В музыкалке параллельно с основными инструментами меня грузили сольфеджио, историей музыки, фано и оркестром. Мне нравилось только последнее, там слажаешь в такой-то это толпе, никто и не заметит. У меня была огромная бас-балалайка, которую вежливо называли контрабас. Но у директора школы, что сидел рядом. Бас должен был быть сзади домр всяких, балалаечек. У него бас-балалайка была гигантской, он просто волочил её, как орк палицу. Моя партия была легка и я просто слушал всех вокруг. Ко дню поражения мы тщательно подготовили несравненные номера, я был в костюмчике и туфлях на каблуках квадратных гробы. Эксклюзивным бонусом я исполнил соло из бумера на баяне при поддержке гитары и балалайки.
Я жаждал домашний компьютер больше растворимого чая с огромной порцией ядовитого рафия. Продавал с огорода по мелочи на улице в Сызрани: чеснок, картошка, морковь. Копилось потихоньку. Денди было давно на помойке. Новым развлечением стал массовый просмотр как кто-то в магазе гамает в плэйстэйшн. Надзор за обречённым человеком, который заплатил за игру был всегда сногсшибателен. Мой одноклассник клянчил у бабушки червонцы, чтобы оплатить молоденькой смотрящей за игровой приставкой.
Я так часто там стоял, что как-то в дождь никого не осталось. Все успели ушмыгнуть, а один парень вопил, что у него угнали велик, пока он зависал с джойстиком. И эта девушка тайно предложила мне поиграть бесплатно. Я с таким почтением и благоговением сел напротив дорогущей редкой плазмы. А она взяла и поставила самую худшую игру, что там имелась: гоночки, да ещё и управление на двух крутящихся толстых пипках, которые поначалу бесили с такой-то привычкой к Денди. Я так желал поиграть в приставку, а тут она была вовсю под моим полным контролем, сжата в потных пальцах. Приходилось гонять по трассе, не сидеть же и молча смотреть на то, что стало таким ненужным и совершенно бесполезным. Я не предавал далёкую мечту о компьютере жалкой мечте о приставке. В компьютере можно делать всё, что хочешь, в этом я был уверен.
Эта девушка, сдающая пээску на время поюзать, её звали Настя. Мне нравилось её лицо. Оно было чуть более округлым для эстетического идеала. Я видел её подлинное лицо, видел что-то в ней, что не было у остальных. Мне не требовалось пялиться на неё, просто я ощущал её присутствие близко ко мне. Друг со школы подговорил меня посмотреть ей под юбку со стороны витрины, где улица. Через грязное стекло я ничего не разглядел эдакого.
Я водился с самым крутым пацаном в классе. На осеннем балу мы пили палёнку за 20 рублей из ларька. Такой ужасный горький вкус химии. Я наблюдал за диджеями из другого класса и тоже желал стать главным дисковояжером школы, властелином музыки, под которую вынуждены танцевать все приходящие на учёбу. Моего друга выперли из школы, а я частично остался. Самое крутое, что я сделал это перестал заполнять дневник.
Мне выбили бесплатную путёвку в детский санаторий на Чёрном море. Голубая волна его имя. Ещё одна женщина с детьми из Самары тоже туда ехала и моя мать настоятельно попросила её приглядеть за мной в Анапе. Мы ехали на поезде. Её дети мне сразу не понравились, иногда хватает секундного взгляда. Шкет, что младше меня, Костян начал бахвалиться, что он слушал Продиджи и Бумфанкэмси. Я жалобно признался, что слушал Руки вверх. Он принижал меня за это всю вагонную тряску.
