Что ты удумала? спросил я, высунувшись из-за высокой горы тетрадей, учебников и бумажек на столе.
Тебе все равно он не нужен, вся твою одежда валяется на полу, кровати, лежит на окне. Зачем тебе комод, если ты им не пользуешься?
Я хотел возразить сестре, привстал, но тут же поскользнулся и снова плюхнулся на стул. Под ноги попался школьный пиджак. Тогда я пообещал Томе в тот же вечер сделать глобальную уборку в комнате, и она, поверив мне, оставила мою мебель в покое. Не помню, выполнил ли я свое обещание, но завалы в моей комнате не прекратились.
Тома жила у родителей временно, всего несколько месяцев, с тех пор как уехала в Израиль Полина ее самый близкий человек. Полина родилась в Петербурге, где они и познакомились с сестрой. Ее семейное древо корнями упиралось в Израиль, но впервые она побывала в этой стране, когда заболела ее мама. Гражданство всем выдали быстро, быстро в Израиле приступили и к лечению, но болезнь оказалась проворнее мама умерла.
Полина вернулась в Россию, оставив на своей новой родине бабушку и залитую солнцем могилу, украшенную любимыми цветами женщины, покинувший своих мать и дочь красными розами.
Прошло время, на улицы заглянула весна, а с ней нагрянули и изменения в России, которые коснулись не только ее жителей, но и людей за границами. Полина собрала чемодан и уехала к бабушке туда, где от морского воздуха, наполняющего легкие, свободнее дышалось. Тома училась в колледже, поэтому осталась в нашем городе. Последний год ее обучения обещал ей очередной красный диплом, на этот раз педагога. Эта профессия подходила моей чересчур ответственной сестре, и она с нетерпением ждала ее получения, но не только, чтобы приступить к работе, которую жаждала ее душа, но и чтобы скорее отправиться навстречу к Поле.
Я влетел в нисколько не изменившуюся комнату, но ничего не видел перед собой серебряные вспышки мелькали перед глазами. Языки пламени полыхали по моему лицу кожа покраснела рваными пятнами.
Ну и что вы там устроили? сестра строго посмотрела на меня.
Пора возвращаться домой, иначе мы просто убьем друг друга.
Куда это ты собрался? Я не отпущу тебя во вражеский стан.
Тома, пожалуйста, ты только не начинай, ладно? Вера родной мне человек, почему все так быстро забыли об этом?
Я услышал, как она преувеличено шумно выпустила воздух из легких в ответ.
Не понимаю я тебя. То ли ты дурак, то ли просто прикидываешься Посмотри правде в глаза.
Но ведь мы с ней все еще можем быть вместе? Может, это просто ошибка какая-то? Заляпанная страница, которую нужно просто перевернуть?
Тома покачала головой, смотря на меня с жалостью.
Не знаю, Ян. Мне кажется, что нет. Ты каждый день ноешь о том, что она даже на твои сообщения не отвечает.
Она отвечает, просто медленно. У нее много работы.
Да что ты А вот судя по ее милым перепискам с этим Германом, о работе она как раз не думает вообще. И, кстати, как долго ты еще будешь подглядывать за ними? Это просто бред какой-то, не считаешь?
Тело мое обмякло, я опустился на пол и подогнул под себя ступни.
Знаю, что не должен этого делать.
Ну и не делай. И так понятно, что она тебе врет. Доказательства мелькают прямо пред глазами. Зачем себя мучить?
Я не мучаю себя. Я хочу понять ее, ответил я, подворачивая и разматывая низ своей футболки. Но ты права. Надо перестать читать их переписку. А еще надо извиниться перед Верой
Тома сердито фыркнула:
Даже и не думай! Суешь ей в лицо их любовную беседу и спрашиваешь: «Это что вообще такое?!» Пусть объяснит, почему это она тебе в уши льет, что вам надо пожить отдельно, подумать Почему она говорит, что она одна, как и ты, а сама уже одной ногой в самолете, который везет ее к нему. И ведь красивое название придумали командировка
Во рту я почувствовал горький привкус недопитого кофе. Слова Томы усилили его.
