Вот и сейчас, вместо того чтобы встать рядом или хотя бы кивнуть, Энтони стремительно прошагал своими рельсоподобными ногами в сторону кафедры, где без капли неудобства перегнулся через высокий стол и что-то негромко сказал наклонившемуся к нему Филдсу. Последовало странное молчание, а потом все присутствующие повернули головы к Рене. Она неловко переступила с ноги на ногу. Хотелось осторожно поинтересоваться, в чём дело, но вместо этого рукава в очередной раз растянулись под пальцами, а Филдс фальшиво улыбнулся.
Хорошо, ответил он непонятно на что.
Но Тони определённо знал, о чём речь, поскольку коротко кивнул и наконец приблизился к Рене. Быстрым движением он подхватил её куртку, оглянулся в поисках других вещей и только затем уверенно, но осторожно вцепился пальцами в локоть.
Что происходит? шепнула она, но Ланг повернулся обратно к комиссии.
Ещё минуту терпения, господа, и мы начнём, громко возвестил он с намеренно усиленным американским акцентом. В лицо Рене будто ударил солёный ветер, а в следующий момент её куда-то поволокли.
От удивления она даже не подумала сопротивляться, когда Ланг стремительно прошагал с ней через весь лекторий, а потом открыл дверь. Он явно знал, что делал, как знали все, кроме самой Рене. Потому что в ту секунду, когда перед её удивлённым лицом оказался отштукатуренный коридор, никто не произнёс ни слова. Дальше в руки ткнулась аккуратно сложенная куртка, а лба коснулся невесомый поцелуй.
С Рождеством, прошептал Тони.
Он на мгновение задержался, словно собирался сказать что-то ещё, но вместо этого с шумом втянул воздух и шагнул назад. И в тот момент, когда затуманенный бессонницей и усталостью разум наконец догнал происходившие вокруг события, перед носом Рене с грохотом закрылась деревянная дверь. Раздался щелчок, и в университете стало предательски тихо.
Какого пробормотала она, а потом ошарашенно оглянулась.
Поискав того, кто наверняка должен был проводить её на другой допрос, Рене никого не обнаружила. А потому бросилась к двери, где изо всех сил прижалась ухом к прохладному дереву и смогла разобрать:
Начинаем заседание этической комиссии по делу ненадлежащего исполнения своих обязанностей главой отделения хирургии Монреальской больницы общего профиля в случае от двадцать
Рене со всей силы рванула дверную ручку. Ещё и ещё, пока в замке что-то не хрустнуло, поскольку тот оказался предусмотрительно заперт. Но она продолжила терзать ни в чём неповинную дверь, желая сорвать её к чёрту и попасть в мрачную аудиторию.
«Силы небесные! Ну какой же гадёныш!»
Рене снова безрезультатно дёрнула створку, а потом приложила ту кулаком. Ещё никогда в своей пока не такой долгой жизни она не испытывала подобной злости. О, прямо сейчас хотелось раскрошить в щепки эту дурацкую дверь, а потом вытащить Тони за шкирку и хорошенько дать в нос. Так, чтобы некогда сломанная переносица окончательно покосилась и каждый раз в отражении зеркала напоминала Лангу, какая же он скотина.
«Проклятый ржавый рыцарь! Луножопый упырь! Бледная косиножка на тонких ножках!»
Открой дверь, ящерица ты асфальтовая! проорала Рене и со всей силы ударила коленом в дубовую створку. Вышло ошеломительно больно. Я сказала, хватит играть в тупое благородство! Ты не можешь просто так взять всю ответственность на себя.
Но, похоже, Энтони считал иначе, потому что замок остался закрытым. И когда в глубине коридора стихло эхо разгневанного крика, Рене вновь прижалась ухом к двери. Да так, что сначала услышала только гул собственной крови и лёгкий звон.
