Горелик усмехнулся, немного помолчал и сказал:
Представляешь, Сэмми, он не хотел брать с меня денег! Еле всучил. А от чаевых он наотрез отказался.
Ты бы мог перевести их, в чём проблема?
Этот интернет-магазин принимает только наличные.
Потом повторно усмехнулся, пододвинул к себе стакан, вновь налил половину, также залпом выпил, но занюхивать не стал запил газировкой прямо из горлышка.
Прости, Сэм, тебе не предлагаю, помню, что ты от того, как винную пробку понюхаешь, уже начинаешь распевать свои дурацкие американские песенки и дико хохотать. Я завидую тебе.
Зато ты пьёшь, как заправский русский.
А кто я, Сэмми? Я ведь даже не обрезан.
Вторая сигарета раскурилась уже без кашля, и Горелик начал ходить взад-вперёд по холлу.
Понимаешь, сколько себя помню, мы всегда ставили ёлку на Новый Год. Когда мы это сделали в Израиле, соседи настучали нашему куратору по размещению. Тот пришёл к нам, посмотрел на дерево и с горечью в голосе поведал, что так делают 90 % репатриантов. Но мы так привыкли! Это главный наш праздник, как и День Победы, а не Песах и не Пурим, ты это понимаешь? А эти хумусы и фалафели? Я хочу пельменей с бульоном и свиную отбивную с жареной картошкой, они мне «это не кошерно». Идите вы в задницу с вашим кошрутом!
В запале монолога сигарета упала на пол, Питер растоптал её, потом поднял и бросил в пепельницу.
Помнишь, я показывал тебе фотографию, где мы стоим втроём, в резиновых сапогах и с лукошком, полным грибов? Ты ещё спросил, когда мы успели съездить в Россию. Это вовсе не в России: богатый репатриант настолько по ней скучал, что заказал в Сибири плодородный грунт и саженцы сосен. Всё это он высыпал и рассадил на двенадцати гектарах. Сосны прижились, а через несколько лет пошли грибы. Мы насобирали полное лукошко лисичек!
Говорящий остановился, глубоко вздохнул и продолжил.
Когда мы возвращались домой, почти у самого дома в эту корзинку вцепился какой-то идиот с пейсами и в шляпе, и начал что-то орать на иврите. Дед с ним чуть не подрался. На шум прибежал полицейский, который с грехом пополам говорил по-русски, оттащил этого придурка и перевёл его крики: мол, это грязная пища, и есть её нельзя. Мы ответили, что будем есть то, что хотим, и никто нам не указ. Полицейский перевёл. Тогда этот поц в шляпе, убегая, крикнул что-то, от чего полицейский помрачнел. Мы потребовали перевода, но тот только покачал головой и ушёл.
Лазар внимательно смотрел и слушал.
За этим цирком из окон и с балконов наблюдала вся улица. Когда мы поднимались к себе, Аркадий Израилевич со второго этажа через полуприкрытую дверь поинтересовался, поняли ли мы, что нам было сказано. Дед не успел открыть рот, а Аркаша, это чмо в майке, полосатых домашних брюках и с плешью, внятно сказал: «Ортодокс вам сказал вы не евреи!» и захлопнул дверь. Деду тогда стало плохо прямо на лестнице, две недели лежал в госпитале. Я тогда сильно хотел набить рожу Аркадию и тому, в шляпе, но отец запретил. После этого мы с папой твёрдо решили ехать в Америку, но дед не хотел.
Горелик подошёл к стойке, снова налил полстакана, поднял, некоторое время подержал стекло в руках, но пить не стал и стукнул стаканом о столешницу с таким усилием, что часть содержимого пролилась на стол.
После смерти деда мы приехали сюда. На второй день первый же попавшийся мне на улице черный остановил меня и, размахивая ножом-бабочкой, потребовал кошелёк. Я и в Союзе мог за себя постоять, а тут какой-то накуренный шибздик! Чем бы дело закончилось, я не знаю, метрах в двухстах за моей спиной показалась полицейская машина. Этот обсос сказал мне, глядя в глаза: «Убирайтесь в свой Израиль, куроеды, мы скоро устроим вам похохотать!», и сквозанул в переулок. Патруль подъехал, копы вышли из машины, один из офицеров спросил, всё ли у меня в порядке. Второй тем временем светил фонариком в тьму. Задали вопрос, желаю ли я подать заявление, я отказался. Они отвезли меня домой, по дороге прочитали лекцию о том, что сопротивляться не следует, надо отдать деньги жизнь ведь дороже. В их словах я услышал безысходность.
