На этот? Двое суток. забеспокоился, помогая мне удобно устроиться в подушках и предположил с какой-то обреченностью. И ты ничего не помнишь, да?
Почему ничего? Тебя я точно помню. Успокаивая встревоженного брата, решилась пошутить, отправляя ему в рот, наколотый на вилку, сочный кусочек запеканки с изюминой. Вот. Твоя десятая часть от всего, чем я владею.
Брат ошеломленно следил за моими действиями, а я старалась запустить то немногое, что осталось от мыслительных процессов. Тщетно. Оперативная память отсутствовала вследствие неожиданного сбоя.
Видимо, у меня был недопустимо идиотский вид, что Марк, не разжевывая, проглотил кусок и протянул бокал с соком:
Я должен позвонить. Его поведение казалось неестественным, а краткий диалог и вовсе озадачил. Она меня не узнает. Считает, что в больнице. И даже
Конечно, узнаю. Макушка, где родители? Я ковырялась в запеканке, слизывая соус. Марк потел и, не отрывая взгляда от блаженной сестры, слушал абонента. Коньячные глаза все сильнее выражали нехарактерную растерянность:
Как ей помочь? Кто ты? Люк?!
Какое странное имя, сделала глоток бодрящего грейпфрутового фреша и, похоже, совсем обескуражила взволнованного брата:
Она говорит такие вещи Тут точно без побочки? У Джоржа спрашивал?
Люк и Георгий. И кто нам эти Люцифер и Победоносец? Твои новые друзья? Ты не рассказывал. Видимо, на этот раз я выпала надолго?
Насчет Георгия не знаю. Он твой друг. Но Люцифер?! Марк переспросил настолько потрясенно, что я подавилась соком. Лука Гордон не просто друг.
И чем господин Гордон так отличился?
Он избавил меня от бокала, подал салфетки и отчеканил:
Он мой спаситель.
Ох, Марк. Очередной Миссия? Спасает только Бог. Это не человеческая компетенция. Ты сам учил меня. Моя печальная улыбка развеялась.
Гордость и будущее Бригов в лице моего идеального близнеца снял рубашку:
Смотри! Вот весь я. Вот кем я был. И чем должен был закончить. Ты разве это узнаешь? Под глухой басовитый рокот я смотрела на изуродованные запястья, изрытые шрамами вены, рубцы на шее и груди
В ушах набирал силу грохот шторма. Глаза заволакивало сырым туманом. Сердце захлебывалось в скорби. Набат в висках погружал в другую страшную реальность.
Замолчи! Схватила его руки
Перед глазами проявлялись его вспоротые вены. Слух резал жуткий смех. Кровь заливала пол, мою одежду Он не замечал ни боли, ни отчаяния и ликовал в горячке: «Живи за нас обоих!» Вспышками било по нервам и слепым глазам: похоронная процессия, постаревшие родители, свежее надгробье, мраморная плита с краткой эпитафией и сигнальные огни на посадочной полосе аэродрома дождливого неприветливого города Нет, городов Бега.
В сознании господствовал хаос. Жестокие игры моего воображения сменялись бредом. Прошлое вторгалось в настоящее и, преломляясь, создавало иллюзорную действительность. В ушах звенело, глаза ломило от напряжения. Зажала голову, повалилась на подушки и потребовала у сурового призрака кошмарного прошлого:
Ты галлюцинация? Или я умерла? Меня уже укачивали на живой груди. Я ревела в голос. Маркос! Не бросай меня! Я одна. Совсем одна. В макушку завибрировал родной певучий рокот: «Не одна. У тебя есть я», и я впопыхах искала доказательства его материальности: родинка над правой бровью, единственная ямочка, жесткий креативный ежик. Пальцы лихорадочно бегали по его лицу, а я все больше убеждалась в помешательстве. Кто ты? Тебя не должно быть!
Визави с вымученной светлой улыбкой не развеял опасений.
Меня и не было бы. Усадил в подушки, дал воды, бережно промокнул лицо влажными салфетками и, возвращаясь к пуговицам рубашки, озвучивал чудовищную автобиографию. Тридцать семь неудавшихся попыток. Травился газом, химикатами. Резал вены, глотал режущие предметы, душился, тонул, прыгал с высоты. Девять переломов. Четырнадцать раз в реанимации. В психушке признали годным и выписали в армию. Мать убил своим рождением. Батя отрекся и упился до смерти. Прогнивший дом отняли. Вот, кем я был. Выродок.
