И солнце взойдет. Возрождение - Оськина Варвара 6 стр.


Он хмыкнул и небрежно вернул лося на место, а Рене нервно стиснула руки. Да, последующую историю знал каждый, кто хоть раз слышал имя доктора Ланга. Самый молодой глава отделения, наглец, виртуоз и просто эпатажная личность. Рене вздохнула. А ещё потрясающе противоречивый человек.

 Филдс хочет, чтобы ты перестал пить таблетки.

 Джонатан давно не мой лечащий врач. Я сам решу, пить мне их или нет.

 А ещё он назвал тебя Колином,  ровно произнесла Рене и уставилась в тёмные от ночи глаза, в которых прямо сейчас плясали огоньки от гирлянд. Позади них с гоготом пронеслась толпа то ли немецких, то ли австрийских туристов, и Тони сделал небольшой шаг назад.

 Вот уж кому не следовало пренебрегать пилюлями для поддержания памяти,  донеслось ядовитое шипение.

 Кто он тебе?

 Бывший учитель, который слишком привык лезть не в своё дело,  процедил Энтони.

Он постарался поглубже засунуть криво сидевшего лося, отчего остальные игрушки едва не посыпались. А Рене втянула воздух сквозь сжатые зубы. Учитель? Что же, это многое ладно, не многое, но хоть что-нибудь объясняло.

 Хочешь, я выиграю тебе медведя?

Неожиданный вопрос заставил Рене удивлённо моргнуть.

 Что?

 Медведя хочешь?

Тони махнул рукой на ряд железных банок, которые, видимо, требовалось прострелить из потрёпанной пневмовинтовки. Лак на её прикладе давно стёрся, а дуло, кажется, пошло красивой волной. Рене озадаченно нахмурилась.

 Зачем он мне?

 Все девочки обнимаются с мишками на ночь. Разве нет? Завязывают бантики, усаживают на подушку или кладут под одеяло.

 Да, если им пять,  холодно откликнулась Рене. Неужели он снова намекал на её детский возраст? Но Энтони ничего не добавил и принялся шарить по карманам своего заснеженного пальто.

 Значит, не хочешь?

 Нет.

 Жаль. Думал произвести впечатление,  машинально пробормотал он, и с волос полетела целая шапка из белых хлопьев, обнажив покрасневшие на морозе уши.

Господи, и кто из них теперь ребёнок? Рене поглубже надвинула капюшон куртки. Это Канада, а не солнечное калифорнийское побережье! Тем временем Энтони всё же нашёл пропажу, которой оказался бумажник, и достал пару купюр.

 Какой приз, если собью все?  на отвратительнейшем французском поинтересовался Ланг, а затем махнул в сторону пустых банок.

 Заяц за три промаха. Лось за два. Победителю вон тот славный бобр.  Продавец показал на нечто длинное и невнятно коричневое, неопознаваемая часть тела которого трагично болталась сверху стойки с дурацкими банками. Что? Нет! Ей не нужен ни заяц, ни лось и ни бобр, и уж точно она не нуждалась в утешительных праздничных флажках с гербом Квебека.

 Ты же не хочешь?..  начала Рене, но очень взрослый мужчина невозмутимо вскинул винтовку, что-то там осмотрел и щёлкнул пальцами по прицелу.  Тони! Зачем он тебе?

 Сегодня Рождество,  невозмутимо откликнулся Ланг и прицелился.  А я без подарка.

 Да не нужен он мне!  воскликнула Рене, но тут раздалась равномерная очередь хлопков, а следом за ней оглушительный лязг свалившихся банок. Первый ряд опустел, и Энтони слегка повернул голову.

 А кто сказал, что тебе? Может, я собираю коллекцию бобров.  Новую серию из семи выстрелов перекрыл грохот падающих мишеней, и Ланг опять щёлкнул по прицелу.  Открою потом музей. Приглашу репортёров с пятого канала, которые ведут передачу о всяких старьёвщиках. И прославлюсь на всю страну. К чёрту унылую хирургию!

Провозгласив еретический лозунг, он сбил последний ряд и демонстративно швырнул винтовку на стол.

 В конце концов, это точно лучше, чем спасение жизней неблагодарных людей,  хмыкнул Ланг, а потом с кривой усмешкой забрал у удивлённого продавца нечто среднее между облезлой крысой и карликовой росомахой. Попробовав на ощупь огромные плюшевые зубы и подкрутив редкие усы, он протянул Рене животное. Добытчик, чтоб ему было пусто!  С Рождеством.

