В свою очередь начальник полиции отвечал, что действительно хорошо знает мэра и одобряет его устремления, правда при этом был скуп на похвалу. Непуганые горожане здорово оживились, стали играть мускулами, стряхивали пыль с охотничьих уткобоек. Они даже организовали дружины, расхаживающие вечерами по наиболее хорошо освещённым улицам города. Лишь аристократов в городе становилось меньше и меньше.
А потом появился и сам наркотик. По описаниям, это был очень сложный белок, который в малых дозах замедлял выработку кортизола, и делал потребителя спокойнее, веселее, оптимистичнее. Но стоило превысить дозу или применить его, не дождавшись прекращения действия прошлой дозы, эндокринная система ломалась и гормон тревожности вырабатывался в смертельных количествах. Несчастные, попавшие под действие побочного эффекта, боялись всего на свете, всякого рода фобии усиливались многократно, и они погибали от разрыва сердца забившись в угол, так и не приходя в себя от ужаса.
Происхождение этого вещества было окутано легендами. Одни говорили, что это секретное оружие русских, другие винили во всём немецких фармацевтических гигантов, но что было по-настоящему легендарно, так это его цена. Тысячная доля грамма стоила как престижный автомобиль, а хватало её на неделю пользования одним взрослым человеком. Столь высокая цена быстро привлекла к нему внимание. Наибольшей популярностью он пользовался в среде богатейших людей, а лучшей рекламы для вредной привычки придумать невозможно. Те, кто из кожи вон лез чтобы показаться сказочно богатым, на последние деньги покупали себе аэрозоль с водным раствором этой гадости, от чего популярность становилась и вовсе невероятной.
Этот белок и раньше синтезировали в лабораториях, но такого эффекта никто не замечал, из-за того, что добиться нужной чистоты было практически невозможно. А если и удавалось, то вдыхать такой дорогой водный раствор и в голову бы никому не пришло. Единственное что радовало, так это то, что попытки подпольщиков его произвести не заканчивались ничем плохим, а последствия от приёма некачественного суррогата были не страшнее вдыхания яичного порошка.
В прессе считали, что он появился в том самом городе, откуда везли дворнягу, говорили, что только там были лаборатории способные произвести достаточно чистую воду чтобы раствор не потерял своих свойств. У этого раствора было много звучных имён; нектар, амброзия, пыльца, живица, дьявольский пар. Особенно повеселил меня народный номен «эльфийское молочко». Когда я узнал правду, то ещё долго мог смеяться в голос, при одном лишь упоминании этой субстанции.
А вот и формула той гадости. Забавная такая, похожа на портрет стрекозы в анфас, много я тогда насобирал зацепок об этом веществе, жаль только, что Войцех имел к нему лишь косвенное отношение. Более того, как выяснилось позднее, он до последнего не верил, что именно его стараниями местная психбольница удвоила свой контингент.
Продолжая искать криминальные следы, я стал искать не только тяжкие преступления. Вот один житель недалёкого пригорода заявил о находке римского клада. Снося старый амбар, он заметил серебряные и золотые монеты в разбитой керамике. И уже почти было получил за него премию, как вдруг выяснилось, что одна из монет не только средневековая, так ещё и числится украденной. Доказать свою честность он так и не смог, но и полиция не смогла за него ухватиться.
Примитивная схема отбеливания денег, как же мелко. Покупается кучка серых, коллекционных монет, затем закапывается, и объявляется кладом. В выгоде все стороны. Серые монеты приобретают статус найденных, и резко прибавляют в цене, продавец сбывает грязный товар, за грязные деньги, которые хоть и сложно потратить, но всё же сподручнее чем уникальный антиквариат. Незадачливого фермера, который решился уйти от налогов таким рискованным способом, явно подставили, подкинув в клад немного горяченького.
Нужны ли Войцеху серые деньги? Наверное, он бы не отказался. При последней нашей встрече он об этом прозрачно намекнул. Но разве можно найти на чёрном рынке столь узкоспециализированное и тонкое оборудование как электронный микроскоп, например. А он ему явно был нужен. Согласно рассказам профессора, Войцеха изгнали до того, как он вырастил себе уши. А с обычными пробирками, да ещё в домашней лаборатории, разве что рукава от жилетки вырастить можно.
