Как известно, знакомство Витгенштейна с Бертраном Расселом культовым философом своего времени, лауреатом Нобелевской премии прошло почти со скандалом. Молодой Людвиг буквально с порога подверг мэтра невообразимой, по крайней мере по ощущению самого мэтра, критике. «Мой немецкий инженер, я думаю, дурак, писал Бертран Рассел своей подруге и возлюбленной леди Оттолине Морель из Кембриджа в Лондон. Он считает, что ничто эмпирическое не познаваемо. Я сказал ему, чтобы он признал, что в комнате нет носорога, но он не признал этого». Рассказывают, что, когда этот спор возобновился во время лекции, уязвленный Рассел устроил из своей, как ему казалось, шутки с носорогом целый спектакль он театрально ходил по лекционному залу, заглядывал под все столы и спрашивал слушателей: «Что, есть тут носорог? Нет?! Как, тут нет носорога?! Не может быть! Что ж, пойдем дальше, поищем» Впрочем, попытка смутить Витгенштейна затея наивная и крайне самоуверенная даже для Рассела, его «студент» продолжал упрямо настаивать на том, что все суждения, утверждающие или отрицающие существование чего-либо, бессмысленны.
Но они не только бессмысленны, они ещё и абсурдны (в каком-то смысле, конечно). Например, как мы можем доказать, что книга, которую мы видим перед собой, существует в действительности что это не сон, не галлюцинация, не голограмма из Матрицы? Да и кто нам сказал, что это «книга»? И вообще, что такое «книга» ну, если подумать, разобраться? Конечно, с точки зрения аристотелевско-ньютоновской парадигмы, в которой все мы благополучно сформировались и которая, надо признать, весьма точно описывает большую часть наших сношений с окружающей действительностью, все это чушь, блажь, а «немецкий инженер», наверное, и вправду дурак. Но в том-то всё и дело, что под вопросом вовсе не эти «внешние» отношения нас с окружающим миром, под вопросом реальность совершенно другого порядка реальность наших отношений со знаками, которые существуют в нас же, причем нас же и структурируют. Если попытаться найти подходящий образ этой странной конструкции, то это что-то вроде отношения двух сторон одного листа бумаги. Но представить себе отношения, в которых подобные «вещи» находятся, мягко говоря, затруднительно (куда легче представить отношение писчего листа с карандашом или пламенем, например). Однако же именно это и следует сделать, если мы действительно хотим понять подлинную реальность нашей с вами реальности.
Наивно думать, что мы существуем в мире физических предметов самолётов и пароходов, телефонов и телеграфов, твёрдых и жидких тел. Мы живём в мире смыслов, идей, представлений, слов и их невнятных значений. Мы живём в этих, простите меня за неологизм, виртуалиях. Но можем ли мы, как говорит Витгенштейн, «сознательно» думать об окружающем нас мире так?.. Представить носорога, притаившегося в квартире профессора Рассела или лекционном зале Кембриджа, право, куда легче. Но в этом и задача: начать думать о мире таким образом, чтобы иметь возможность сначала упразднить этот наш мир виртуалий, а потом создать его заново, а потом ещё и ещё, множеством разных способов, «способов думать». Конечно, наши «способы думать» о тех или иных вещах (штуках) определяются нашим же внутренним содержанием воспитанием, опытом, эрудицией, то есть тем, как нас растили, что мы пережили, и тем, что мы знаем (ну, еще гены, конечно, влияют). Но ни с воспитанием, ни с опытом ничего сделать нельзя опыт психиатра и опыт шизофреника различаются сильно, тут кому как свезло. Остается, казалось бы, лишь одна переменная знание. Но этого вполне достаточно: просто не отрицать, что мы не можем быть уверены в том, что в этой комнате нет носорога.
Иными словами, «способы думать» это не «мировоззрение», это способ конструирования мира. Конечно, большинство людей живут своими мировоззрениями и внутри своих мировоззрений. Но это жутко скучные люди, им уже, мне кажется, самим с собой скучно. Я же, напротив, предлагаю развлечение интеллектуальное (насколько это возможно): генерацию новой конструкции мира. В конце концов, тот, который у нас есть, уже мало кого устраивает. Да и чем мы рискуем, если речь идёт не о каком-то «объективном», «единственном и едином», «непреложном» мире, а просто о такой вот виртуалии, которая, как, например, и деньги, существует и имеет силу лишь потому, что все мы в неё верим. Так почему бы не поэкспериментировать?.. И это было третье.