Рене невоспитанно проигнорировала поздравление.

 Ты ждёшь каких-то наград за работу? Разве сам факт спасения не стимул продолжать?  растерянно спросила она и машинально забрала бобра. Замёрзшие пальцы инстинктивно зарылись в синтетический мех.



 Первые два года быть может, а потом у тебя на столе кто-нибудь умирает, и ты познаёшь всю систему без прикрас. Увы, но после нескольких огромных штрафов налёт романтизма улетучивается. Остаётся лишь протокол и постоянный страх ошибиться. Любой шаг в сторону здесь карается слишком больно, даже если попытка выглядит оправданной.

 Но сам ты рискуешь!  не удержалась от восклицания Рене.  Берёшь безнадёжных порой плюёшь на все руководства

 Потому что так интересней.

Она подавилась холодным воздухом и закашлялась, схватившись за наряженную ёлку возле светившегося огоньками входа. Но искусственное дерево вдруг пошатнулось, а затем пластиковые игрушки с шорохом полетели на землю.

«Чёрт!»

Из груди Рене вырвался длинный вздох безнадёжности. Быстро осмотрев причинённый ущерб, она ногой спихнула блестящие шары под разлапистые ветки и поспешила за ничего не заметившим Энтони. Ноги вязли в рыхлом снегу, но Рене торопливо месила сугробы, хотя сердце уже гулко бухало в грудной клетке. Видимо, не впечатлившись красотами улочки, Тони повернул обратно, и теперь они направлялись в сторону старого бастиона. Здесь уже было совсем не празднично, впереди чернели незамёрзшие воды Святого Лаврентия, дул противный сырой ветер. Рене зябко передёрнула плечами.

 Ты прооперировал больше критических случаев, чем всё отделение в целом. Не думаю, что решающим пунктом здесь стала твоя зарплата или нереализованные часы досуга,  продолжила она, поудобнее перехватывая бобра.  Можно быть сколь угодно циничным, но твои дела говорят гораздо лучше, чем

 Рене,  устало перебил Тони,  наша жизнь состоит из света бестеневых ламп и мертвецов, всё прочее лишь побочный продукт. Пациенты меняются, появляются новые технологии, ты учишься, пробуешь, ошибаешься, но в конце каждого дня остаются только две вехи: трупы и гудение светильников.

 Как будто тебя больше ничего не волнует. Лишь удовлетворение собственного любопытства и скука. Но это люди, Тони. И они пока не лабораторный эксперимент, а живые!

 Что с того? Каждая операция в чём-то экзамен. Даже мышам приходится жертвовать собой во имя науки. Жизнью больше жизнью меньше человечество не заметит.

 Перестань!  выдохнула Рене.

Она истерично вцепилась в каменную кладку старого бастиона, жадно хватая ртом ледяной воздух с залива. Выброшенная игрушка полетела куда-то во мрак, но никто не обратил на неё внимания. Уж точно не Рене, чьи лёгкие уже горели от холода, но зато с каждым вздохом воспоминание о вывалившихся на грязный пол кишках становилось если не глуше, то хотя бы не столь одуряюще ярким. Она не знала, что взбесило больше: снисходительный тон или полное нежелание Энтони вникнуть в подоплёку чужих поступков, но даже слышать нечто подобное казалось Рене предательством выпестованных идеалов.

 Возможно, космосу плевать на потерю одного-единственного человека, но мир не состоит лишь из глобального. Есть ведь и личное. И для кого-то эта смерть конец. Больше не будет мечтаний, любви, целой реальности! И мы не можем относиться к нашему делу так, словно это конвейер бездушных случаев.

 В тебе пока бурлит беспричинный энтузиазм.  Энтони снисходительно улыбнулся, а Рене вдруг захотелось швырнуть в него намертво вбитым в камень пушечным ядром.  Пустой оптимизм. Возможно, на нём ты протянешь чуть дольше, чем несколько лет, но взрослеть тебе всё же придётся

 Хватит!  резко выкрикнула она. И, чудо, Энтони мгновенно замолчал.  Хватит думать, будто я малолетняя дура. Хватит меня поучать! Только и слышу: взрослей, ребёнок, наивность. Хватит! Ты ведь ничего не знаешь! Абсолютно ничего, чтобы раздавать советы, какие мне принимать решения, что считать и чем руководствоваться. Я понимаю, вам весело. О, вот она, милая маленькая девочка, над ней ведь можно так хорошо посмеяться. Восторженная глупышка, у которой в голове лишь романтика да альтруизм. Чем не прекрасный объект для шуток и наставительных бесед. Но всё немного иначе. Я не просто

 Серьёзно?  вдруг прервал её Тони.  Вот как ты обо мне думаешь?