Ну хорошо, допустим мне нужен такой прибор, вот и каталог, да всё не то. С такой приблудой разве что микросхемы просвечивать, да и то. А нет, вот и подходящий, видит молекулы воды. Да и стоит то, всего ничего, продать мой дом, дом родителей, взять кредит на сорок пять лет, и я счастливый обладатель Продано. Жаль, не успел, какая-то Карна Росс из Австралии меня опередила. А так хотелось на воду посмотреть.
Итак, судя по всему, примерно такая штуковина и нужна. И зачем ей в Австралии микроскоп? В сумки к кенгуру заглядывать? Здоровенная штуковина, на холодильник похожа, как она её в Австралию повезёт? А если не повезёт, то я куплю, мне грузовик понадобится, или хетчбэк со складными сидениями. Попалась. В новостях про трафик за семидесятый год гражданка Австралии ездила с чужим водительским удостоверением. Оплатила штраф, отпущена на поруки. Имя поручителя нет. И автомобиль тут же на фото, по номеру принадлежит Ковальскому В. Так вот ты какая, Войцех Росс.
И тогда я решил пойти напролом. Просто заявившись к Войцеху в дом. Сразу после работы, в одном из своих дорогих костюмов, я отправился рисковать. Был довольно поздний вечер, в большой, добротной квартире во всех старинных окнах горел свет. Поднявшись на последний этаж, я набрался духу и позвонил в дверь.
Здравствуйте ответила женщина звонким голосом с сильным англосаксонским акцентом.
Здравствуйте, прошу меня извинить, что беспокою вас в такой поздний час, но я ищу владельца этой квартиры. Если пани это не затруднит. ответил я с максимальным тактом, на который был способен. Поверьте, мне крайне не хочется быть навязчивым, но для меня этот человек очень важен. Если пани неудобно я могу поискать в другом месте.
Нет-нет, постойте возбуждённо сказала она, торопливо открывая замки. Я постараюсь вам помочь.
Она открыла дверь и я увидел высокую стройную девушку с голубыми глазами, и чёрными блестящими волосами великолепно подстриженными под канадку. Она была в домашней одежде, но выглядела так будто ждала меня. Возможно, на неё повлияла моя случайно образовавшаяся харизма, и обручальное кольцо, которое я забыл снять, так или иначе она мгновенно расположилась ко мне и даже пригласила пройти.
Здравствуйте ещё раз, произнесла она, сверкая голубыми глазами Я Карна, а вы, к сожалению, так и не представились.
О, где же мои манеры, простите ради Бога. Меня зовут Николай Вишневский, некогда я с паном Ковальским водил добрую дружбу, но за последние время мне всё никак не удавалось повстречаться с ним, наши общие знакомые покинули город, а я, к своему стыду, утратил его контакты.
Это так интересно, стремилась она растянуть разговор, манерно двигаясь, она предложила продолжить общение в гостиной. Так вы знали этого великолепного художника? Его работы так восхищают, я иногда часами рассматриваю их.
В процессе нашего общения она вела себя всё более раскованно, но держалась с достоинством. Все мои попытки выглядеть как религиозный проповедник, только разжигали её интерес ко мне. В какой-то момент мне даже показалось что она любительница случайных романов, но внезапно пропавший акцент быстро отрезвил меня. Заметив оплошность, она постаралась заглушить её нарочитым соблазнением, отчего мне стало совсем не по себе.
Так что вы знаете про владельца? уверенным голосом спросил я, расслабленно облокотившись на диване. вы ведь нашли это жильё по объявлению, верно?
Нет, что вы, я нашла эту квартиру по знакомству, через одного профессора из университета, когда я приехала из Австралии, мне понадобилось много места для моих экспериментов, ну знаете там пробирки колбочки. А он оказался очень чутким человеком, он не только сбил цену, но и помог мне переехать.
О, так вы человек науки! Это впечатляет. произнёс я, стараясь сдержать лукавство Научный мир тесен.
Ха-ха, да это правда. наигранно рассмеялась она.
Заметив, что она раскусила моё сомнение в том, что она имеет хоть какое-то отношение к науке, я продолжал расспрашивать о владельце.
И что же именно вас так восхитило в работах моего друга? с неподдельным интересом спросил я.
Я люблю смелое искусство, а его работы смелые, они не пытаются понравиться, в них нет коммерческого лоска, они естественны. Не желаете ли вы взглянуть? Ах да, вероятно вы их уже видели, но его сестра постоянно приносит новые, когда приходит за деньгами.
