Гоа. Пляж. Июль. Дождь.
Дождь льет вечность. Счет дождливым дням потерян.
Cмотреть на дождь в окно тоска, самоуничижение и смывание памяти о ближайшем прошлом. Да, соседка по отелю Джей права, «катись все к черту». Хотя других слов она не знает.
Изваянием желтым и статуэточным, стою под дождем, стою, как все индусы. Передо мной зеркало. Погода мое зеркало демонстрирует то, что в душе. Вот и стою дальше под обнаглевшим дождем, мокрый, а, значит, нужный хотя бы дождю. Кто сказал, что середина лета в этой [] опе рая это пик межсезонья, пик хипстерского пчелороя, короче, всем пикам пик. Кто сказал, что мне нужно было именно сюда? Что бы что?
Между тем Океан лютует. Цвет воды в двух словах: «бурое бесцветье». Выразился, но легче не стало. Океан, стекший с палитры сумасшедшего художника, Океан безумия, Индийский океан безумия.
Рыба явно обожралась поднявшимся песком и легла на дно, туристы в кафешках явно обожрались последней рыбой, у которой еще не было песка в брюхе и легли в номерах. Теперь ни туристов, ни рыбы, один дождь.
На пляже никого, но самое непонятное нет даже русских. Зашел в воду по пояс. Все, не будь дураками, чтут комфорт, алкоголь и сухие деньги в шароварах! Туристы больше смахивают на тараканов както порыжели и смешались со сбродом отщепенцевмаргиналов.
Заметки затягивают. Увлекся. Хватаюсь за карман, и разрезая ладонью слипшуюся от влаги ткань штанов, вытаскиваю пачку промокших денег. Махатма на них стал акварельным. Не успел спасти от влаги спасу от девальвации несу на просушку.
Десять минут неукоснительно гляжу на вонючую пачку, будто собираюсь варить. Высушенная вобла, которую вынули из скверны чердака, и нечаянно уронили в грязь, выглядит куда приличней, хотя в руках держу то, на что можно прокантоваться здесь еще не одну неделю. Мои трансферы по ночному Мумбаи не прошли даром.
Свежо воспоминание о городе с когдато звонким названием Бомбей. Ты же хотела побродить по Бомбею. Мы же хотели побродить по Гоа.
Тепло воспоминание о городе, в котором ничего не сбылось, городе, обласканном призывным разноцветьем огоньков и яркими тюрбанами индусов, городе, намекнувшем мне, что ты не приедешь.
Мозаика ночного Мумбаи по дороге к меняле
Здесь здорово, тебе очень понравится.
Ты уверен?
Я уверен, что ты собралась заказать билет.
Да?
Да, ну скажи хоть чтонибудь ласковое.
Ежик!
И все?
Стадо ежиков.
Как ни крути, Мумбаи это наглая помойка с гирляндами на шее, которая не отстанет от тебя никогда.
И я ходячий экземпляр любителя этой помойки, размышляющий о важном деле о выгодном курсе рубля относительно рупии, ибо доллары иссякли. Ведь приедет она и мне нужны будут деньги, хотя бы в таком скромном количестве.
Еще я думал, наверняка в необъятном Мумбаи притаился гдето душка, почитающий мои «российские деревянные» за валюту.
Два странных типа везут меня к местному меняле Омару или Амару (не знаю как правильно, но рыбное название в этой паре звучало бы душевнее). Тем более меняла он ночью, а днем, типа, ювелир. Ну, имидж построил для каждого времени суток. Солидно!
Я еду по наполненным торговой жизнью проспектам и улочкам, Мумбаи резко превратился в колхозный рынок, не стесняясь источает на меня вонь грузовичков, переносных прилавков, подстилок на тротуарах, помоек, и еще бог знает чего раскрашенного во все мыслимые цвета и увешанного бумажными побрякушками.
Еду дальше. Два категорически ответственных индуса стреляют по мне глазами, внушают ощущение, что за полчаса пути я так изменился, что не узнать.
Между тем улицы, как муравьи в муравейнике, заполняют туктуки и машинки любых размеров, вплоть до тех, в которые находясь в здравом уме и трезвой памяти за руль не пролезешь. Весь этот автомотодром шумит клаксонами и многоголосьем.
Едем. Мои спутники уже открыли по мне ритмичную стрельбу черными как мумбайская ночь, глазами, видимо, караулят, чтобы не сбежал вместе с их уловом в парутройку рупий. Когда мы сошли на берег Омара или Амара, они шил от меня по обе стороны не иначе как мои охранники.
Да! Чуть не забыл. Два слова, как они ездят. Виртуозно нет, не то! Филигранно, я бы сказал. Теснота на дороге такая, что насекомых нет они бы стерлись в пыль от трения техники и тел друг о друга. Боковые зеркала? Да ну их к черту! Все компенсирует умопомрачительный клаксон, который водилаиндус считает своим долгом жать как эспандер «по поводу и без».
Бизнесоперация обещает быть выгодной для всего нашего интернационального трио. Под искомой дверью ночного бога Омара или Амара мои сопроводители переходят на шепот, а шепот переходит в выяснение отношений между ними. Ну просто молодые щеглы у амбара с зерном.
Он возник внезапно, будто материализовался их воздуха. ОмарАмар продрал глаза и явил себя с солидным брюшком, свисающим поверх красных семейных трусов. Ну все «чин чинарем», мужчина, как говорится, статусный. Разговор между моими «охранниками» и этим тузом видимо не принес им положительных эмоций. ОмараАмара чтото огорчало, хотя мы еще не торговались. ну оно и понятно, он тут воротила международной валюты, владелец местного бизнесэдема, местный авторитет с видом председателя колхозной партячейки.