* * *
Прежде чем написать книгу, необходимо задаться вопросом кто твой читатель? Большинство своих книг, а у меня их, каюсь, неприлично много, я писал или для пациентов, или для коллег. И у меня практически нет книг, которые были бы адресованы людям, с которым мне просто интересно говорить. Так что сама эта книга, по крайней мере для меня, своего рода эксперимент, и я сердечно признателен тем моим немногим читателям, кто читал эти главы ещё «в списках» и поддерживал меня своим интересом. Без этого общения она бы не состоялась. Вообще же это отдельное, а лично для меня так и высшее, удовольствие знать тех, с кем тебе действительно интересно говорить, а точнее думать. Самыми разными способами
Часть первая. История в трёх актах
Методологический пролог. Прочитать и забыть
Человек это текст. И, как у всякого текста, у него в смысле, у человека есть его «внешний», то есть поверхностный, смысл (сильно варьирующий, кстати сказать, в зависимости от личности конкретного «читателя»), есть у него и его внутренняя сущность, структура, мотив, сверхзадача Много всего. А ещё у него, хотя об этом и не особенно-то принято вспоминать, есть его Истина. Та самая, которую психотерапевт или способен углядеть, и тогда он действительно имеет некоторую ценность, или не способен, и тогда его деятельность чистой воды надувательство. Впрочем, не следует, прочтя это, сразу причислять меня к заполошным «гуманистическим психологам», которые готовы видеть «Истины» где надо и где не надо, и все на одно лицо традиционное гуманистическое лепетание, мол, «все люди внутри себя хороши», «в каждом есть свет» (как в конце известного тоннеля) и прочее, прочее. Нет, я имею в виду собственно Истину настоящую, подлинную, фактическую, подчас совсем нелицеприятную, но имманентно действительную, неустранимую, суть каждого данного индивидуального бытия. Ту самую, которую, когда мы, хорошо понимая человека, а подчас просто сочувствуя ему и по-стариковски сетуя, определяем абсолютно бессодержательным, на первый взгляд, образом: «Ну что поделать, просто он такой» Плохой хороший, правильный неправильный, лучше хуже всё это слова, которые нельзя применить к Истине. Он такой Ничего не поделаешь, надо принять как есть: любишь люби, не любишь не мучай, как говорится, кошку.
Человек это текст. Когда он приходит на психотерапевтическую консультацию, он для начала предлагает тебе прочесть официальную «аннотацию» к себе текст на обложке, ничего не значащий риторический трюизм «для покупателя». Не будучи уверенным в том, что ты способен прочесть его правильно, он так защищается. Можно понять. Подобный проверочный кордебалет может продолжаться достаточно долго в святая святых пускают лишь избранных, лишь тех, кто знает заветный «сим-селя-бим». Дальше, когда ты успешно сдаешь этот первый экзамен, он даёт тебе почитать «оглавление». Потом, задав ещё ряд дополнительных вопросов по другим «текстам», проверив таким образом тебя и твою герменевтическую эрудицию, он открывает наконец перед тобой «содержание текста», скрытое до сего момента под обложкой на десяти застёжках.
Но что мы найдём там? Мы найдём автора, который пишет о себе, точнее себя, каким он сам себя же и прочитывает. Герменевтическая змея, укусившая себя за хвост. За этим идеологически выстроенным, подчас чрезвычайно сложным, эшелонированным повествованием скрывается Истина. Истина, приближение к которой через герменевтику невозможно, каким бы «толкованиям сновидений» и прочим теориям «Символического» и «Воображаемого» ты ни следовал. Сама суть всех этих герменевтических кругов, их подлинный смысл и задача скрыть Истину, а не истолковать её. Язык, вообще говоря, не создан для высказывания Истины: Истина нуждается не в сказывании, а как раз наоборот в сокрытии. Если бы не страшно, не метафизически Ужасно было бы сказывать Истину, то речь не возникла бы вовсе, в ней просто не было бы необходимости. Перефразируя Людвига Витгенштейна «о чём невозможно говорить, о том [не «следует», как в оригинале, а] возможно только молчать». И тогда только в психотерапии данного конкретного человеческого существа рождается Правда то, что можно и нужно сказать человеку и о человеке, чтобы дать возможность его Истине Быть.