Доктор Роше сегодня немного импульсивна. Прошу её извинить, это мой грех. Работать с молодыми талантами настолько удивительно, что порой забываешь, насколько они в чём-то дети. А для возложенных на старшего резидента обязанностей Рене Роше невозможно юна
Что?! взвизгнула она, а потом яростно забарабанила ладонями по гладкой поверхности. Значит, как целовать, так взрослая. А как разделить с ней ответственность за ошибку, сразу ребёнок? Чёрт возьми, да как у тебя язык повернулся? Ты наставник, а не исповедник, чтобы отпускать мне грехи. Он не мог тогда оперировать. Слышите? Не мог! У нас не было выбора
Дверь под ладонями внезапно распахнулась, отчего Рене едва не ввалилась в ярко освещённое помещение, и послышался снисходительный голос:
Ещё минуту терпения, уважаемая комиссия.
Послышались короткие смешки, а в следующее мгновение перед Рене очутилось бледное лицо Энтони. Глядя не раздражённо, но как-то устало, даже чуть-чуть обречённо, он снова схватил её за локоть и поволок дальше по коридору.
Сделай милость, поезжай домой, процедил он.
Их сбивчивые шаги гулко отражались от стен, в то время как Рене пыталась вырваться. Однако с каждым новым движением длинные пальцы сильнее впивались в предплечье, пока полностью не утонули в рыхлой вязке жёлтого свитера. И только когда Рене обиженно вскрикнула, дёрнувшись немного сильнее, Энтони отпустил.
Что ты себе позволяешь?
После возмущённых криков её голос окончательно сел. Рене сама не знала, на что конкретно высказала претензию. На многоэтажное вранье? Или на неожиданное решение Энтони взвалить на себя ответственность там, где не надо, и проигнорировать чувство долга совсем в ином? А может, ей слишком многое хотелось объяснить людям, что сидели за приоткрытыми дверьми.
Не больше, чем прописано в нашем контракте. К сожалению, ровно ответил Ланг, а сам схватил теперь уже за ладонь и повёл дальше, к широкой лестнице главного холла. Это уже не твоя забота. Ты сделала свою работу так, как умела, и так, как я тебя научил. Всё остальное моё упущение, и наказание за это определит компетентная комиссия.
Но ты виноват не больше, чем я!
В операционной тебе казалось иначе, едко хмыкнул он, и Рене резко остановилась.
Она уставилась в спину Тони таким красноречивым взглядом, что тот замер. Напряжённо оглянулся в сторону лектория и озадаченно потёр лоб, словно силился понять, как поступить. И в этот момент Рене вдруг догадалась, что Тони не знал, чем закончится дело. Господи, он не мог даже предположить, ведь его репутация была слишком противоречива!
Эта вполне очевидная мысль поразила настолько, что у Рене задрожали губы. А если всё пройдет плохо? Вдруг Энтони лишат лицензии или вообще отправят в тюрьму? Что тогда станет с ней? Её сошлют куда-нибудь в Нью-Брансуик или на острова Эдуарда без единого шанса вырваться в чёртов Квебек. К нему. Стало страшно за них обоих. И ирония в том, что, хотя перед ней был полный котёл нерешённых вопросов, никуда не девшаяся обида и необходимость откровенного разговора, Рене торчала в Сочельник посреди пустого коридора и переживала, как будет жить без своего пылевого клеща.
«Тони, ну за что всё случилось именно так?»
Рене отвернулась.
Позволь мне хотя бы объяснить им, попросила она. Ты не имеешь права запрещать.
Нет. Но если попробуешь вмешаться, я уволю тебя, спокойно отозвался Энтони, чей голос прозвучал удивительно близко.
Не угрожай мне.
И не думал. Ещё ближе, отчего дыхание коснулось волос на затылке, и Рене, не выдержав, оглянулась. Просто споры всегда заканчиваются слишком плачевно.
Она вглядывалась в глаза Энтони так пристально, словно хотела там что-то найти. Пояснения, извинения, оправдания откровенному шантажу. Но в дурацком сумраке чёрные зрачки заполнили почти всю золотистую радужку и скрыли секреты. Растерянно моргнув, она отвела взгляд. Чужая воля твердила развернуться и уйти прочь, а собственное сердце кричало остаться.