Ты?! я перестала дышать. Таинственный брюнет с безупречной внешностью продолжал шокировать контрастом мрачной исповеди:
Я, девочка, я. тоскливо улыбнулся, взял в горячие ладони мои дрожащие пальцы. Шершавые мозоли щекотали чувствительную кожу. Мягкие человеческие поглаживания согревали, возвращая в реальность. Черная ирония в его голосе уступила место железной убежденности. Меня проклял даже отец. Я не осуждаю. Кому я нужен? А Люк вернул. Да, спас Бог. Но его руками. Будто я не знаю, что у него был выбор, что он жертвовал собой? Но Люк не отказался от меня.
Меня трясло. Он приставил к моим губам стакан воды и виновато проурчал:
Я был у Бригов. Прости. Знаю, тебе больно. Но я не буду спекулировать на твоих чувствах. Не буду казаться лучше. Планка слишком высока. До Марка мне не дотянуться. Вытирая слезы, запротестовала. Собеседник снова предупредительно удержал мои руки: «Не три», вздохнул и решился. Я не Марк. Невероятно. Но так случилось. Внешне мы похожи. И если разрешишь, я стану лучшим братом. Нет, не близнецом. Я старше на год.
Совсем стемнело. Он включил небольшой ночник из цельного куска розовой гималайской соли. Я заметила верхушки веточек дивных орхидей. Проследив за моим заинтересованным взглядом, брюнет поднес объемную напольную вазу:
Это от Луки. Я их привез из ресторана. Ты забыла.
Отвлекаясь от потрясения, коснулась упругих стрел с жемчужными бутонами, вдохнула аромат белоснежных роз. Атмосфера букета показалась знакомой:
Забыла? Странно. Действительно, мои.
Не только они, он вышел на середину залы, окинул пространство благоговейным взглядом, доверительно прошептал. Это ваша спальня. Когда Люк дома, практически отсюда не выходит.
«Люк и наша спальня?! Какой-то у этого дурной запах», я закапалась в лиловых шелковых подушках. Клон брата остановился между витражами, раздвинул панели купе, неожиданно шагнул внутрь, щелкнул выключателем. Щурясь от яркого света, по размытым очертаниям определила еще одно помещение, где по периметру тянулись опасно перегруженные стеллажи, комоды, кронштейны
Твоя гардеробная. Люк каждый день делает тебе подарки. Ощущение золотой клетки усиливалось. Юноша помог подняться, трепетно поддерживая под локоть, подвел к распахнутой сокровищнице, сам почтительно остался у витража. Вот. Может, так вспомнишь? Он любит тебя. Как сумасшедший.
Только из уважения к собеседнику я смотрела на склад, где в идеальном порядке были расставлены брендовые парфюмерия, косметика и аксессуары в подарочных упаковках и безуспешно пыталась поймать малейшую ассоциацию.
Брюнет чувствовал себя неловко, но терпеливо ждал.
Так как мне называть вас?
Певучий бас не задержался:
Макс. Максим Тушин. Люк представил нас на бенефисе. Помнишь?
Увы. Прячась за цветами, сосредоточенно раздумывала над природой странной амнезии. Чувство явного подвоха нарастало. «Двойник Марка? Да вы совсем меня за дуру держите, господин Гордон? Банальная тактика с подставным лицом ловкий ход переключить мое внимание, чтобы остаться самому в тени». Ни вас, ни бенефиса. А чем я занимаюсь?
Ты профессионально танцуешь. Я все мучила глаза, чтобы сбросить мутный серый фильтр. Мои руки снова аккуратно поймали на полпути к лицу. А еще ты потрясающий художник.
«Танцор, который путается в своих ногах и не может самостоятельно дойти до туалета и художник с нарушением цветовой чувствительности?!» внутри сработала сирена. Критичное сознание уже обрабатывало информацию, обдумывая варианты побега. Скользя безучастным взглядом по кронштейнам, где в шокирующем множестве висели новые зачехленные вещи, машинально приоткрыла ящик ближайшего комода. «Сексапильное белье, французские гарнитуры, чулки А это что?» в крикливом разноцветии лежал невзрачный бумажный сверток.