В очередной раз выдохнув, Питер снова взялся за стакан, на этот раз выпив только половину от налитого, утёрся рукавом, выбрал в коробке засохший, но не надкусанный кусок пиццы, отъел внушительный кусок и, не торопясь, начал жевать.
(Как странно на него действует водка, подумал Лазар, и взгляд прояснился, и помятость расправилась.)
Да, в Союзе мы были евреями, но в лицо нам никто не тыкал! Приехали в Израиль, и вдруг оказались не евреями. Как так? Ладно, поехали в оплот мировой демократии, снова стали евреями, но второго сорта! Сэм, как ты думаешь, почему все новые репатрианты живут на Брайтоне? Потому, что не могут выучить язык? Вовсе нет! Ни одна старая еврейская община не хочет нас принимать! Ни одна. Мы чужие, эдакие недо-евреи. Мы мотаемся по глобусу, как Агасферы, везде лишние. Может, не надо было уезжать из России?
Ты хочешь вернуться?
Кому я там нужен, ни кола, ни двора, ни капиталов.
А голова?
Там своих хватает.
У тебя совсем нет денег?
Я всё вложил в этот проклятый стартап. Нет, отец мне кое-что оставил. Он покупал на моё имя акции, вкладам в банках не верил. Когда я забирал архив из его квартиры, в первой же тетради нашёл листочек с логической задачкой из детства. Сначала не обратил на него никакого внимания, а потом понял, что это шифр. Я разгадал его за три минуты, взял отвёртку, открутил пластиковую панель в прихожей, за которой был закрытый сейф. Догадаться, каков был код, дело нехитрое: его придумал мой папа, и шифр этот дата моего рождения.
Значит, у тебя кое-что есть?
Именно кое-что! По сравнению с тем, что было, совсем немного. Впрочем, без отца и этого бы не было. Содержимого сейфа мне хватит на остаток жизни в условной Камбодже, чтобы ни в чём себе не отказывать. Так что, просплюсь, помоюсь, упакую вещи и адью!
Горелик потянулся за новой сигаретой. (Дело принимает новый оборот! почти вслух подумал Лазар. Надо его взбодрить.)
И, всё-таки, сколько было в сейфе?
Питер с ухмылкой посмотрел на собеседника и сказал:
Не обижайся, Сэм, но ты истинный американец. У вас только и разговоров, что о деньгах: кто сколько заработал, у кого какой бизнес, как бы этот бизнес замутить, да чтоб поприбыльней. Вы бездуховные люди! Вам деньги застили глаза! Что ты сверлишь меня взглядом?! Ну, 280 тысяч в акциях и 145 тысяч наличными. Мало?!
Откуда у твоего отца такая сумма? Его годовой доход был максимум 40 тысяч!
Папа играл в преферанс в закрытом клубе на Брайтоне, с такими же агасферами, как и он. Пока его туда пускали. Ты не забыл, что он математик? Впрочем, о чём я? И у тебя на уме одни деньги! Я знаю, что ты тоже солидно потратился на этот клятый стартап. Ты пришёл требовать возмещения убытков?
Горелик закипал. Ситуация явно накалялась.
Ты ловко выведал, сколько у меня наличных, Питер начал кричать, назови сумму! Я тебе всё время рассказываю об отце, а тебя интересуют только его деньги! Ты алчный, как все американцы! Назови, уже, сумму! И закончим на этом! С нашей дружбой, с нашими отношениями, с нашим бизнесом, гори он в аду! Со всем закончим!
Оратор яростно схватил бутылку, налил стакан до краёв, в три глотка осушил его и, с криком «Финита ля комедия!», с размаху хлопнул стекло об пол.
Стакан разлетелся вдребезги со звуком взрыва небольшой гранаты. Горелик поднял глаза на друга и оторопело сказал:
Сэм! У тебя рана на лице
Лазар, до сего момента с каменным лицом и стальным взглядом наблюдавший за истерикой, также невозмутимо потрогал скулу рукой, увидел на пальцах кровь, подошёл к большому зеркалу, нащупал застрявший в коже осколок стакана и выдернул его. Другой рукой аккуратно достал чистейший носовой платок, приложил его к ране и, подойдя к светильнику, начал с интересом рассматривать «на просвет» кусок стекла.