Наше с Верой общение в последние дни свернулось в бесформенный клубок на мои звонки она отвечала редко, на сообщения тоже. Я все спрашивал: как она чувствует себя, чем я могу помочь, можем ли мы снова услышать голоса друг друга. Но Вера отмахивалась. Она говорила, что тишина единственное, что ей было нужно. Но ее тишина пронизывалась громкими обещаниями Германа, освещалась его ответной влюбленностью в мою жену. Вера врала мне.
Иногда мне казалось, что я продолжал блуждать во сне. Иногда я просыпался среди ночи, утирал лоб и ощупывал пустую кровать, спрашивая себя: не кошмаром ли было все произошедшее? Темнота, что спускалась на спящий город, таилась и в моем сердце спутывала страницы, шелестела, и под утро я терялся: что было правдой, а что смутным видением? Удары в грудной клетке набирали уверенность, я окончательно просыпался и возвращался в свой новый мир, мир, в котором все перевернулось конец стал началом, верх низом, в мир, где я ворочался на холодной простыне в слезах, без моей Веры и без моей веры в то, что я вообще когда-нибудь снова смогу спать спокойно.
Эй, ты вообще слушаешь меня? Прием! Тома замахала руками пред самым моим лицом и наклонилась так, что почти коснулась моего носа.
Не придвигайся ко мне так близко, ответил я, отталкиваясь от нее.
А знаешь что? Тебе надо развеяться
Предлагаешь пойти прогуляться?
Нет. Предлагаю собрать чемодан и смотаться.
Я недоверчиво посмотрел на сестру:
Чего?
Надо бы тебе уехать куда-нибудь.
Я всегда тайно считал, что безнадежным для реалий повседневности в нашей семье был я, и радовался тому, что Тома миновала этого отклонения. Но в тот момент по мне пробежала тревожная дрожь: мог ли заразить Тому?
Но сейчас не особо много открытых направлений, да и рейсов из нашей страны прямых нет, да и цены Да у меня и денег-то нет.
Ага, теперь ты признаешь, что быть на содержании у Веры не самая лучшая идея? нос Томы снова приблизился.
Помолчи, я легонько щелкнул сестру по лбу.
Но вообще-то есть одно место, где нас с тобой очень-очень хотят видеть.
Она подмигнула, и я напрягся. «Чтобы она не сказала дальше, затея окажется сумасбродной, а может, даже опасной для жизни», отозвалось внутри.
Точно! Тома вскочила и расставила руки и ноги в стороны, словно готовясь ко взлету, ну а я тем временем приготовился к распятию. Давай вдвоем рванем к Поле в Израиль!
Грозовые раскаты пронеслись сквозь натянутые пальцы рук и ног моей сестры, взлетели к потолку и обрушились мне на голову со всей силы, а из меня лишь выдавилось недоуменное:
А?
Я запрокинул голову, чтобы рассмотреть лицо Томы. Свет от люстры отражался в ее зрачках как разлетевшиеся на ветру искры костра.
Я уже поговорила с Полей, она ждет нас. Она даже одолжила раскладушку у знакомой. Спать придется в одной комнате: мы с Полей на кровати, ты на раскладушке рядом. Но ничего, потерпишь ведь?
Ты сейчас шутишь, да?
Твоя сестра еще никогда не была так серьезна. Поедем на месяц или лучше на два. Море, солнце, евреи тебе понравится, и ты позабудешь самого себя. Может, и книгу там свою допишешь?
Она приподнялась на носки и театрально «стекла» вниз, положив ладонь на лоб:
Герою разбивают сердце, и ему ничего не остается, как купить билет в один конец, отправиться к морю и утопиться!
Не слишком уж затратная смерть выходит?
Зато много драмы и захватывающих за душу пейзажей. Есть где разгуляться воображению.
Я откинулся назад и вытянутся на полу. Тома повторила за мной. Мы соприкоснусь ступнями и принялись бороться ими.
Мы можем улететь уже на следующей неделе.
У меня нет денег, надо поговорить с Верой.
Поля купит нам билеты. Потом как-нибудь отдашь. Ну а если Вера не против оплатить, то ладно, возражать не буду и я.
Тома ослабила давление, а я, наоборот, толкнул ноги вперед. Колени сестры подогнулись.
Вот я все ругаю тебя, ругаю, а сама в такой же ситуации без Полины ничего не могу сделать.