Человек это текст. И сейчас, хотя это неправильно (фокусник не должен рассказывать о том, как он добиваться своей прекрасной иллюзии), я скажу о сакральной тайне единственно эффективной психотерапии: если ты хочешь помочь человеку жить (быть функциональным в Реальности), ты должен научиться говорить с ним о его Правде, не сокрушая при этом его Истины, оберегая его и Её от бессмысленных попыток Её сказывания. Истина Бытие в его подлинности и явленности, Правда единственно возможная форма представления Бытия (Истины) в Реальном, в реальности фактической жизни. Если бы вообще возможно было сказать Истину (представим себе эту методологическую нелепость интеллектуального упражнения ради) и если бы какой-то психотерапевт по своей наивной идеалистической, ну или гуманистической, глупости решился бы её зачем-то все-таки сказать пациенту, то он бы добился тем самым лишь его бегства. Истина, будь Она сказуемой и при этом изречённой, разрушила бы Текст, сотрясла и аннигилировала бы его в самом его существе.
Совсем грубо и неточно говоря: Правда есть единственно возможная версия Истины, адекватная Реальному. Именно структурирование этой Правды изнутри и посредством исходного Текста (человека, понятого как Текст) есть подлинная задача психотерапии, именно её психотерапевту и следует выдавать за Истину субъекта. Ты не имеешь права лгать пациенту (это разрушит и отношения с ним, и потенциальный терапевтический результат этих отношений), но ты и не должен пытаться заставить его вглядеться в глаза его же собственной Истины. Если только в этом не состоит его личный, сознательный выбор, влекущий за собой, и этот риск надо отчётливо понимать, или создание новых, эшелонированных систем ещё более масштабной невротической (герменевтической) обороны, или классическое безумие, или, что, наверное, также возможно как третий вариант, некое подобие святости, в которой, впрочем, человек более не будет существовать как Текст. Вот такой «придорожный камень» метафизики: «Налево пойдёшь коня потеряешь. Направо пойдёшь жизнь потеряешь. Прямо пойдёшь жив будешь, да себя позабудешь».
Человек это Текст. Общество (социальная общность) это коллективный Текст. Со всеми вытекающими из этого «психотерапевтическими» последствиями, с диалектикой, так сказать, Правды и Истины, порождённой природой Реального.
P.S.: Если вам когда-нибудь придёт в голову рискованная идея отправиться за вспоможением к психотерапевту, пожалуйста, забудьте тот профессиональный секрет, который я только что имел неосторожность раскрыть, раз и навсегда. Иначе чуда не будет, то есть фокус не удастся.
Акт первый: сущность памяти
Сейчас скучнейший, но весьма важный для нас экскурс в область фундаментальной, академической, не побоюсь этого слова, психологии Покорно прошу набраться терпения, а я, со своей стороны, постараюсь обойтись почти без ссылок на «авторитетные источники».
Прежде всего, нам нужно осознать одну поражающую воображение, но на самом деле очень простую вещь: память это и есть время. Больше никакого другого времени как некоей «протяжённости из прошлого через настоящее в будущее» (как, помнится, писала об этом БСЭ), не существует. Оно то есть время генерируется нашим мозгом, причём происходит это перманентно, на постоянной основе, здесь и сейчас. По этой самой причине нам и кажется, что есть какое-то там «прошлое», к которому мы бесконечно апеллируем, какое-то «будущее», которое нам грезится, и «настоящее», которое мы, честно говоря, и вовсе не замечаем, потому что именно в нём-то и занимаемся этой крайне важной для нас деятельностью созидаем свою индивидуальную «стрелу времени». Возможно, конечно, время есть где-то ещё, помимо наших голов (дал бы мне кто-нибудь его пощупать), но, полагаю, это не должно нас смутить чисто теоретически, наверное, у физиков-ядерщиков, абстрактные конструкты, пусть и в цифрах А так память это время, то есть прошлое, настоящее и будущее в одном флаконе.
