Никто из родных не знал наверняка о судьбе Владимира после 1919 года. Антон Безваль писал, что выжить он мог только за границей, и был почти наверняка уверен, что Володя погиб. Писем от него никто не получал, что было очень странно для семейственных Бурлюков. Ведь даже в самые тяжёлые годы они старались поддерживать связь друг с другом Давид писал в Херсон из Японии, затем из Америки; когда Людмила Иосифовна переехала вместе с Надеждой Бурлюк и Антоном Безвалем в Ферганскую область, Давид переводил ей деньги. Переписывался Давид и с Марианной в Праге, и с Людмилой в Аркадаке. Да и сами сёстры регулярно переписывались друг с другом.
Обстоятельства смерти Владимира Бурлюка до сих пор остаются загадкой. Ясно лишь одно, версия о гибели его под Салониками не более чем легенда.
Ещё одна легенда, встречающаяся в публикациях о Владимире Бурлюке, гласит, что Владимир учился вместе с Давидом в Мюнхенской академии художеств. Безусловно, этого не было, да и быть не могло. К моменту поступления Давида в Мюнхенскую академию а произошло это, согласно архивным книгам самой Академии, 18 октября 1902 года, Владимиру было всего четырнадцать лет. Кстати, интересная деталь прямо перед Давидом Бурлюком во внушительном академическом «гроссбухе», в котором фиксировались и возраст поступавшего, и его преподаватель, под номером 2487 записан Владимир Издебский, организатор знаменитых «Салонов», в которых в 1909 и 19101911 годах принимали участие четверо из семьи Бурлюков.
Мне довелось видеть альбом для рисования, подаренный Давидом Владимиру. Рисунки в нём, датированные 19021903 годами, рисунки ученика, начинающего. Несколько последних рисунков сделаны в Мюнхене Владимир старательно перерисовывал гипсовые слепки, мраморные скульптуры, несколько раз он сделал наброски бронзовой скульптуры «Амазонка на коне» Франца фон Штука. На нескольких листах рисунки выполнены рукой Давида как образец для брата. Неугомонный Давид, увлекаясь сам, увлекал и всех, кто оказывался рядом. Что уже говорить о младших братьях и сёстрах!
Так что, безусловно, Владимир в Академии в 1902 году не учился и учиться не мог. Давид, заскучав, взял его с собой в Мюнхен уже в следующем, 1903 году они тогда вместе учились в студии Антона Ашбе, а в 1904 году в Париже, в студии Фернана Кормона. Перед отъездом Владимир с трудом окончил гимназию по воспоминаниям Надежды Бурлюк, учёба давалась ему нелегко.
Владимир был очень близок с Давидом. Он разделял многие увлечения старшего брата не только живописью, но и, например, археологией. После переезда семьи в 1907 году в Чернянку Херсонской губернии Давид и Владимир всерьёз увлеклись историей и археологией подтолкнул их к этому основатель и редактор газеты «Юг», основатель и первый директор Археологического музея в Херсоне Виктор Иванович Гошкевич. В 1911-м он вместе с Бурлюками вскрыл крупный скифский курган. Даже в своём последнем (так указал Давид) письме с фронта Володя писал, что скоро их семейный музей в подмосковном Михалёве, куда семья Бурлюков перебралась в 1914 году, пополнится мраморными антикварными экспонатами в количестве более сотни, которые ему вместе с солдатами удалось раскопать около Салоников.
В воспоминаниях Марии Никифоровны Бурлюк есть немало упоминаний о Владимире:
«С 1903 по 1915 Давид и Вальдемар Бурлюк были очень дружны и привязаны друг к другу. Володя был чрезвычайно одарён. В нашем романе Филонов, в главе о вечере в Арт-клубе Куинджи, мы написали о его акварели, изображающей женщину в одежде рабыни. Но работал он только в присутствии старшего брата; предоставленный самому себе, он немедленно начинал развлекаться. Он любил охотиться, скакать на лошадях, играть в карты день и ночь. Его характер был очень спокойным и полным доброты. Всё, что угодно, он мог отдать в подарок. Он любил собирать книги, как и его брат, но Давид всегда читал и изучал их, в то время как Володя никогда не раскрывал их.