Но ты ведь сейчас учишься. Причина твоей безработицы хотя бы уважительная, я почесал шею и отвел взгляд в сторону.
Рада, что ты чувствуешь разницу между нами, она закатила глаза, хоть иногда мой брат способен мыслить как обычный человек из обычного мира.
Сомневаюсь, что в те дни я вообще способен был мыслить, но не я не стал волновать сестру этим пронесшимся мимолетным подозрением.
Какой бы заманчивой ни была твоя идея, я не могу поехать за счет Поли.
Ой, да брось. Говорю же, потом отдашь!
Это не та сумма, которую можно взять в долг и до бесконечности тянуть с отдачей.
А разве ты не планируешь стать популярным успешным писателем?
Нет, не планирую. Если моя книга принесет хоть одному человеку хоть каплю радости для меня, как для автора, этого будет достаточно.
Тома пнула меня ногой. Лицо ее стало серьезным.
Послушай, Ян. Тебе надо уехать от всего этого, развеяться, погреть кости. Но я хочу, чтобы за время этой поездки ты сделал выводы. И я хочу, чтобы выводы эти были правильными. Используй время с умом. Я не знаю, что ждет тебя впереди, но признай: тебе надо измениться. Все в твоей жизни слишком уж давно идет по касательной.
Я знаю это и сам, промямлил я, схватив себя за носки.
Если знаешь, то хорошо. Ты сидел дома так долго, ты уходил в себя, почти ни с кем не общался. Где все твои друзья? Где Вера? Где вообще твоя жизнь? Тома деланно озиралась по сторонам. То, что произошло с Верой, может, и трудно пережить, но пережить придется. Пусть этот конец станет для тебя новым началом. Получается так, что кто-то словно бы нажал кнопку «пуск» и придал тебе ускорение используй этот толчок. Перестань красться по окраинам, наберись смелости, уверенности в себе и шагни в центр своего круга заживи так, как и должен жить мой талантливый брат.
Эй, откуда это у тебя такие мысли? спросил я. Когда это ты научилась так мудрено говорить, разве мастер слова тут не я?
Только на бумаге, ты сам это говорил.
Тома подползла ко мне и обняла.
Ты меня задушишь
Не задушу будешь жить по крайней мере до тех пор, пока не станешь популярным писателем. Понял?
Не знаю Жизнь без Веры
Я замолчал и опустил взгляд, но из меня буквально вырвалось пронзительное: «Ау!»
Тома сильно ущипнула меня за щеку.
Жизнь без Веры, жизнь без Веры, передразнила она меня. Найдешь себе другую Веру, получше. Ты же у нас такой милый!
Слова сестры прожгли меня, и я поморщился. Небо заволокло тучами, наши тени удлинились.
Я вряд ли смогу жить без нее. И не найду я себе никого.
Ну если так говорить, то, конечно, не найдешь. Хочешь так жить пожалуйста, дело твое. Но еще раз повторю, в Израиле обдумай все хорошенько! Ты туда не развлекаться едешь, а становиться новым собой.
Она поднялась и командным тоном спросила:
Согласен или нет?
На что?
Тогда она наклонилась и снова схватила меня за щеку. Я завопил:
Пусти, пусти, согласен я!
Точно? Согласен поехать в Израиль?
Да, да!
Согласен быть другим собой?
Да согласен я, сказал же!
Согласен забыть о Вере и жить ради себя?
Кривясь, я промолчал, а Тома сильнее сжала пальцы.
Согласен или нет? повторила она свой вопрос.
Согласен! крикнул я, не в силах больше выносить ее натиска.
Тогда она отпустила меня, а я добавил:
На последнее согласен, но не очень.
Комната наполнилась напевами сестры. Тома охала, что пора выбирать билеты, жаловалась, что вместе с нами к израильскому берегу прибудут и медузы.
Моя сестра старалась быть веселой ради меня. В ее душе и правда теплели огоньки надежды на то, что все у меня сложится хорошо: что у меня будет семья, что я напишу достойные книги.