Наконец, многостатусный ОмарАмар предлагает мне вариант обмена: 400 рупий за 1 мой косарь деревянных, это при курсе 1500 рупий за то же самое на валютном рынке. курс рупии взлетел. Я делаю от ворот поворот и машу окосевшему сопровождению типа, разворачивай коней!
Не солоно хлебавши едем обратно. Индусы сникли и стали похожи не на охранников, а на пленников, а я, стало быть, на их охранника.
Светящаяся, усыпляющесвистящая, тусклая ночь в аэропорту! Тоскень немыслимая, с желтизной в индусских глазах. Смиренно жду рассвета от безделия клацаю охранника с усами Буденного, потом другого, тож с усами Буденного. Как никак это главная достопримечательность аэропорта. Оказалось, переусердствовал. Буденные подняли кипеж, один сбегал за другим, и Главного нарушителя спектакля «Тиха индийская ночь» «под белы рученьки» повели к главному Буденному, который бдел в том же аэропорту.
Дальше сцена из картины «Опять двойка». Под бдительным оком их начальника, стыдясь, вздыхая и опять стыдясь, я удалял запретные кадры с усачами. Мне оставили только одно фото, которое я сделал не знаю почему. Может потому, что манекен без усов.
По завершении экзекуции начальник прибил свой обиженный взгляд к столу, и выдал тираду с общим смыслом «Понаехали тут». Я встал, меня посадили обратно. Начальник вперил карие очи в стол, да так и не отвел их никуда, лишь пустил по лбу струю пота. Прошло минут двадцать полной тишины. Но вот настал час икс главный Буденный двинул речь (видимо все это время он ее готовил) я проникновенно выслушал, и он отмахнулся от меня как от назойливой мухи типа ведите его обратно! На самом же деле индусы гостеприимны.
Слоняясь по аэропорту дальше, нахожу доброжелателя это индус с прискорбносочувствующим лицом, он «все кивает, он соображает, он все понимает». В точности, как у Высоцкого, только индус трезв как стеклышко: «А что молчит так эт он от волненья, от осознанья, так сказать, и просветленья».
Он быстро входит в мою проблему, и дает пионерскую клятву выгодного обмена, причем немедленно трепещите, русские деньжата.
Едем. Знакомая дорога, знакомый поворот, ну что ж, «квартал менял», я все понимаю Ан нет! Пред очи предстает тот же ОмарАмар. Меня не узнает из принципа. Но час пробил, и видимо, находясь в неге предутреннего сна (иного объяснения не нахожу), он снизил курс рупии к рублю. Красный Махатма Ганди с его 20рупиевых ассигнаций явно повеселел, делать нечего все дороги ночного Мумбаи вели к ОмаруАмару. Тут Махатма подмигнул: мол, бери, иначе, в третий раз привезут сюда же! Набив рюкзачек пачками двадцаток я пустился в обратный трансфер по бодрому Мумбаи. Жизнь налаживалась состоялась еще одна сделка в укрепление российскоиндийских отношений. Красный Махатма Ганди и ОмарАмар в красных трусах придали мне уверенности, что патовых положений не бывает. Впереди замаячил полет «МумбаиГоа».
Да, вот еще! От «Кальмара» я ехал по другому Мумбаи, с халупами, очищенными от остатков ночи, но не очищенными от вечной нищеты и мусора. Мумбаи с дедами в белом и с белыми, будто наклеенными бородами, Мумбаи черных ретротакси с желтыми крышами, Мумбаи, с тачками, загруженными сельхозпродукцией, Мумбаи белых травоядных животных (чтото между козой и овцой). Мумбаи с белыми бусами на шее.
Остались прежними только клаксоны, и взмахи руками индусовводил: «Слышь ты! Иду на обгон».
На Гоа орудовало солнце
Привет! Взяла билет?
Взяла!
Пиши: когда, я встречу.
Я взяла, но не билет.
Не понял.
Потом объясню, ладно?
Угу.
Через два часа я оторвался от земли навстречу океану. Взмок сразу полет походил на выбор места куда упасть. Приземление в Goa International стало удачей. Я понял самолеты тут водят также как я мопед. Если в Бомбее лил дождь, то на Гоа орудовало солнце.
Я улыбался ему как младенец, пока не попал в скромный по виду, не хватающий звезд с неба отель «N», где мне индус со взглядом чистым, как адриатическая волна, не предложил плату в «тыщу» рупий в день. Если сказать, что я удивился это ничего не сказать. С той же улыбкой я приступил к сделке. Для восточного жителя торг это как расчесать волосы, хлебнуть чаю или вынести мусор. Наш российскоиндийский торг начался с занятий физкультуры подругому нашу жестикуляцию не назовешь, и скажу наперед, закончился курсом актерского мастерства. Участники торга синхронно помахали руками, совершили круговые движения головой, свели и развели брови в кучку, и, закончили бодательным движением, которое успешно проделывают на пастбище представители крупнорогатого скота, в минуты, когда им на рога набрасывают невесть что.
Наупражнявшись мы приняли смиренный вид. Будда, пожалуй, нашей смиренности бы обзавидовался.
В вышеописанном процессе цена совершала чудеса акробатики, и постоянно в сторону снижения, наконец она уперлась в отметку 550 рупий за ближайшую ночь (хотя это было тоже сверх разумного). На этой цифре я, измочаленный торгом, с чистой совестью собрался покинуть гостеприимный ковчег индусов, как перед моими «ясными очами» на ресепшене произошла рокировка фигур и всплыл другой индус с цифрой 400 рупий в день. В результате я выложил 390 за первые сутки и остался жить в чудесном «N».