Да, мы привыкли думать, что память это всегда о прошлом, но это наивное, сугубо семантическое заблуждение плод привычных коннотативных («языковых») игр. В действительности же память это не только прошлое, это и «сейчас», и «в будущем». Просто память на «прошлое» зовется в психологической науке «ретроспективной памятью», память на «сейчас» «оперативной», а память «на будущее» «проспективной». В общем, всякое время есть память и наоборот. А ещё точнее нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, есть лишь соответствующие образы в структуре нашей памяти. Мы не можем съездить во вчера и съесть сегодня протухший, а тогда ещё свежий суп. Мы не можем отправиться в завтра, чтобы узнать сегодня, не случится ли там, к великому сожалению, ещё какая-нибудь неприятность на японской АЭС, дабы подготовиться и, может быть, предотвратить. Впрочем, мы вполне можем всё это дело «развернуть» внутри своей головы и «съесть» («Жалко, вчера не съел! Вкусный был супец!»), и «испытать» («Боже-боже, какой ужас, опять прорвало!»), и «предотвратить» («Блокируй твэлы! Опускай поршни на полную катушку!»). К сожалению, правда, эта «развёртка» будет иметь весьма сомнительную эвристическую ценность причём данный тезис действителен как в отношении будущего (это, должно быть, понятно), так и в отношении прошлого (о чём, как правило, мы совсем не задумываемся).
Из этой абсолютно прагматичной (академической) оценки ситуации вытекают определённые и весьма увлекательные для нас следствия, подтверждённые, не побоюсь этого сказать, всё той же академической наукой.
Во-первых, поскольку «прошлое» является не фактом, а лишь только психическим образом, по сути, интерпретирующим этот когда-то имевший (возможно) место в действительности факт, то прошлое всегда конфабулируется[3]. Иными словами, никакого истинного «прошлого» не существует, есть лишь наша мыслительная деятельность на его счёт.
Во-вторых, «будущее» постоянно конструируется нашим мозгом, в противном случае совершенно невозможной становится целенаправленная деятельность субъекта, ведь «в норме» она проистекает из нашего расчёта на то, что некие наши действия сейчас приведут к определённому результату в будущем. А конструируется это «будущее» из образов «прошлого», которое варится в психологическом бульоне «настоящего», который, в свою очередь, возникает из варки в мозгу интерпретированного мозгом же «прошлого». В общем, это такой эффект как минимум двойной варки. Не знаю, отдавал ли себе в этом отчёт Жан Бодрийяр, но «будущее» это как раз то, что можно было бы с полным правом назвать «симулякром симулякра». Неудивительно, что частенько оно так всех драматизирует. Даже не столь отдалённое
Оставшийся же нам третий вывод мы можем сделать лишь с привлечением данных нейропсихологии, поэтому я позволю себе чуть отступить в сторону и вытащить из копилки научных фактов экспериментально доказанную теорию «нейронного дарвинизма» Джеральда Эдельмана, плюс к этому драматические опыты психолога Х. П. Бахрика на мозге крыс и, наконец, патологоанатомическую сущность корсаковского синдрома. Впрочем, вытащить-то мы вытащим, но, чтобы не испытывать терпения читателя, сразу же и перейдём к искомому выводу.
Понимаю сомнение всякого разумного человека, которому говорят мол, извини, прошлого нет, будущего нет, ничего нет, все симулякр, даже симулякр симулякра. И отчасти это недоумённое, а может быть, и возмущённое сомнение вполне оправданно. Всё, конечно, чуть сложнее. Сложность состоит в том, что наш мозг это не цифровой архив сколь угодно сумасшедшего айтишника и даже не публичная библиотека с известной только бабушкам-хранительницам системой кодификации фолиантов. Мозг это сложным образом, иерархически выстроенная машина, находящаяся в неустанном движении.