Но иногда верить в другого легче, чем верить в самого себя. Моя жена по-прежнему была моей единственной. Не мог я разлюбить ее так быстро, так просто. Сердце мое тянулось к ней, и чем дальше отбрасывали меня ее ложь, равнодушие и молчание, тем сильнее мне хотелось снова обнять ее, оказаться в прошлом, где этот простой жест был таким естественным, таким моим.
Мне было сложно верить в себя. Когда теряешь близкого человека, все что угодно приходит на ум, но только не: «Я найду другого». И чем больше проходит времени с момента расставания, тем ярче вспыхивают совместные воспоминания. Надеяться, что кто-то займет то значимое место, что кто-то так же возьмет за руку разве это возможно? Когда самый близкий человек оставляет тебя позади, невольно задаешься вопросом: а стоишь ли вообще чего-то? Отдаваясь другому, никогда не знаешь, что приумножишь, а что предстоит потерять, а главное когда. Быть может, я слишком широко открылся моей Вере. Быть может, она увидела те затемненные уголки, что я и сам обнаружил не так давно, и это спугнуло ее. Ну а я лишь верил в нее ведь проще поверить в другого, чем в себя в то, что ее любовь, в которой она признавалась мне еще в детстве, и правда неземная, вечная и только моя. Я думал, что чем темнее ночь, тем ближе мы встанем рядом друг с другом, а потому не боясь шагнул туда, куда свет никогда и не проникал. Но я ошибся.
У меня не было жизни без Веры, и я разрывался от мысли, что Вера легко могла жить без меня.
Бывает любовь, как лед. Проходит время, и она истончается до хрупкой корочки. А потом удар, и тысячи сверкающих льдинок испаряются на глазах. А бывает любовь, как дерево. Проходит время, она крепчает. А потом удар, но плотный ствол не прогибается.
Но неизменно то, что любви нужна команда из двух игроков. Какими бы не были запутанными правила, как бы не бы долог путь к победе, пока команда движется к одной цели все складно. Когда же остаешься на поле один, шансы дойти до цели рассеиваются, а игра наносит раны и травмы, которые с трудом можно залечить. Тогда озираешься по сторонам, всматриваешься в разметку под ногами, служившую ориентиром когда-то, но видишь лишь перекрестные белые полосы пустое обрамление любви, которой уже давно дали финальный свисток.
Я лежал на спине, бродя рассеянным взглядом по белоснежному потолку, когда в дверь моего не менее рассеянного сознания постучали.
Не спишь? спросила Анна и вошла в комнату.
Она запрыгнула ко мне на кровать и прилегла рядом.
Ты так поздно возвращаешься домой. Неужели весь день учишься?
А чем еще можно заниматься в школе? спросила она в ответ и уверенно захлопала глазами.
Ну не знаю Общаться со сверстниками? Может быть, переглядываться на уроках с тем, кто тебе нравится?
На уроках я переглядываюсь только со своей тетрадью, она привстала и строго посмотрела на меня. Как ты?
Я перевел взгляд на все тот же потолок, думая, что ответить.
Как считаешь, возможно, что Вера вернется ко мне?
Анна пожала плечами, а я настоял:
Ну что ты думаешь об этом?
Ян, протянула она. Мне пятнадцать. Я ничего не знаю о любви!
Тогда я положил руку ей на голову и притянул к себе. Так ли уж моей младшей сестре было неведомо это чувство любви я не знал. Рождаемся ли мы, уже умея любить, или учимся делать это, как учимся ходить и говорить я всегда искал правду. Думаю, в каждого из нас закладывается определенный потенциал при появлении на свет, и в течение жизни каждый из нас развивает эти навыки. В школе нам ставят оценки, в университетах дипломы, которые мы держим в руках, окрашивают в разные цвета с малых лет наши знания проверяют, как и способность мыслить, рассуждать. Ну а способность любить проверяется нами самими и теми, кому эту Любовь мы предназначаем.
В комнату, кротко постучавшись, ворвалась Тома.
Поля на проводе, скажи ей шалом! Она плюхнулась к мне в ноги. В руке у нее был телефон, на экране которого я увидел загорелое лицо Полины.
Привет! Ну как ты, Ян? голос Поли исказился и дребезжал помехами длинного канала связи, соединяющего точку в России, где сидели мы втроем на кровати, и точку в Израиле, где курила и пила кофе Полина.