Многоточие росы
Серия «Трианон-мозаика»
Марина и Маргарита Посоховы
Авторы сердечно благодарят друзей и близких,
без которых эта книга не приобрела бы множества
дополнительных деталей и уточнений, характерных
для описываемых времен и мест действия.
Авторам чрезвычайно повезло, что среди людей,
связанных с ними доверительными отношениями,
имеются историк, психолог и сотрудники полиции.
Огромное спасибо Ирине Атабекян
и Сергею Набугорнову (Краснодарский край).
Отдельная благодарность магистру филологии
Ирине Романовой (Рига) за профессиональную
и творческую работу над текстом.
© Марина и Маргарита Посоховы, 2023
ISBN 978-5-0059-5276-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1898 год
Я это совершил. Я убил её, омерзительную тварь в женском обличье. Но никаких угрызений совести, а паче того, раскаяния, не испытываю. Прошло уже несколько месяцев, в течение которых я словно замер, затаившись, и только сегодня решился записать эти строчки. Для чего я пишу и сам не знаю, но справиться с острым желанием взяться за перо не в силах.
В мае нынешнего года я получил письмо от моего любимого профессора, который прежде преподавал у нас в Петербурге, а теперь, в видах пошатнувшегося здоровья, вынужден был уйти в отставку, и поселиться в Т.., небольшом городишке, довольно далеко от столицы. Впрочем, мне проще приложить его собственноручное письмо, нежели описывать все обстоятельства, предшествующие, быть может, самому главному в моей жизни событию. Написал его Николай Трофимович Кисловский (так звали профессора), зная мои стесненные материальные обстоятельства, усугубленные ранней и не совсем обдуманной женитьбой. Курса в университете я еще не кончил, супруга моя готовилась стать матерью, и жили мы не то чтобы трудно, а вовсе бедно. Помощи ждать ниоткуда не приходилось, и с рождением малютки грозила нам совсем уж неприкрытая нищета. Оттого я настолько обрадовался письму профессора:
«Дорогой мой ученик! Должен Вам признаться в том, что имел некоторую обиду, узнав о Вашей женитьбе. Почел это действие едва ли не предательством по отношению к науке, творчеству и проч., и проч. И вот теперь вынужден признать Вашу правоту. Здоровье мое окончательно расстроилось, невзирая на уход от преподавания и переезд в родные места. Ноги отказываются служить своему владельцу, и ныне нахожусь я в полной зависимости от дальней родственницы по материнской линии, которая взяла на себя все заботы о моей немощной персоне. Полагаю, участь моя была бы менее печальна, если бы рядом могли находиться более близкие люди. Но сделанного не воротишь
Нет, дорогой мой юный друг, я не для того взялся Вам написать, чтобы возбудить жалость своими старческими излияниями. Помните те материалы, которые Вы подготовили для моего рассмотрения в прошлом году? Так вот, любезный мой ученик, у меня наконец имеется в достатке времени, чтобы разобраться во всех своих бумагах. Перечитав Вашу работу, я, на свой страх и риск, немного подработав, решился отправить ее в одно уважаемое издание, с редактором которого я с давних пор (хоть и заочно) дружен. Статья ему понравилась, он ее намеревается напечатать, и даже предлагает Вам несколько расширить объем печатного текста до нужного ему размера. В планах у этого издательства есть намерение выпустить целую серию брошюр по данному направлению, и первым в проэкт предполагается пригласить именно Вас, мой друг. Я вызвался быть посредником в переговорах и надеюсь увидеть Вас у себя в Т не позднее конца мая.
P.S. Забыл сказать: господин редактор был так любезен, что потрудился выслать на мое имя аванс, а именно двадцать пять рублей, каковую сумму я намерен вручить при нашей встрече. Примите, и проч.»
Надо ли говорить, что я полетел к своему профессору как на крыльях! Раздобыв в долг денег на поездку третьим классом в один конец, я помчался в Т, небольшой городишко на полдороге между Петербургом и Москвой.
