еще рывок Али подался. Весь облепленный грязью, он выкарабкался из трясины. Отряхивая полы шинели, спросил:
Живем?
Живем.
Остальную часть пути мы одолели сравнительно легко, без приключений.
До высоты 132.4 мы добрались чуть раньше нашего подразделения. Тотчас же позвонили на командный пункт
Воскресным днем, когда опустела казарма (солдаты ушли смотреть хоккей), мы с Али, по обыкновению, занялись русским языком. До сих пор он писал под мою диктовку, а на этот раз я выдумал задание посложней сочинение на свободную тему.
Что у тебя на уме есть, о том и пиши, сказал я.
Али вздохнул.
Трудно.
Ничего, попробуй
Он устроился на табурете, подле тумбочки. Чтобы не мешать Али, я отошел в сторону, к окну. Облокотясь на подоконник, стал украдкой наблюдать за своим учеником. Ему было нелегко выразить русскими словами все, чем полна душа. Он в раздумье чесал затылок, надувал и без того пухлые щеки, смотрел на потолок, на стены. Лицо его покрылось бисером пота.
Пиши, пиши, дружище! подбодрил я.
И он стал писать. Как первоклассник, высунув кончик языка, он старательно выводил каждую букву. Мурлыкал что-то. Наконец протянул мне тетрадку.
Вот
Я кинулся выискивать ошибки. Их было много. Досадливо покачал головой.
Плохо, да? спросил Али.
Неважно, Али. «Строна» Кто же так пишет? Надо: «страна!». Понял? «стра-на».
Увлеченные разговором, мы не заметили, как подошел капитан Гусев.
Занимаетесь?
Мы вскочили руки по швам.
Сидите, сидите Значит, урок русского языка?
Так точно!
Успехи есть?
Похвастаться пока нечем, товарищ капитан, честно признался я. Вот, Али написал сочинение На свободную тему Как в школе.
Гм, любопытно.
Придвинув свободный табурет к тумбочке, капитан сел, улыбнулся.
Ну-ка, Ниязов, прочтите.
На смуглом лице Али вспыхнул румянец.
Не смущайтесь, подбодрил Гусев.
Али потоптался немного, кашлянул, собрался с духом и прочитал: «Велика моя страна. Она прекрасна. Когда я ехал в армию, я видел много-много. И широкие степи и реки, и красивые города. А в городах дымили заводы, фабрики. По железной дороге бежали поезда. Много поездов. Лес везли, камень, машины, большие бочки с горючим Очень-очень много я видел! И все это мое. Моя Родина. Я должен охранять ее от врагов. А если враги нападут, я буду драться с ними еще злей, чем брат Нурман, который погиб на войне».
Когда Али закончил читать, Гусев взял у него тетрадку, и, заглядывая в нее, произнес:
Очень хорошо!
Да, неплохо, товарищ капитан, согласился я. Если бы еще не ошибки
Ошибки? Гусев потряс в воздухе тетрадью. Здесь душа человека, душа настоящего солдата! А ошибки что? С ошибками вы справитесь. Настойчивости вам не занимать, сказал капитан и пожал руку младшему брату Нурмана. В тот миг я позавидовал Али.
СОЛДАТСКАЯ ДРУЖБА
К нам в батальон связистов прибыл новичок. Рядовой. До этого служил он в штабе полка писарем. Может, провинился в чем, а может, по какой другой причине перевели его к нам мы не знали, а сам он рассказывать о себе, как видно, не считал нужным.
Невысокого роста, худощавый, резкий в движениях, одет он был с иголочки, пуговицы сияли. Сапоги на нем хромовые. Наш сержант Дубов тут же приказал снять их: не по форме, и надеть то, что положено кирзачи.
Слушаюсь! ответил новичок, прищурив глаза.
А глаза у него были какие-то необычные меняли цвет в зависимости от обстановки. Когда он улыбался, в них отливала мутная синева, когда горячился, спорил синева постепенно переходила в бледную желтизну, а если был зол, глаза его наливались кровью. Еще в первый день, знакомясь с нами, он протянул руку одному из солдат и громко, для всех, сказал:
Тимофеев Илья Петрович, по инициалам ТИП. Вот именно!
Солдаты засмеялись.
«Тип» этот, кажется, понравился всем. Понравилось и это его «вот именно!», которым он сдабривая свою речь, как бы припечатывая самое главное, что нужно запомнить.
Солдаты слушали байки Тимофеева с удовольствием. Искоса поглядывал на него только один Сергей Воронин, угрюмого вида, размашистый в плечах солдат.
Как-то он, Сергей, обронил тихо:
Язык у новичка подвешен, да Вот какой он сам-то, на деле, это мы еще посмотрим! И посмотрели: Тимофеев мог работать на телеграфном ключе и принимал на слух пять-шесть групп. Конечно, до настоящего радиста ему было еще далеко, но по сравнению с нами, учениками, это был уже мастер. Он сразу как бы вырос в наших глазах, поднялся на целую голову и, наверно, потому стал глядеть на нас чуть свысока.