Володя любил старинные иконы (на испещрённых червями досках) и разные античные объекты, которые три брата раскапывали в 60 могилах в степях графа Мордвинова, покрывавших 100 тысяч акров в Чернянке (Гилея). Он держал их в своих руках, поворачивал из стороны в сторону, рассматривал и потом рассказывал о своих проектах, новых картинах и о том, как он применит древнее для новейшего. Его последний холст, над которым он работал в марте 1915, перед тем, как его отправили на фронт в Салоники, так и не был закончен. На нём изображён древний воин со щитом и тяжёлым копьём, он рисовал его в комнате, где проходила наша выставка в салоне Матвеевой (Мария Никифоровна ошиблась это был салон Михайловой. Е. Д.)».
«Футуризм и кубо-футуризм в живописи русские были тесно связаны; не только потому, что зачинатели, основоположники составляли одну разбойническую стаю, орду песьеголовцев русской литературы, как выразился о них тогда Ал. Мих. Ремизов, советовавший Владимиру Бурлюку ходить голым, опоясавшись лишь тигровой шкурой, и в руках дубину носить Владимир Бурлюк был действительно видным юношей, мускулы имел здоровенные, рост высокий и сложение красивое. Совет А. М. Ремизова был ему впору. Возврат к жизни простой и дикой, так противоречащей барству, дворянству изнеженному, барскому» писал Давид Бурлюк во «Фрагментах из воспоминаний футуриста».
А вот как описывает свою первую встречу с Владимиром Бурлюком Бенедикт Лившиц:
«Садимся наконец в вагон. Вслед за нами в купе входит краснощёкий верзила в романовском полушубке и высоких охотничьих сапогах. За плечами у него мешок, туго чем-то набитый, в руке потёртый брезентовый чемодан.
Радостные восклицанья. Объятия.
Это Владимир Бурлюк.
Брат знакомит нас. Огромная лапища каменотёса с чёрным от запёкшейся крови ногтём больно жмёт мою руку. Это не гимназическое хвастовство, а избыток силы, непроизвольно изливающей себя.
Да и какая тут гимназия: ему лет двадцать пять двадцать шесть.
Рыжая щетина на подбородке и над верхней, слишком толстой губой, длинный, мясистый с горбинкою нос и картавость придают Владимиру сходство с херсонским евреем-колонистом из породы широкоплечих мужланов, уже в те времена крепко сидевших на земле.
<> Владимир едет на рождественские каникулы. Он учится в художественной школе не то в Симбирске, не то в Воронеже (в Пензе. Е. Д.). Там, в медвежьем углу, он накупил за бесценок старинных книг и везёт их в Чернянку. Давиду не терпится, и Владимир выгружает из мешка том за томом: петровский воинский артикул, разрозненного Монтескье, Хемницера
Молодец, Володичка, одобряет Давид. Старина-то, старина какая, улыбается он в мою сторону. Люблю пыль веков
Владимир польщён. Он слабо разбирается в своих приобретениях и, видимо, мало интересуется книгами: был бы доволен брат.
Ну, как в школе, Володичка? Не очень наседают на тебя?
Я догадываюсь, о чём речь. И до провинции докатилась молва о левых выставках, в которых деятельное участие принимают Бурлюки. Владимир одною рукою пишет свои клуазоны и витражи, а другой школьные этюды».
Михаил Матюшин в своих воспоминаниях «Русские кубофутуристы» пишет о Владимире так: «Владимир Бурлюк, великан и силач, был сдержан и остроумен. Одарён он был так же исключительно, как и работоспособен. Как художник, он был гораздо сильнее своего старшего брата».
Матюшин не одинок в своём мнении о таланте Владимира сам Давид Давидович в «Воспоминаниях отца русского футуризма» писал: «Ещё в 1906 году он стал делать прямо потрясающие вещи. Никогда не видав Гогена, ни Ван Гога, он как-то сразу вошёл и стал полновластным мастером в новом искусстве».