Домик Кисловского, доставшийся ему от родителей, я нашел без труда, хоть его сложно было разглядеть из-за разросшейся сирени, в которой не было видать ничего, кроме не то террасы, не то просторного крыльца. Там, за накрытым к чаю столиком, я его и увидел. Старик изрядно сдал, похудел, еще больше поседел, но печальнее всего было то, что сидел он в кресле на колесиках, с закутанными в байковое одеяло ногами.
Профессор был не один напротив него помещался молодой человек, вероятно, одних со мною лет, но, не в пример мне, выглядевший импозантно. Стройно сложенный, довольно упитанный, одетый чрезвычайно опрятно, даже по моде, с пушистой молодой бородкой и подкрученными усами.
Виктор Герасимович Суханов, тоже в некотором роде мой ученик, познакомил нас профессор, назвав и мое имя. Приезжая на вакации, я имел удовольствие заниматься с Виктором Герасимовичем по просьбе его родителей. Теперь он кончил курс в Москве, и покамест отдыхает, набирается сил перед тем, как всерьез начать искать себе места.
Пришлось отложить начало беседы, ради которой я приехал, и обмениваться с новым знакомым замечаниями о погоде. Профессор Кисловский одобрительно кивал, похоже, соскучившись по общению, и, спохватившись, позвал:
Прасковья Ильинична! Принесите-ка нам, голубушка, еще чего-нибудь к чаю, гости мои люди молодые, с хорошим аппетитом.
На зов хозяина из глубины домика послышалось неопределенное бурчание, и минут через десять, не раньше, выплыла монументальных размеров особа, более всего похожая на гранитную глыбу. Все, что ей принадлежало, отличалось грубостью и большими размерами: черты бледного пористого лица, руки, ноги в ботинках, подозрительно похожих на мужские, даже уши с мочками, оттянутыми круглыми дутыми сережками. Довершало сходство со скалой серое платье и серый же коленкоровый передник, пояс которого, хоть и туго повязанный, выдавал полное отсутствие талии как признака женской фигуры. Зычным голосом, тембр которого тяготел к басовым нотам, она протрубила, ставя на стол тарелку с неаппетитными на вид и тоже сероватыми пряниками:
Говорили, что один гость приедет, на одного и накрывала
Виктор Герасимович озадаченно смотрел на меня, а я на него, когда профессор, болезненно сморщившись, с укоризной сказал:
Пашенька, ну зачем ты так
Монументальная Пашенька поворотила могучий корпус в его сторону и приготовилась изречь, по всей видимости, что-то тяжелое и резкое, но ее опередил звонкий возглас:
Ах, какая неожиданная удача! Профессор, а я не решалась вас побеспокоить, боялась, что вы нездоровы!
Голос принадлежал молодой даме, чья голова в модной широкополой шляпе возвышалась поверх сиреневых зарослей. Высота нахождения этой головы объяснялась тем, что ее владелица помещалась в экипаже, раскинувшись на сиденье с искусно-небрежной грацией. Не дожидаясь приглашения, она ловко спустилась с подножки и простучала каблучками по деревянным ступенькам крыльца, на котором мы сидели. Прасковья Ильинична, издав утробный рычащий звук, стремительно, насколько позволяли ее размеры, скрылась с глаз долой. Молодая дама, нимало не смутившись, продолжила радоваться, сияя улыбкой и рассыпая слова, словно сухой горох:
Николай Трофимович, миленький, как же я рада вас видеть! Представьте мне своих гостей
Виктор Герасимович опомнился первым и с готовностью подскочил, уступив даме свое место. Она поблагодарила его неторопливым кивком, глядя искоса и несколько лукаво, принявшись устраиваться в тесном облупленном полукреслице. На меня она тоже взглянула, но глаз не задержала, продолжая стрекотать:
Выбралась в город, выпросилась у мужа на волю, побаловать себя дамскими радостями, по магазинам проехаться, к ювелиру заскочить Накапливаются, знаете ли, мелочи всякие то замочки заедают, то камешки ненадежно держатся В чистку тоже нужно кое-что отдать А к вам, миленький Николай Трофимович, у меня просьба, она обвела сияющими глазами нашу честную компанию и улыбнулась особенно искательно. Не могли бы вы порекомендовать молодого человека из ваших учеников, хотя бы месяца на три Моего Котеньку пора в гимназию готовить. Ему уж девять лет, а он все больше с гувернантками. Муж мало им занимается возраст, знаете ли, дает о себе знать Мне же хочется, чтобы сын более мужественным рос, под мужским влиянием, понимаете?