Ну, вот, горько усмехнулся Горелик, теперь у тебя есть все основания подать на меня в суд за нанесение физического ущерба
Лазар молча подошёл к барной стойке и бросил осколок в пепельницу. Горелик удивлённым взглядом проводил полёт стекла.
Если ты успокоился, я буду говорить. Сэм посмотрел на количество крови на платке: рана была пустяковой. Деньги, безусловно, важны в нашей жизни. Даже буддийские монахи без них обойтись не могут. Но, помимо денег, есть ещё важные компоненты жизни. Дружба, например. Заслуги и слава учёного. Почёт и уважение. Цель в жизни. Наш стартап. Своим поведением ты предаёшь отца, Питер! Своим унынием ты разочаровываешь всех, кто тебя знает! Как же твои слова про «дело всей жизни»? Ты от них отказываешься?
Немного помолчав, Горелик ответил:
Да, Сэм, отказываюсь. На эту удочку я больше не клюну. Всё. Сдулся Петя.
И всё-таки, что ты собираешься делать?
Питер, понуря голову, прошёлся по холлу и сказал:
Дед мне рассказывал, что был на родине своего отца только раз в жизни, летом сорок четвёртого, когда они, с боями, освободили забытое Б*гом местечко. Могилу предка он не нашёл. Так вот, этим займусь я. Найду могилу прадеда, обустрою там фамильный склеп, и перевезу прах деда и отца туда, на их историческую родину. Хватит мотаться по свету.
А где это местечко?
В Белоруссии.
Лазар выдержал паузу и чётким ровным голосом произнёс:
Между прочим, тебя там ждут.
5.
В кабинете полковника Некрасова было непривычно свежо: в полуоткрытые окна вливалась хоть ещё и сырая, но уже тёплая московская весна. К тому же, побрызгали чем-то антитабачным, чтоб некурящим было комфортнее. Пепельницу спрятали. Галочка внесла шесть дымящихся кружек кофе, издававших такой аромат, что сразу вспоминалась настоящая турецкая кофейня, та, что для своих, а не подделка для туристов.
Кружек было именно шесть, по числу участников: хозяин кабинета и ведущий сотрудник управления от конторы сидели по одну сторону длинного стола; профессор и трое его коллег-учёных расположились напротив. За кофе сразу принялся только «молчун-правдоруб».
Между тем, настроение у всех было разное: полковник с лёгкой улыбкой рассматривал приглашённых; профессор был взволнован и еле сдерживался от желания начать говорить; второй из «белохалатников» обалдело оглядывал интерьер кабинета; третий смотрел на полковника, как кролик на удава; «главный оппонент» был невозмутим, скорее суров, и разглядывал гущу, оставшуюся от моментально выпитого кофе; капитан внимательно изучал «молчуна», подмечая все жесты и действия.
Наконец Некрасов, решив, что паузы достаточно, открыл заседание.
Ну-с, приступим! Я полагаю, что представляться смысла не имеет, вас ведь оповестили, куда и к кому приглашают на совещание. Капитана Зиновьева вы уже знаете. Вас, профессор, мы, конечно, тоже знаем, а вот своих коллег представьте, пожалуйста.
(Чего нас представлять? Подумал «молчун». Ваша контора знает всех как облупленных)
Профессор вскочил и взволнованно начал отвечать:
Господин, эээ Товарищ полк
Некрасов мягко перебил учёного:
Давайте без чинов, просто по имени-отчеству.
Ах, да-да, конечно!
Жилин судорожно полез в карман пиджака, вытащил оттуда визитку, подслеповато в неё всмотрелся и продолжил:
Простите. Да. Юрий Николаевич, я несколько удивлён форматом и местом проведения совещания. Право, я бы предпочёл видеть более широкий круг участников, впрочем, это не важно
Важно, Сергей Кондратьевич, очень важно. Мы и так совершили большую ошибку, принеся материалы по теме нашего сегодняшнего совещания в вашу уважаемую организацию.
Полковник внимательно посмотрел на подчинённого. Тот никак не отреагировал, продолжая изучать четвёртого учёного.
Отчего же ошибку?!
