Питер вымучил улыбку и произнёс:
У Вас очень редкая фамилия.
Встречающий улыбнулся в ответ и сказал:
Я рад, что в столь долгом и бурном пути Вы не растеряли чувство юмора.
По мне видно, что путь был бурным?
Да. Вам не мешает освежить себя и костюм. Всё это можно будет сделать в гостинице. Пойдёмте. И наденьте, пожалуйста, маску сейчас в Москве подцепить коронавирус проще, чем триппер в Амстердаме.
Несмотря на утренний час, город уже увязал в извечной пробке. Автомобиль подолгу стоял на светофорах, разгонялся и снова тормозил; вместо обещанных навигатором одиннадцати минут ехали уже больше получаса. Питер не отлипал от окна: он не был в Москве больше тридцати лет. Старый город умирал, без боя уступая позиции неотвратимо наступающим стекло-бетонным гигантам-уродцам. Впрочем, когда машина свернула на Тверскую, на которой, к удивлению, было свободное движение, Горелик начал узнавать Москву своего прошлого.
Микроавтобус подкатил к оперативно открывшемуся шлагбауму, плавно подъехал ко входу и остановился. Пассажиры вышли из машины по-разному: Иванов бодро выпрыгнул и успел подхватить Питера, чьи ватные ноги, давно не чувствовавшие твёрдой земли, едва не подвели его.
Горелик вновь попытался пошутить:
Однако, гравитация здесь такая же, как и везде, и совершенно не изменилась, в отличие от города.
Иванов снова легко улыбнулся, не склонный к научным диспутам, взял чемодан гостя и рукой предложил следовать за ним. После кондиционированной прохлады в салоне автомобиля Москва, с её летней бетонной духотой, ударила по больной голове Горелика с силой голландского кексика. Он снова покачнулся. Город его детства сырой, дождливый и слякотный, вечно пасмурный и тоскливый, весь из серых депрессивных домов, канул в лету. Перемены грандиозные, и Питер не был к ним готов, а к жаре тем более. Неуверенной трусцой он последовал за Ивановым, перед которым услужливо распахнулись двери.
Родившийся в Москве, хоть и понауехавший, Горелик никогда не был в «Национале». Неожиданное великолепие холла оглушило Питера, мощная роскошь заставляла благоговеть. Среди этого сияния обострённое обоняние, многократно усиленное длительной пьянкой, поверх запахов гостиницы, богатых постояльцев и элитного кофе, распознало знакомый парфюм. Горелик закрутил головой, и в углу увидел небрежно-элегантно развалившегося в кресле Лазара: даже под медицинской маской было видно, что тот улыбается.
Сэмми!
Питер!
Горелик со всех ног бросился к другу. Лазар предупреждающим жестом остановил Питера:
Никаких обнимашек. Только рукопожатие. Соблюдаем ковид-протокол.
Горелик прыгал вокруг компаньона, как маленький ребёнок вокруг новой игрушки.
Сэм! Сэмми! Дружище! Ты уже здесь! Как ты добрался? Как наши дела? Где установка?
Все вопросы и ответы вечером. Тебе надо привести себя в порядок в таком виде и с таким амбрэ нельзя появляться перед солидными людьми. Поднимемся в твой номер.
Да, да, конечно. Сейчас, возьму чемодан. Господин Иванов!
Горелик завертел головой. Чемодан ехал на тележке, толкаемой портье, в сторону лифта. Иванов растворился.
Питер! То-то не так?
Эээ Я не рассчитался с господином Ивановым. Сколько я должен?
Кому?
Ну, Иванову.
Лазар смотрел в глаза другу и молчал. Горелик понял, что спрашивать о таких мелочах не стóит, сказал: «Ага», и последовал за чемоданом. В лифте Лазар произнёс:
Бросишь вещи в номере, после чего за тебя возьмутся. Сауна, массаж, здоровый сон. Из тебя надо как следует выбить дурь. К отбытию ты должен быть, словно заново родившийся. Нам предстоит титаническая работа. Вечером за тобой заедут. Встретимся у поезда.
Двери открылись на нужном этаже, Горелик вышел вслед за портье, Лазар остался в лифте.
Вечером, на перроне Белорусского вокзала, благоухающий и отутюженный, побритый и постриженный, Питер, на самом деле, был совсем другим человеком.
Докладывай.
Полковник Некрасов раскачивался в кресле, задумчиво глядя на дымящуюся в пальцах сигарету. Капитан Зиновьев стоял перед столом с раскрытой папкой в руках. В кабинете они были вдвоём.
Горелик и Лазар в Москве.
Хорошо. Как они?
Лазар как всегда, а Горелик изрядно потрёпан. Сейчас его приводят в чувство в «Национале». К вечеру будет, как огурчик.
Вопросы задаёт?
Кто?
Ну, не Лазар же! Горелик, конечно! Когда Лазар задавал вопросы?
Виноват. Капитан сглотнул слюну. Задаёт. Общие вопросы задаёт. Деталями не интересуется.
Ясно. Где установка?
В Левашово. Идёт погрузка в военный борт.
Некрасов молчал и продолжал следить за дымом.
Зиновьев решился прервать молчание.
Юрий Николаевич! Есть проблема.
Говори.
Судно, вёзшее установку, затонуло не там, где было предусмотрено.
Полковник бросил сигарету в пепельницу и развернулся к подчинённому.
Почему?
Команда решила сэкономить. Они прошли Гибралтар, направились в сторону Балеарских островов и плыли до тех пор, пока мазут не закончился. Когда машина встала, открыли кингстоны и подали сигнал бедствия. Посудина затонула очень быстро.
В чём суть проблемы?
В том, что судно лежит на глубине семидесяти метров, а часть команды спас корабль «Оупен Армс». Их уже допрашивают в Мальорке, и они путаются в показаниях. Спасатели сообщили о происшествии правительству Испании, те ждут экологическую катастрофу с разливом мазута, а её нет. Баки пустые. И трюм пустой. К месту затопления отправляют эсминец с военными ныряльщиками.
Где перегрузили установку?
В запланированной точке, недалеко от Азорских островов.
А где остальная часть команды?
Дошла на моторных лодках до Испании и разбежалась.
Кто, кстати, нанимал команду и фрахтовал судно?
Лазар.
Наши там засветились?
Нет.
В чём проблема? Пусть Лазар и отвечает.
8.
Плавно покачиваясь, поезд неспешно протягивал своё извивающееся тело через выходные стрелки Белорусского вокзала. За окном вечерела вечно куда-то спешащая Москва, проплывали старые и новые дома, забитые машинами дороги и развязки, гаражи, склады, торжища