Так вы для сына воспитателя ищете? кашлянув, прервал ее Кисловский. Я ведь от дел отошел, преподаванием более не занимаюсь Можно в местную гимназию обратиться, там вам точнее подскажут.
Что вы, профессор! Я только вам доверяю. И потом, в здешней гимназии одни замшелые сухари водятся. А мне то есть, Котеньке, необходимо движение, общее, так сказать, развитие, а не только грамматика там или арифметика Я не поверю, что у вас нет среди знакомых подходящего молодого человека, хоть бы и из другого города. Содержанием он доволен останется, дом в имении у нас прекрасный, повар на всю губернию славится. Парк, речка с купальней пусть бы Константин плавать научился, как у древних греков говорилось? «Неумеющий плавать подобен слепому»
Неграмотному, сударыня вздохнув, поправил ее Кисловский. Простите, господа, я не назвал имени нашей гостьи: Елена Сергеевна Хвалынова, супруга одного из самых наших уважаемых
О, да-да, именно так! перебила его дама, едва поклонившись. Разумеется, кто же еще лучше разбирался в развитии ума и тела, как не прекрасные эллины! Они и гимнастику изобрели, и за телом ухаживать умели, как никто после них. Только уж будьте добры, миленький Николай Трофимович, аттестуйте письменно своего протеже, так, несколько слов на бумаге, не для меня, для моего мужа Он человек старых взглядов, ретроград, можно сказать Вам он доверяет как никому на свете!
Кисловский глубоко вздохнул, поправляя одеяло у себя на коленях. Неуверенно качнул головой, но сказать ничего не успел сияющая Елена Сергеевна положила беленькую ручку на его плечо и проворковала:
А найти меня проще простого. Я остановилась в гостинице «Палас», пробуду здесь дня три. Оказывается, в городе ярмарка, а я и забыла совсем, одичала в деревне. Боюсь, модистки меня на смех поднимут, настолько я от моды отстала! Ну, миленький, не откажите, ждать буду весточки от вас с нетерпением. Не провожайте меня!
Так же неожиданно, как и появилась, госпожа Хвалынова процокала по ступенькам в обратную сторону, и экипаж, скрипнув рессорами, унес ее, покачиваясь на ухабах немощеной улочки. Мы молчали, глядя, как вишневая бархатная шляпа скрывается за поворотом, только тогда Виктор Герасимович вернулся на свое место. Он слегка кашлянул и провел пальцами по верхней губе, расправляя ухоженные усики.
Николай Трофимович смущенно развел руками:
Не научился, судари мои, обращаться с прекрасным полом! Вьют они из меня веревки, словно из пеньки. Даже не знаю, как удобнее этой барыньке отказать.
Зачем же отказывать? спросил Виктор Герасимович, не поднимая глаз, разглаживая заштопанную скатерку. Просьба из самых обыкновенных.
Да не скажите Давненько вы в родных пенатах не были. Я анахоретом полнейшим живу, и то слухи до меня дошли, какой грандиозный скандал приключился в прошлом году. Воспитатель в имении Хвалыновых уже бывал, и едва, сказывают, ноги унес. Старик Хвалынов его чуть ли не арапником отстегал.