Этот первый запах морской сырости, в первый раз всё всегда было волшебным. Санаторий был просто мелкой колонией, из которой я сматывался каждый день. Воспитатели выглядели, как неуместные на эту роль сезонные рабочие на вахте. Я неизменно был голоден и этот невыносимый запах кошачьего экскремента в песке у входа в столовую. Это терзало голодный пустой желудок. Я сбегал через забор и шастал по Анапе, прошёл её вдоль и поперёк. Ловил крабиков и умерщвлял их, чтобы высушить в качестве трофея с юга. Суровые времена, такие и дела. Та женщина, что любезно согласилась присматривать за мной брала меня за всё время пару раз погулять по городу. Но мне и не надо было, было лучше удирать и шастать с близкими, с такими же тихими, как я. Я ходил в туалет по-большому раз в полтора недели. В первый день пребывания меня спровоцировал лысый паренёк с Волгограда. Мы оба встали друг против друга и он без толку замахивался на меня сжатым кулаком, рассчитывал я дрогну перед ним. Я не шелохнулся, а он мирно отошёл. Процедуры неважные, горячая грязь только в кайф была и кислородный коктейль. Единственный раз водили в кинотеатр на фильм, где в землю вливался астероид. И ещё ездили в Темрюк. Там лазили среди гейзеров, я набрал 2 пакета грязи. Посетили музей авиации, где я конечно же залез на каждый самолёт.
Проходил конкурс среди отрядов. Нужно было оперативно подготовить сценку и я наблюдал, как наши выбрали парня моего друга Артема и покрасили, как барышню. Он вышел на сцену и объявил себя Борей Моисеевым, низко поклонился и ушёл, вот и вся сценка. Вечером перед отбоем к нам в комнату завалилась ватага старшаков с первого отряда. Артём ещё даже не успел лицо отмыть, лежал спиной на кровати. Они по очереди усаживались на него и прыгали на его паху, а он просто неподвижно лежал и не мог никого оттолкнуть. Всё, что он сделал это прикрыл лицо полотенцем, оставаясь лежать в той же позе на спине. Я внимательно вместе с остальными соседями пристально наблюдал это и не мог ничего с этим поделать. Подобно очень крошечной, пугливой серой мышке моё узкое тело обомлело, чтобы не выделить себя ничем и не направить на себя внимание отсталых душегубов. Толпа внутри дрожала от интенсивного страха, боялась за хозяина. Умирает хозяин умирает толпа.
Я приобрёл памятные сувениры из ракушек и впервые побывал в магазине, где всё можно брать самому и просто нести на кассу. Обратно на родину я ехал в дальнем от этой женщины вагоне, её сын испытывал ко мне особую неприязнь и вестимо его мать тоже. Я что-то ляпнул про него до этого, а он подслушивал стоял, перед этим подговорив мелкого татарина. Он разнюхивал у меня тайну моего к нему отношения. Я сказал про него негатив. Там был один парниша из Абакана, выглядел, как татарин, но намного шире. Я прозвал его вол. Его постоянно доставали, докатилось до того, что оттуда из Сибири примчался его батя и спал рядом с ним на отдельной кровати, которую ему выделили. Подростки жестоки и трусливы одновременно.
Участие моё в спортивных соревнованиях в составе школьной команды стало местом статиста. Я был просто телом для нужного количества. Я никогда не мог понять в чём конкретно заключалась людская радость победы. Иногда я проявлял рвение, но недолго. С виду это было похоже на нерешительность, а я ещё и жалел об этом. Я хотел стать лучше, чем другие в чём-либо, но при этом особо ничего не делая. Весьма странное желание.
И я увидел впервые снимки неприкрытых девушек. Всё, что было между ног и сзади. Это было сильнейшее сексуальное возбуждение. Мне так понравилось, как обнажённая девушка выглядела на всех фото довольной. Ей не было стыдно, не было грустно, она выглядела именно так, как она выглядит в любой житейской ситуации.
Мой, как и твой ум хотел, чтобы меня все любили, говорили какой я хороший, как проявляю рвение, правильно себя веду всем на загляденье. Мать сказала, если хочешь, чтобы девушки любили иди в музыкалку. Я поступил в школу искусств номер два. Народные инструменты шестиструнная гитара. Я сразу сказал, как отрезал, что мне только аккорды лабать. Меня принуждали учить и играть по нотам, но и песни подбирали. Моей первой чисто сыгранной стала позови меня тихо по имени, ключевой водой напои меня.