 А ты только что дал мне повод думать иначе? Да, мне двадцать четыре, и опыта едва ли хватит на страницу больничного резюме

 Достаточно, можешь не продолжать.

 Знаешь, почему я решила стать врачом?  Она резко повернулась и уставилась в лицо замершего поодаль Тони.  В четырнадцать лет я была балериной. Глупой танцовщицей, которая крутила свои фуэте да приседала плие. Не самая лёгкая, но прекрасная жизнь, где каждое лето перед глазами синело море, под ногами простиралась любимая сцена, а в ушах играла лучшая музыка. Но потом моей подруге вспороли живот. Просто так! Прямо у меня на глазах. И я ничего не могла сделать. Представляешь? Ничего! Дочь хирургов, внучка главы Красного Креста не знала даже, как остановить долбаное кровотечение!

 Ты была ребёнком.

 Я была гневливой, чванливой и вечно всем недовольной!

 Типичный подросток

 Который мог бы знать немного больше!

Рене ещё сильнее стиснула каменный парапет, чувствуя, как её бьёт озноб. От холода или от злости? А может, от воспоминаний? Чёрт возьми, вовсе не так она хотела рассказать эту историю. Не ради попытки отстоять свои убеждения, но как шанс довериться и получить то же в ответ. А вышло почему-то иначе.

Повисла неуютная тишина, которую нарушали лишь грохот ранних фейерверков да свист ветра меж бойниц. Наконец за спиной Рене послышался скрип снега, а в следующий момент Энтони встал рядом и облокотился на соседний кирпичный выступ.

 Ты их убила, верно?  спросил он. Рене дёрнулась, когда клокотавшую весь разговор злость мгновенно смыло приступом паники.

 Что? Откуда?!

Эту часть прошлого не знал никто. Даже дедушка не смог добиться окончательной правды.

 Нож,  просто ответил Ланг.  Ты пыталась ударить им Дюссо точно так же, как описал судмедэксперт. Я, конечно, не специалист во французском, но латынь, слава всему, всегда остаётся латынью.

Со всей силы зажмурившись, Рене резко оттолкнулась от каменной стены и быстро зашагала обратно. Господи, как бы она хотела снова сбежать от всего этого!

 Эй!  Энтони в два шага нагнал её и попробовал взять за руку, чтобы она не поскользнулась, но Рене вырвалась.

 Если ты знал причины, то почему до сих пор считаешь, будто я восторженная первокурсница из медицинского колледжа?  зло поинтересовалась она.

 Я прочитал о случившемся, но отчего-то там никто не написал, что это значило именно для тебя.  Сарказм Тони отдавал едкой горечью, а внутри Рене будто сдулось что-то неведомое. Разумеется, газеты в Женеве свято чтили личную жизнь.  Они что-то сделали вам?

 Не мне. Виктории. Мучили, насиловали, избивали и снимали это на плёнку, чтобы получить выкуп. Не за неё. Вик была никому не нужна. Только за меня. Поэтому я их убила. Всех. Даже того мёртвого исколола ножом на всякий случай.

Наверное, её слова звучали ужасно, совершенно отталкивающе. От девочки в дурацких платьях не ждёшь подобной жестокости, но Энтони, кажется, не удивился. Надо же. Рене пнула какой-то куст и шмыгнула носом. От быстрой ходьбы теперь стало жарко. Втянув морозный воздух, она вдруг зачем-то сказала:

 Не переживай, девственности я лишилась стандартным способом, где в комплекте шло три коктейля, старшекурсник и неловкость наутро. Как у всех. Меня никто не насиловал.

Она ядовито усмехнулась, но вышагивающий рядом Энтони оставался серьёзен.

 Сколько тебе было?

 Мне было, и этого достаточно,  оборвала его Рене, не поддержав очередной намёк на возраст.  Что-то ещё? Или мы закончим на этом вечер допросов?

Видимо, Энтони всё же решил прекратить неудобный всем разговор, потому что остальной путь они проделали молча. И только уже под конец Рене вдруг осознала, куда несли её ноги квартира наверняка испереживавшейся Энн мерцала пёстрой иллюминацией на весь переулок. Несколько шагов, и всё. Они добрались.