О работоспособности брата в своём очерке «О Гофмане» (поэте, приятеле Маяковского), опубликованном в последнем, 66-м номере «Color and Rhyme», Давид Бурлюк писал так:
«Мой брат Владимир Бурлюк задался целью нарисовать за неделю тысячу рисунков. Надо было делать 150 рисунков в сутки. Целый вечер в нашей студии на Каменноостровском проспекте рисовал Виктора Гофмана, каждый рисунок (числом 50 штук) показывал поэту.
На первом Гофман написал: Отказываюсь узнать себя.
На десятом: Вижу некоторое сходство.
На 25-м: С трудом узнаю себя, и на 50-м Наконец это я! Удостоверяю! Гофман. Владимир Бурлюк делал схожие рисунки, их вероятно не сохранилось все погибли и нечего плакать если Венера Милосская дошла до нас без рук (а что такое любовница и мать лишённая рук)».
Николай Иванович Харджиев, легендарный искусствовед, коллекционер, исследователь и знаток русского авангарда, рассказывал, что Михаил Ларионов из современных ему художников ценил не Малевича или Татлина, а только Ле Дантю и Владимира Бурлюка.
Валентин Серов, увидевший работы Владимира на выставке «Стефанос», воскликнул: «Нет, таких запонок из Малороссии не вывезешь Париж это Талантливо!»
Работы Владимира зачастую были более новаторскими и провокационными, чем работы брата и сестры. Именно они чаще всего вызывали скандалы на выставках и бурную реакцию критиков вплоть до негодования. Владимир смело экспериментировал, но эксперименты эти шли отнюдь не от неумения художник чётко ощущал своё время, время слома старого искусства, время новаторства и постоянных изменений. В его таланте невозможно было усомниться. Достаточно привести ещё два свидетельства два мнения людей, чей авторитет в искусстве невозможно отрицать. Это представители совершенно разных течений русского искусства начала прошлого века Александр Бенуа и Василий Кандинский.
В своём отзыве о работах Владимира Бурлюка, представленных на выставке «Венок-Стефанос», которую Давид Бурлюк организовал в Петербурге весной 1909 года, Бенуа писал: «Как ни ясно в них желание во что бы то ни стало обратить на себя внимание, это всё же произведения талантливого и незаурядного человека».
Три картины Владимира стали репродукциями легендарного сборника «Синий всадник», изданного Кандинским в Мюнхене в 1910 году. Кандинский пригласил Давида и Владимира для участия в первой выставке «Синий всадник» в Мюнхене. В письме Николаю Кульбину от 19 июля 1911 года Кандинский писал: «Я очень рад, что у Вас выставляют Бурлюки», и затем, в письме от 12 декабря того же года, говоря о готовящейся выставке: «ответственность за художников беру на себя, т. е. через меня будут приглашены только очень серьёзные».
Бурлюки, конечно же, входили в это число. На второй выставке Нового Мюнхенского художественного объединения, предшествовавшего появлению «Синего всадника», Давид и Владимир участвовали вместе с Жоржем Браком, Пикассо, Андре Дереном, Жоржем Руо, Морисом Вламинком, Кесом ван Донгеном. Братья Бурлюки даже написали вступление к каталогу выставки. Когда 18 декабря 1911 года Василий Кандинский открыл «Первую выставку редакции Синего всадника», на ней были представлены работы Анри Руссо, Робера Делоне, братьев Бурлюков, Августа Макке, Франца Марка, Габриель Мюнтер и, разумеется, самого Кандинского.
Благодаря неуёмной энергии старшего брата, который вовлёк в искусство и братьев, и сестёр, Владимир вёл совершенно невероятную по степени напряжённости выставочную деятельность. За неполные девять лет он принял участие в тридцати двух выставках.
Выставочная деятельность шла рука об руку с учёбой. После учёбы у Ашбе в Мюнхене и у Кормона в Париже начавшаяся Русско-японская война поменяла планы, и в июле 1904 года братья вернулись домой. В сентябре 1905 года Владимир поступил в Киевское художественное училище, где проучился полгода, до января 1906-го. В 19061907 годах он посещал школу Ф. И. Рерберга в Москве, в 1908-м брал частные уроки у Франца Рубо, который после ухода Репина из Академии вёл его мастерскую.