Я не могу так, наконец пробормотала она и покачала головой.
Это приказ, доктор Роше.
Неправда
Рене.
Не отмахивайся от моей помощи, будто я какой-то ребёнок!
Тебе едва за двадцать, у тебя нет опыта ответов перед комиссией или оправданий в нечаянном убийстве пациента. Так что да, с этой стороны ты самый настоящий ребёнок. Поэтому отправляйся домой, зубри учебники и празднуй с друзьями долбаное Рождество, а разбирательства оставь тем, кто в этом хоть что-нибудь смыслит! отчеканил Энтони, и от его слов без того больное горло окончательно свело судорогой. Уходи. Твоё присутствие здесь неуместно.
«Неуместно? Рене ошарашенно выдохнула. Неуместно».
От подобного обращения внутри вновь закипело бунтарское упрямство.
«Это с каких, мать его, пор неуместным стало мнение прямого участника? Господи, Тони, какую глупость ты задумал на этот раз? Какие плетёшь интриги из недомолвок? И почему так ненавидишь банальную правду? Чёрт побери! Ну зачем всё настолько усложнять?»
Рене скрипнула зубами, а затем вскинула голову в намерении задать эти и ещё много коварных вопросов в лицо Энтони, но наткнулась лишь на удалявшуюся спину, скованную неизменно чёрным джемпером.
«Что? Какого?! Вот это наглость!»
Она топнула ногой и отшвырнула куртку в пыльный угол тёмного коридора.
Зараза! крикнула Рене вслед. Ходячий вирус вредности! Сухая гангрена морали! Глупый прожорливый макрофаг! Бесконечный некроз совести, а не человек! А ну остановись и выслушай меня, Энтони Ланг, иначе я лично порву тебя на нуклеотиды
Она прервалась, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, однако в этот момент опухоль на этическом долге целой провинции наконец обернулась и смерила таким взглядом, что под окончательно растрепавшимися косами у Рене вспыхнули уши. Они полыхнули в темноте коридора прожекторным светофором, прежде чем осыпаться искорками бенгальских огней. Ну а Тони намеренно молчал несколько слишком долгих секунд, прежде чем слегка скривил краешек губ и медленно протянул:
Говори же. Ну! Ты, кажется, собиралась что-то мне сообщить, так давай. Потому что меня ждут.
Окончание «из-за тебя» повисло в воздухе немым укором. По крайней мере, так показалось Рене, которая резко захлопнула рот, клацнув зубами. Стало неуютно, потом неловко, а затем в голову ударила волна удушающего стыда. Рене попробовала что-то произнести, но лишь облизнула пересохшие губы. Энтони же, который наблюдал за ней с совершенно непонятным выражением лица, вздохнул и снисходительно бросил:
Я настоятельно рекомендую тебе вернуться в Монреаль.
На этих словах он коротко кивнул на прощание и направился прочь, в сторону яркого пятна света, льющегося из открытых дверей. И когда створка с грохотом закрылась, Рене со всей силы ударила рукой по стене.
«Ну что за дура? Не могла орать ещё громче, чтобы услышали даже чайки на шпиле Шато-Фронтенак? Кошмар!»
Подхватив куртку, она стремительно сбежала по каменным лестницам, едва не сметя рождественские украшения с деревянных перил, и вырвалась прочь, в Сочельник.
На то, чтобы проморгаться от бликов, которыми сверкал свежевыпавший снег, ушла минута. А может, и больше. Рене не знала, поскольку отчаянно пыталась найти рукава. Шаря рукой по быстро остывшей ткани, натыкалась то на капюшон, то вовсе на какой-то карман. А когда, наконец, победила, закуталась и нахохлилась, точно разбуженная в неурочное время сова. Рене отчаянно и бесполезно сердилась. На себя за порывистость, на Тони за авторитарность, на комиссию за вредность, даже на Энн, которая дала кучу таблеток, но не подумала, чем их запить! Пальцы нашарили в кармане хрустящий блистер. Наверное, стоило выпить одну. Рене чувствовала, как начинает ломить сухой лоб, верный признак, что скоро захочется издохнуть. Но, оглянувшись, она не нашла ни одной работающей лавки, которые обычно всегда располагались неподалёку от главного корпуса. Ну еще бы, завтра ведь Рождество. Так что Рене закатила глаза, круто развернулась и вновь взобралась по лестнице, чтобы толкнуть тяжелые двери и слезившимися теперь из-за темноты глазами отыскать яркое пятно снекового аппарата. Слава богу, бездушная электроника не знала о праздниках.