 Когда возобновятся слушания?  спросила Рене. Замерев возле припорошенной снегом лестницы, она один за другим нервно обрывала листья обвивавшего перила остролиста.

 Послезавтра,  немедленно откликнулся Тони.

 И чем всё закончится?

 Я заплачу восхитительный штраф, а к тебе приставят надсмотрщика. Следить, как бы никто из нас опять не начудил, потому что следующий раз может стать для тебя последним.

 Ясно,  коротко откликнулась она, немного помедлила, а потом быстро кивнула и поспешила вверх по скользкой лестнице.

 Рене!  Напряжённый голос Энтони застал её на верхней ступеньке, и она обернулась.  Ты ведь знаешь, её было уже не спасти. Что бы ты ни делала, как бы быстро ни бежала из того подвала за помощью.

 Да  прошептала она. Святые угодники, Ланг действительно читал. В тот же день, как оказался связан с ненужной ему девчонкой, или после ночи в запертой раздевалке неважно. Энтони хотел знать и потому нашёл даже то, что она желала бы навсегда скрыть.

 Сейчас ты живёшь мыслью сделать смерть подруги ненапрасной. Стремишься спасти каждого встречного, хотя знаешь, что её это не вернёт. Но что будет, когда ты наконец смиришься? Любое топливо веры однажды заканчивается. И как жить тогда? В безысходности шагнёшь из окна или прыгнешь под поезд?  Энтони подошёл ближе и заглянул растерянной Рене в глаза.  Я не считаю тебя ребёнком. Ни до и уж точно ни после того, как поцеловал. Мало того, мне хотелось бы оставить тебя такой, со всеми твоими небесными целями и сверкающими убеждениями, но так нельзя. Когда придёт осознание, тебе понадобится хорошая причина, чтобы снова взять в руки скальпель.

 Ты ошибаешься,  холодно отозвалась Рене.  Я не собираюсь спасать всех во имя Виктории. Единственное, чего я хочу остаться хорошим человеком. Не обычным, не выдающимся, не известным. Просто хорошим. Однако мне действительно нужна причина, чтобы однажды не потеряться среди своих мертвецов. Я думала, ты сможешь стать ею. Но теперь не уверена. Я вообще не понимаю, что происходит вокруг. Господи, Тони, я даже не знаю, кто ты такой!

 Не знаешь?  после недолгой паузы тихо повторил Ланг, и почему-то в его голосе Рене померещилась обида.  Три месяца бок о бок, а ты так и не знаешь?

 Твоих загадок хватит на целую пирамиду! Сплошной обман. Чёрт возьми, даже Филдс сказал мне больше правды, чем ты за все эти недели. Я понятия не имею, что ты такое, Энтони Ланг. И уже не уверена, что хочу знать,  зло повторила Рене, а он вдруг усмехнулся и отступил.

 Я это я, Рене.  От его тона внутри словно что-то оборвалось. Слишком тихо звучали слова. Слишком много смысла он в них вложил.  Я не моё имя, не мои родители и не моё прошлое. И мне очень жаль, если ты этого так и не поняла.

Бросив последнюю фразу, он почему-то виновато улыбнулся, скользнул взглядом по мерцавшим огнями окнам и зашагал прочь. А Рене ещё долго растерянно стояла на пороге, прежде чем нырнула в сухое тепло старого подъезда. Дурацкий получился разговор, не стоило и начинать.


Энн встретила ожидаемым криком. Она безостановочно носилась по комнатам, швырялась вещами и причитала до тех пор, пока всё же не выдохлась. Наконец замерев возле не спешившей снимать верхнюю одежду подруги, медсестра упёрлась рукой в дверной косяк и строго осведомилась:

 Ну?

 Я возвращаюсь в Монреаль,  коротко ответила Рене.  Зашла попрощаться.

 Что?  На лице Энн было написано искреннее непонимание.  Какой Монреаль? Какое, мать твою, попрощаться? Мы же договаривались! Собирались встретить Рождество вместе на площади. Да и куда ты попрёшься на ночь глядя? Половина девятого вечера. Рене, ты сдурела? Опять поднялась температура?

 Возможно.  Рене облизала пересохшие губы.  Но мне надо домой.

 Зачем? С чего такая срочность?  воскликнула Энн, а потом вдруг осеклась и усмехнулась.  Это из-за него? Дело в мужчине, с которым ты торчала у входа?

Назад Дальше