Из улиц разбитых фонарей каждый день наблюдал, как кто-то хотел сделать что-то нехорошее, но его настигали и наказывали. Я с огромным удивлением взирал на одноклассников, которые решали суперсложные уравнения. Я одолевал лишь простейшие. Математика у меня была не так ужасна, чисто между тройкой и четвёрткой. Кое-какие примитивные дроби и корни я щёлкал, как орехи. Считать, вычислять, цифры, даже что-то несложное в голове прибавить всё это мне было в тягость.
Я начал существенно расставаться с должной серьёзностью когда декламировал выученные стихи. Я люто ненавидел стихотворство, просто подобные слова в рифму и вот сидели колупали строчки урок за уроком, что же такое изначально хотел передать автор. Когда ответ был один: ничего. Так вот, когда я рассказывал у доски стих меня смешил дружбан.
На уроке литературы я впервые избил человека. Её звали Лариса, она сидела и заливалась слезами когда уже урок вовсю начинался. Я наблюдал, как учителю было всё равно. Я получил небольшой проблеск. За всю историю существования уроков литературы в нашем классе я был одним-единственным выгнанным из помещения. Я покорился, вышел вон и раскаивался, что выкрикивал с места не вставая из-за парты, что Пушкин и Лермонтов были друзьями. Препод всегда сажала меня на первую парту прямо перед своим носом, чтобы я не зоровал. Урок вела очередная молодая и временная практикантка под надзором пожилой постоянки, а я просто валял, ибо уже наблюдал за девочками, что на них надобно уметь и хотеть произвести соответствующее впечатление.
Я рос под Хим и Джойн ми ин дез. Я столько раз слушал эту благозвучную песню, что не заметил, как сам умер. И этот зимний клип в стиле фэнтези саги, я не обращал внимания на тупые споры, что это попса, позеры, недорокеры, я просто слушал и это было Бэри ми дип инсайд май хат. Эти полумёртвые и минорные сонги так грели меня и они мало кому нравились и то, только девчонкам. Хим слушали только бабы и я. Я дал преподавателю музыки их диск и ему понравились несколько песен. Так распространялась музыка наших местных карельских поморов. Я даже на переменах в школе их врубал, самые красивые песни.
Ежедневной рутиной была игра в денди. Дни на улице сокращались пропорционально увеличивающемуся количеству картриджей. На одном картридже могло быть тысяча игр. Самые ценные игры в два джойстика. Эталоном стали обе: чип и дейл и хардкорная баттлтодс с роскошными восьмибитовыми озвучками. Как было приятно давить на кнопочки и управлять другим телом по ту сторону жизни. Минимум натуг а эффект как от уличного футбола. Но я любил играть в футбол, но в дворовый, особенно против младших, обводить этот табун в одного и благородно пожертвовать пас, вместо того, чтобы влепить в ворота самому.
Из Саратова приезжал мальчик на лето, у него была фиолетовая форма, как у футболиста, а сам он был жирный. Меня он выводил, что с таким видом пытался казаться крутым футболистом. Я наблюдал нарастающее желание побить его, подраться в первый раз. Некоторые обзывали его оленем из-за звериной фамилии и это подталкивало меня пригласить его махаться. За домами возле бетонных плит мы кружили друг против друга в стойке, как надо. Мне не хотелось его бить, но и сдаваться не хотел. Я был по-прежнему где-нибудь в середине между крайностями. Я первый получил от него удар по лицу и сразу загнулся, закрыв харю, этого было достаточно. Я стал бояться даже смотреть на этого человека, пугался когда он проходил мимо, отворачивался. Удар в моё луноподобное лицо от оленя здорово меня прочистил, драка ужасна для обоих. И побивший проигрывает и покалеченный. Они увеличили градус у тех, кто смотрел, сильнее исковеркали их больные умы.