Сделав несколько жадных глотков совершенно безвкусной воды, Рене прислонилась к тихо гудящей металлической коробке и задумалась. Энтони велел уйти, и после некрасивой ссоры, а потом ещё более дурацких криков не находилось причин ослушаться. К тому же где-то там ждала Энн, горя желанием прогуляться по Пти-Шамплейн. Из груди вырвался тяжёлый вздох. Наверное, стоило взять себя в руки и пойти на остановку. Быть может, ещё удастся выпить горячего чая и подремать в кресле, прежде чем праздник захлестнёт наполненный туристами город. Но вместо очевидно разумного выбора Рене повернулась и уверенно зашагала в сторону коридора на втором этаже.
Сидеть в сумрачном холле было холодно и удивительно скучно. Батарея на телефоне давным-давно издала предсмертный писк, поэтому Рене равнодушно созерцала расщелины на плитах пола и невнятные картины на стенах. Заседание длилось умопомрачительно долго. Давно миновал полдень, затем большие часы пробили два часа дня, потом и четыре. За всё это время комиссия вышла размять свои старые кости лишь один раз, и Рене едва успела спрятаться за каким-то терминалом с оплатой, боясь быть замеченной. Узнай Энтони, что она здесь быть очередному скандалу. Но Рене не могла уйти просто так. Не в тот момент, когда за дверью шло негласное соревнование двух интриганов: Ланга и Филдса. Не оставалось сомнений, что Энтони попытается отомстить за манипуляции, за обман, за Рене и за собственные вынужденные решения, которые привели да бог его знает, куда они привели. Всё так непонятно.
Маясь от безделья, Рене в который раз прокручивала в голове разговор, прежде чем с обречённым смешком всё же признала, что отношения Лиллиан Энгтан и доктора Ланга сложно назвать родственными. Будто два чужих человека вынужденно существовали в стенах больницы, скованные договором, отчего окончательно позабыли роль матери и сына. Рене не знала их истории. И вряд ли ей когда-то расскажут. Но если подумать, такое ребячество бежать от семьи, чтобы в конце очутиться с ней рядом. Будто Энтони пытался уйти как можно дальше, но перестарался и обошёл Землю по кругу, вернувшись в исходную точку.
Рене хмыкнула и прикрыла веки. Спать хотелось катастрофически, отчего мысли уходили в какие-то уж совсем неведомые бредни. Обойти Землю по кругу. На это понадобился бы не один год! Чушь какая. Она поёрзала, устраиваясь поудобнее. На каменной скамейке, что стояла чуть в стороне от нужной двери, сидеть было твёрдо. Плечи под тяжестью куртки давно затекли, а согнутые в коленях ноги уже опасно немели, но Рене упрямо ждала окончания слушания и всё-таки его прозевала.
Видимо, она задремала, а может, опять начинала подниматься температура, однако когда дверь в аудиторию распахнулась, мозг не успел совладать с вялым телом. Рене осталась сидеть и заторможенно наблюдать, как один за другим покидали лекторий громко переговаривавшиеся члены комиссии. Они смеялись, торопливо натягивали тяжёлые куртки или длинные шерстяные пальто, пока пытались одновременно пожать на прощание руки всех находившихся рядом коллег. Некоторые с любопытством косились в сторону Рене, но для большинства она оставалась незаметным предметом мебели. Будто со скамейкой она составляла унылую скульптурную группу. Только Филдс удостоил её слегка удивлённым взглядом. Он подошёл, небрежно махнув парочке собеседников на просьбу подождать, и остановился напротив.