Осенью 1910 года Владимир Бурлюк вместе с Давидом поступил в Одесское художественном училище он отучился там один сезон 1910/11 года. У каждого из братьев были свои причины: Давид хотел получить диплом, дающий право преподавания в средних учебных заведениях, а Владимиру нужно было спасаться от неизбежной солдатчины. В Одесском художественном училище Владимир прошёл курс трёх классов, а с осени 1911-го по март 1915 года он учился в Пензенском художественном училище. Наверное, на выбор места учёбы повлияли знакомые художники, также учившиеся в Пензе, Аристарх Лентулов и Владимир Татлин, как раз летом 1911 года побывавший у Бурлюков в Чернянке. При личной подаче прошения о приёме в училище (26 июля 1911 года) Владимир Бурлюк приложил к нему свидетельство об отсрочке по отбыванию воинской повинности и о прохождении курса трёх классов Одесского художественного училища, то есть «гипсоголовного» рисовального класса.
Свидетельство об окончании полного курса общеобразовательных, специальных и художественных предметов Пензенского художественного училища было выдано Владимиру Бурлюку 17 марта 1915 года. А уже на следующий день он получил «Удостоверение о нравственных качествах и поведении», выданное для предоставления «в одно из военных училищ». Уклоняться от призыва было далее невозможно шла война.
В письме Василию Каменскому от 18 сентября 1915 года Давид Бурлюк пишет: «Владимир Давидович 1 октября 1915 года оканчивает Московское Алексеевское Военное Училище. Что дальше не знаю он написал весной 1 большую хорошую картину». Эта работа Владимира демонстрировалась на 6-й выставке «Бубнового валета», прошедшей в ноябре декабре 1916 года в Москве, в Художественном салоне Михайловой на Большой Дмитровке.
К сожалению, до нас дошло совсем мало работ Владимира Бурлюка особенно учитывая объём всего им сделанного. Дошла графика, репродуцированная в поэтических сборниках начиная с первого «Садка судей» и заканчивая вышедшим в 1915 году сборником «Стрелец». Владимир иллюстрировал первую книгу Велимира Хлебникова «Учитель и ученик» (1912), затем «Творения» Хлебникова (1914), книгу Василия Каменского «Танго с коровами. Железобетонные поэмы» (1914), трагедию Владимира Маяковского «Владимир Маяковский»; в вышедших уже в 1919 и 1920 годах сборниках Алексея Кручёных «Замаул III» и «Цветистые торцы» также опубликованы рисунки Владимира. Он иллюстрировал также целый ряд футуристических сборников: «Садок судей», «Требник троих», «Дохлая луна», «Затычка», «Садок судей» II, «Молоко кобылиц», «Первый журнал русских футуристов», «Рыкающий Парнас», «Стрелец», «Весеннее контрагентство муз».
О том, как выглядели многие его резонансные работы, мы можем составить себе приблизительное представление по карикатурам, опубликованным в тогдашней прессе например, о портретах Владимира Издебского и Михаила Ларионова, представленных на втором «Салоне» Издебского. Вообще Владимир Бурлюк автор множества портретов современников. Это в первую очередь портреты братьев, а затем Велимира Хлебникова, Бенедикта Лившица, Василия Каменского, Владимира Маяковского и многих других друзей и соратников. Как правило, на выставках именно портреты работы Владимира Бурлюка вызывали наиболее активную реакцию. Тот же Бенедикт Лившиц долго не давал согласие на экспонирование собственного портрета; к сожалению, оригинальный портрет погиб во время революции. Выставленные на втором «Салоне» Издебского портреты самого Владимира Издебского, Аристарха Лентулова, Михаила Ларионова и собственно автопортрет Владимира Бурлюка также вызвали бурную критику. Однако она только подогревала интерес публики к выставкам и работам Владимира многие из них были проданы. К сожалению, дальнейшая судьба попавших в частные коллекции работ в большинстве случаев неизвестна, и это неудивительно в 30-е годы владение такими картинами могло почти наверняка повлечь за собой приговор и ссылку в лагеря. Работы футуристов, кубистов и прочих «-истов» уничтожались даже в музеях