И правильно сделал! Прасковья Ильинична ввалилась с поспешностью, выказав, что она слышала весь недлинный разговор с гостьей от слова и до слова. Чтоб другим неповадно было! Это ж какую наглость иметь надобно, чтобы опять Да ее после того скандалу ни в одном порядочном доме не принимают. Слыхали, в гостинице остановилась, стало быть, даже родня, и та
Ну, родни у нее немного, примирительно вступил Николай Трофимович. Росла сиротой, опекал дальний пожилой родственник
То-то что пожилой, да, в свое-то время, тот еще бонвиван был Девчонка бойкая росла, и при таком воспитателе
Прасковья Ильинична, что-то вы расходились не в меру попытался урезонить Кисловский домоправительницу. Ничего такого здесь не
Здесь-то да! После того, как ее вывозить начали, да никто в женихи не сподобился, хоть и вились роем, как мошкара! Приданого-то за нею никакого Укатила в Париж, для виду только тетку какую-то семиюродную прихватила, целый год в заграницах прожили. На какие шиши, спрашивается? Вернулась батюшки-святы, разнаряжена, расфуфырена! Даже предводительша, говорят, завидовала
Прасковья Ильинична, самоварчик остыл, напряженно проговорил Кисловский, делая еще одну попытку остановить словоизлияния своей родственницы. Она вскинула голову с туго зачесанными в крохотный пучочек серыми полуседыми волосами, и ушла, упрямо выпятив тяжелую нижнюю челюсть.
М-да профессор смущенно погладил клетки на одеяле.
Однако какие страсти кипят в нашем городке, попробовал перевести все в шутку Виктор Герасимович. А что, муж у этой особы такой уж самодур?
Говорят, крут бывает Герой Плевны, как-никак
Плевны? Так ведь лет двадцать прошло, если не более! Виктор Герасимович насмешливо хмыкнул, но не стал долее расспрашивать, потянувшись за шляпой, лежащей на скамейке рядом с перилами. Забыл сказать вам, Николай Трофимович, я ведь забежал ненадолго, хочу в Москву проехаться, на вечерний поезд успеть. Сейчас домой заскочу за вещами и
Что ж так заторопились? Кисловский несколько виновато протянул к нему руку. А я уж собрался историей вас развлечь, заодно, глядишь, совет получу от вас, молодежи, как мне барыньку отвадить. Очень уж щекотливая ситуация, знаете ли
Виктор Герасимович положил шляпу на место и вернулся на свой стул. Профессор, неловко кашлянув, пояснил:
Был уж один, был Из этих, которые на катках обучают.
Конькобежец? не совсем впопад подсказал я.
Как-то это нынче иначе называется И не каток теперь, а на английский манер
Скэйтин-ринг? спросил Виктор Герасимович, и, видя, как профессор согласно кивает, пояснил мне, словно провинциалу:
Круглый год раскатывают, и не только на полозьях, но и на специальных колесиках. Говорят, в инструкторы не гнушаются идти даже молодые люди из хороших фамилий. Занятие не из трудных, а плату за час берут такую, что только состоятельным людям не в тягость. Дамы тоже охотно обучаются катанию, для фигуры полезно, и вообще
Дамы в особенности! подхватил профессор, улыбаясь. Такого-то красавца наша Елена Сергеевна и выписала прошлым летом якобы для сынка. Я этого господина даже издали видел, тогда еще вывозила меня Пашенька на бульвар прогуляться. Все наши приказчики его жилеты вкупе с пиджачными парами копировать пытались, да где там! Он ведь еще и с мускулами, на зависть лавочным сидельцам И вскоре тот знаменитый скандал разразился. Что уж там на самом деле произошло бог весть, но слухов по городу было! Оттого я в великом затруднении
Гони ты ее в шею, Николай Трофимович! раздался возглас Пашеньки. Она встала, уперев руки в бока, совершенно загородив собою проход и тем самым отрезав путь к отступлению для Виктора Герасимовича. До чего дожили, я вас спрашиваю! она грозно обвела взглядом нашу присмиревшую троицу. А как иначе, если даже на картинах таких стали рисовать, совсем стыд потеряли! она явственно изобразила плевок, благо, что в сторону. Бывала я на вернисаже, так народ только над нею и толпился!