Подцепила записку. Глаза тянуло. Буквы расплывались, пока не сформировались в размашистый продавливающий почерк с острыми углами: «Прими ее, она так много расскажет обо мне». Брезгливо сдвинула в сторону демонически гранатовый зашнурованный корсет. Края шуршащей рисовой бумаги развернулись сами. Вещь была не новой. Обтертая временем и, вероятно, частым использованием, поскрипывающая и остро пахнущая древесно-дымным удом, рукоятка, любовно перевитая кожаными ремешками.
«Плеть?! Кожаная кошка!» резко задвинула ящик и, роняя букет, попятилась к кровати. Простодушный юноша забеспокоился:
Камилла? Тебе нехорошо? Неискушенный вид собеседника снимал с него все подозрения. Улыбнулась озадаченному юноше только уголками губ:
Все в порядке. Максим? Так, вы не против «Макушки»?
Собеседник зарделся, но ответить не успел. Дверь бесшумно растворилась. В проеме вырос напряженный бледный незнакомец. Взгляд на силуэт, и я оказалась в дальнем углу за необъятной кроватью:
Марк? Ты говорил мы в безопасности? Кто это? Он мне не нравится. Сердце тревожно забилось. Не усугубляя моего неловкого положения, брюнет гигантскими шагами обходил ковер-монстр и отвечал из коридора:
Что ты, Камилла! Это же Люк. Твой Люк.
Растерянность мгновенно испарилась. Сиамская кошка встала на дыбы:
Этот?! Реакция на типа с голодным взглядом была непримиримой оппозицией на интуитивном уровне. Броня. Минутное противостояние, и я устало усмехнулась в хищные глаза с разгорающимся неоновым свечением. Нет, это не Люк. Это Люцифер, Навуходоносор, преподобный Легион Как вы предпочитаете, господин Гордон? Или без личностей? Просто, серийный убийца?
Безмолвный визави сгруппировался, словно держал удар на ринге:
Откуда ты пришла на этот раз, Любовь моя? Рухнул на колени. Неуловимое движение. Его куртка оказалась на полу. Футболка просочилась сквозь пространство. По атлетической груди отвратительными взбухшими проточинами расползался нечеловеческий пятипалый след когтей. Верни меня, родная
Еле выговорила:
У-убирайся, вгорячах схватила с кровати покрывало. Рукав туники задрался и оголил гематому на внутренней стороне локтя. Ужаснулась. Плеть! Ты бил меня?!
Никогда! съежился и пояснил упавшим голосом. Это твоя плетка.
Что-о? Я садистка?! Господи! Что ты со мной сделал?
Нет-нет! Плеть принадлежит тебе. Но ты Ты никогда ею не пользовалась. Я попала в Зазеркалье, а обделенный крепкой лаской стенал. Вспомни меня!
Он вцепился в поседевшие виски. В сознании, словно на экране монитора, появилось всплывающее окно: «Сохранить прошлую сессию?» Отвечая: «Ок», я боролась с дурными подозрениями: «Сколько раз меня вот так перезагружали?»
Вдох
По босым ногам уже гулял ледяной сквозняк. Огляделась. Продуваемый темный коридор. Стремительно коченея, пошла за тихим удаляющимся голосом:
Может, тебе еще и видео скинуть, чем мы занимаемся? Она моя! Любовница. Жена. Мечта. У моей идеальной женщины есть только один недостаток Да, я! Блядь Я! Думаешь, я позволю повториться вашей скандальной румбе?! Я узнала этот циничный баритон. Внутри разразился шторм. Осознавая всю безвыходность ославленного положения, медленно сползла по стене. Отступи как мужчина. Или привычки, Филя, беспокоят? Гордон остановился у кабинета, облокотился о косяк и, привычно постукивая рукояткой плети о бедро, угрожающе оскалился. Мой тебе совет, вали отсюда и не свети своей роскошной задницей, чтобы не привлечь внимание прежних теневых клиентов. Обернись. Молоко для сына убегает. Намек понял? Береги своего дружка. Уж очень он непоседливый.
Усмехающийся диктатор зашел в кабинет, дверь не закрыл. Я пыталась совладать с путающимися мыслями, а Гордон отвечал на другой звонок. По громкой связи:
Где моя дочь?
Она устала. Спит.
Если бы ребята не подтвердили, что она уехала с тобой Тон Брига поднялся на октаву выше. Гордон перебил:
Она поехала сама. По доброй воле.