Об этом я сообщу в конце совещания. Продолжайте, профессор.
М-да. Итак: кандидат наук, доцент кафедры «***» Иван Иванович Храмцов, наш главный специалист по лазерам и всем, что с ними связано.
Представленный встал, кивнул головой и сказал:
Профессор меня перехваливает!
Не скромничайте, голубчик, присаживайтесь. Если установка заработает, докторская у Вас в кармане.
Храмцов засияв, сел.
Далее, наш самый молодой коллега, доцент кафедры «***», Серёжа эээ, простите, Сергей Анатольевич Терещук. Именно он заострил наше внимание на забытом эффекте Паиса и его новых аспектах.
Второй представляемый вскочил и затараторил:
Видите ли, когда я случайно обратился
Жилин прервал его:
Коллега, Вам обязательно дадут высказаться.
Да, извините.
Терещук покраснел, шмякнулся на стул, и, еле справляясь с волнением, продолжал смотреть на полковника во все глаза.
И, наконец, доцент Павловский, гуру во всём, что связано с прикладным применением наших наработок. Почти тот самый «Гоша» из фильма, только «Гоша» с учёной степенью.
Молчун не вставая кивнул головой, продолжая изучать дно кружки.
Профессор ожидал, что доцент тоже встанет, однако тот продолжал буравить взглядом кофейную гущу. Желая сгладить неловкость ситуации, Жилин сказал:
Видите ли, господа, мы в некотором роде волнуемся, ведь мы все в этом здании в первый раз
Не все. Павловский резко поднял глаза на капитана. Видимо, он с самого начала встречи почувствовал на себе пристальный взгляд Зиновьева. Тот быстро отвёл глаза. Далеко не все.
Молчун медленно повернул голову в сторону Некрасова и произнёс:
Не так ли, полковник?
Повисла гробовая тишина. Учёные буквально вылупились на коллегу. Некрасов с лёгкой, почти отеческой улыбкой смотрел на Павловского. Всё ещё стоящий на ногах Жилин снова попытался разрядить обстановку:
Простите, я забыл упомянуть имя-отчество нашего глубокоуважаемого
Полковник рукой остановил профессора:
Мы давно знакомы с Владимиром Георгиевичем. Больше двадцати лет.
Двадцать два.
Вы считали?
Нет, всегда помнил нашу первую встречу. Правда, и кабинет был поскромнее, и звание поменьше, и тема встречи была другая, хотя встречей это назвать трудно. Вы ведь тоже не забыли, а, полковник?
Такое не забудешь. Вы, Владимир Георгиевич, оказались крепким орешком. Из-за Вас я получил выговор со всеми вытекающими, меня ведь уже представили к капитану, пришлось ждать ещё год. Впрочем, на ошибках учатся. Вы преподали мне хороший урок.
И Вы мне. Я тогда потерял веру в человечество.
А, по-моему, наоборот нашли.
Это смотря с какой стороны смотреть!
Если б не та беседа, Вы бы не были доцентом, а гремели котелком по зонам, а я был бы капитаном-пенсионером, сидел в занюханном ЧОПе на дежурствах.
Полковник! Вы хотите всем присутствующим поведать о грехах моей бурной молодости?
Отнюдь. Не вспомни Вы ту встречу, Владимир Георгиевич, я бы и не упомянул ни о ней, ни о нашем знакомстве.
Павловский шумно выдохнул, откинулся на спинку стула и стал смотреть в потолок.
Итак, когда высказались на личные темы, предлагаю перейти к нашему общему делу! Внезапно повеселевший полковник обвёл взглядом присутствующих. Прошу вас высказаться о насущных проблемах. Профессор, Вам слово.
Жилин снова вскочил.
Благодарю Вас! После визита уважаемого эээ
Профессор посмотрел на Зиновьева, но полковник подсказал:
Евгения Эдуардовича.
Простите, да, конечно, Евгения Эдуардовича, мы провели несколько совещаний и составили список очевидных проблем, без решения которых даже не стоит приступать к серьёзной работе над установкой. В составлении этого перечня живейшее участие принял доцент Павловский.
Жилин посмотрел на доцента, тот продолжал безучастно разглядывать потолочные светильники.
Я продолжу. Есть несколько серьёзных проблем, начну по возрастающей. Первая оптика. Я полагаю, что американские оппоненты просто так её не отдадут?