Во мне активно начала зреть слепая толпа. Она созревала по одному человеку в момент. Мне нужно было подражать другим, чтобы успешно вскармливать свою внутреннюю толпу, свою безудержную жажду толпы. На чаепития каждый приносил по полторахе лимонада и бисквитному рулету со сладостной начинкой. Столько разных вкусов, все обжирались и смешивали неодинаковые лимонады в один стакан. Приготовили сценку, я участвовал, стоя в центре между малолетними девочками. На мне были детские конченые очки из конченного пластика без поляризации. Только в сценке можно было надеть очки в помещении. А я хотел остаться в них пить сладенькую газировку, но я был в толпе, а тут ты, как все.
У моего одноклассника появилась игровая приставка Сега, что значительно превосходила мою Денди. Я никогда не сожалел, что у меня не было и не будет того, что все хотели. Религиозная часть существования любого человека не обошла меня стороной. Я так проникся детской Библией в читальном зале, что решил впредь и навсегда творить добрые дела. Будучи завсегдатаем библиотеки я торчал там с обеда до вечера на энциклопедиях с картинками. Этот вид книг произвёл на меня огромное впечатление. В один из дней я стащил у библиотекарши зелёную толстую книгу. Там я увидел, как женщина с мужчиной вступали в интимную связь на фото, в поперечном срезе, в максимальном приближении. Я решил, что только зрелым взрослым можно этим заниматься и просто забыл про это. Библиотекарь спалила меня с поличным и выгнала навек из читального зала без права на реабилитацию. Это было так невероятно странно, я просто взял книгу с её стола и смотрел на картинки и откровенно признался во всём, но был изгнан. Меня одолела укоряющяя печаль и вина за то, что я содеял такой постыдный поступок. Это было такое мощное послание, въевшееся в бессознательное: заниматься любовью с девушкой это грех, это анормальное, это осуждается и за интерес к этому изгоняются.
Компьютер оставался главной мечтой. Я начал молиться Махавире каждую ночь перед сном, а то вдруг я сделал что-то плохое и не наблюдал это. Я продолжал смотреть на людей, особенно издалека, так они не чувствовали беспокойство чужого взирания. Мне нравились лица людей, когда на них никто не смотрит. Эти люди не могли усидеть на месте, начинали тревожиться чуть дрожа. Они не могли вытерпеть невнимание. Никто не мог спокойно сидеть. И когда я молился Махавире, я просил его не простить меня, а простить всех нас.
Этот день наступил. Мы поехали с коляской в Сызрань, потому что это ближайшее место, где всё серьёзное продавалось. Все лавки были закрыты, потому что был выходной. Я отчаивался и грустил, но в начале Советской у само́й реки затерялась лавочка в ТЦ. Там были настольные компьютеры.
Когда ещё не было пекарни: я брал диски у дальних знакомых с понтом у меня был комп. А сам лежал на диване и читал описание игры. Каждую букву, так сильно желал сам поиграть. Я накапливал много дисков и по-особенному проводил с ними время, беседовал с ними, прикидывал: вместятся ли они все за один раз в памяти. Я знал все нужные слова, прочёл книгу из библиотеки про Виндовс 0. Компьютер: я был заранее готов к нему, потому что я выучил книгу наизусть, чтобы как можно быстрей включить и играть сколько хочешь бесплатно без посторонних зенок.
Я раньше любил Оксану, а в тот день разлюбил и поклялся больше никогда с ней не видеться на любом уровне, Реал, виртуал.
Компьютер собран и глазел на меня со стола. Под руководством отца и запустил свою достаточно давнюю мечту. Вот он был под моим личным контролем, и это было не просто пустяковая приставка только для игр. За компьютером, где мне было даже в кайф открывать и закрывать папки или лазить в пуск я готов был сидеть и сидеть. Даже смотрения на изначальную заставку хватало для просто сидения и созерцания. Я знал, что за этим стояло многокрасочное будущее. И первый фильм с диска Бумер. Такая чёткая и сочная сюжетная картинка, актёры при разборках так сильно психовали, что под строгим наблюдением я дал добро себе поверить, что это была правда жизни или жизнь такая.