Только из-за Максима мы сняли запрет на приближение. Иначе ты бы уже был заключен под стражу и звонил своему адвокату.
Все это ошибка.
Это ты ее ошибка, отец сделал акцент. Но лжец играл ва-банк:
Мы вместе. «Чистый блеф», тон Гордона не менялся. Отец откашлялся:
Вы поговорили? Слушая недоверчивого отца, я пробиралась на ощупь по стене. Приоткрытая дверь. Светодиодная настольная лампа на струбцине для малой хирургии. В холодном световом пятне фрагмент кожаного кресла и широкого письменного стола. Аптечка, разорванная пачка стерильных салфеток, антисептики, шприцы, раскрытый малый медицинский набор оперативных инструментов, многочисленные ампулы. В нос ударил запах спирта. Гордон сидел спиной к приоткрытой двери и, сноровисто орудуя инструментами, отчитывался:
Я ничего не знал. Поступил преступно. Я страшно виноват, но не могу к ней даже подступиться. А она глушит обиду цейтнотом и убивает себя. Ее активная деятельность и колоссальная физическая нагрузка только усугубляют ситуацию. Ей нужна восстановительная терапия
Отец резко парировал:
В январе она проходила обследование в Европе, ей назначен курс. Ее состояние наблюдают реабилитологи. Доктор Принц нейрохирург. Зорин ее нейропсихолог, помогает Камилле избавиться от тревожности, восстановить контроль эмоций. Именно благодаря его консультациям мы избегаем сложностей в коммуникациях с ней. Ребята работают в команде, исходя из ее состояния и составленного курса реабилитации. Гордон, все под контролем.
Только не моим. Поэтому железная леди игнорирует все предписания врачей и живет одним днем, держась за счет упрямства и силы воли. Сама она не согласится, но если вы разрешите, я заберу, вылечу ее. Отдых, сон, щадящий распорядок дня, полноценное питание, смена обстановки
Проконсультируйся с ее лечащим врачом. Если Джорж сочтет допустимым твое участие и разрешит Бриг красноречиво не закончил фразу. Гордон скинул в ванночку пинцет, зажал виски свободной рукой. Секундная заминка. Его передернуло, но он подавил гнев по поводу упущенной позиции бессменного консультанта и смиренно согласился:
Конечно. Мы на связи. Только с его позволения. Маска Пьеро слетела, он раздраженно швырнул плеть в угол кабинета. Но глухой бас отца изумил:
Мы подумаем об этом.
«Стоило появиться скользкой лживой анаконде, и я снова вещь?! Бесправная вещь в руках психопата и обманутых им родителей давясь беззвучными рыданиями, я понимала, что у любого предательства есть основание. Нет, я не жертва. Не позволю себя ломать. Бежать!» Слезы лили по щекам, глаза тянуло, в чугунном черепе готовилась к рождению сверхновая
Я вымаливаю у нее прощение. Голос блестящего афериста правдоподобно дрожал, а я задыхалась от ужаса: «Да ты мне ненавистен! Обнадежил моего несчастного отца. Чудовище! Умру, но не стану твоей собственностью!» Позвольте о ней заботиться. Она моя, единственная
Методом перебора что ли определил? Разочаровался в своих любовницах?
Гордон проглотил злую усмешку отца и выпалил:
Позвольте забрать ее, как любимую жену.
Если справишься номинально у тебя есть наше согласие. Слова отца доносились сквозь нарастающий звон в ушах. Я старалась не хлюпать носом: «Ну как же так? Как они все ему простили?» Дерзай. Сегодня ты вернул мне сердце. И я хочу уже не одного сына, а двоих.
«Вот и причина. Я не в счет», преданная, проданная, как рабыня на невольничьем рынке, я боролась за каждый вздох. Скрывая растроганность, отец прочищал горло и скупо выражал общую признательность от лица семейства. Где-то фоном звучала музыка, смеялся Джорж, ему подвывала Лика, Артем возился со щенками, щебетала мама: «Макушка, как ты относишься к средиземноморской кухне? Тогда к ужину наше семейное блюдо. Каре ягненка в фундуке. Ты мой мальчик Глеб! Макушка любит готовить. Мои мужчины, собираемся на кухне». Бриг скомкал прощание и отключился.