Упоминание о его «сестре» весьма заинтересовало, но я понимал, что мне сейчас важнее разобраться в сути происходящего. Я постарался изобразить живой интерес, и всё-таки проникнуть туда, где был желанным гостем много лет назад, но не оценил гостеприимства и теплоты по достоинству. Распахнувшаяся дверь в большой кабинет обрушила на меня лавину откровений. Я сразу вспомнил тот день, когда Войцех показывал мне свои проекты, к которым я отнёсся столь небрежно. Я сильно пожалел, что плохо владел языком, которым они были изложены.
В центре комнаты стоял тот самый микроскоп, могучие провода поднимались к люстре, и уходили в потолок. На столах по периметру стояли приборы поменьше, а вокруг них теснились многочисленные кассеты с пробирками. На стенах были развешены листы бумаги, плотно забитые техническими рисунками. Между рисунками было несколько больших календарей, с клетками для пометок. В них мелким шрифтом были втиснуты тексты такой концентрации медицинских терминов и аббревиатур, что распознать я смог только знаки препинания и союзы.
На большой пробковой доске были приколоты картины явно свежие, бумага ещё не привыкла к новой форме и неуклюже топорщилась. На особенно белых листах были изображены превосходно выполненные рисунки препарированных эмбрионов, с многозначительными пометками. А рядом располагались довольно занимательные парные рисунки, где на одной стороне изображены явно электрические трёхмерные схемы, с логическими сумматорами транзисторами и компараторами, а с другой накрученные из, похожих на виноградные, грозди молекул их органические аналоги.
Как вы думаете, Карна, зачем человеку, который это всё держит в голове, развешивать это на стенах собственного дома, как детские рисунки на холодильнике?
Я не знаю, возможно он боится упустить детали, или насмотрелся детективов с сыщиками, портретами подозреваемых и красными нитями.
А если серьёзно, почему нельзя всё это расположить в компьютере, там и поиск есть, таймеры автоматические
Ну, возможно он так «метит территорию», психологи рекомендуют при переезде на новое место вносить изменения в интерьер для успокоения, что ли.
Мне было действительно смешно. Однако ненавязчивая беседа на отвлечённые темы не дала мне возможности узнать что ни-будь о Карне. Хотя, она явно не так проста, как кажется. Затем Карна предложила мне взглянуть на другие работы. Похоже, что они были незакончены, потому что не были развешены по стенам, а лежали на одном из столов неряшливыми стопками.
Это были работы явно учебного характера, такие получаются, когда медик изучает анатомию, и по мере изучения дополняет картину новыми выученными деталями. Тут же, рядом с рисунками, были выписаны медицинские термины, и дополнены краткими ёмкими объяснениями. Нередко работы были нарисованы карандашами нескольких цветов, описывающие устройство и взаимодействие разных областей биологической науки.
На учебных работах было уделено много внимания половым различиям, особенностям развития репродуктивной системы, как женской, так и мужской. Но самыми интересными оказались неудачные рисунки. На них красным маркером были обозначены места, по-видимому, не соответствовавшие действительности и обозначенные пометками его же собственным почерком.
Каким одиноким был этот человек грустно сказала Карна заглядывая мне через плечо самому для себя рисовать эти работы, и самому себе отмечать ошибки.
Это мы все одиноки, по сравнению с ним. А он самодостаточен. Именно наше одиночество заставляет нас делиться результатами своего творчества, и ожидать социального одобрения.
Но неужели у него ни разу не было любви? спросила Карна и под предлогом интереса к рисункам прикоснулась подбородком к моему плечу.
Была пару раз. О поверьте, в те времена он выглядел особенно одиноким.
Как это?
Он ждал от любви большего чем могут предоставить наши органы чувств. Наивный глупец.
Что же может быть больше этого?
Не знаю. И он не знал. Поэтому и решил отыскать это.
Я вынул из стопки один особенный лист, и показал его Карне. На листе был мастерский карандашный рисунок человеческого мозга. Поверх него красной ручкой были нарисованы дополнительные элементы, подписаны связи. На других листах лежавших рядом были похожие рисунки, изображающие те же фрагменты как бы в зачаточном состоянии.
Многие художники пытались испытать новые чувства стимулируя уже имеющиеся органы разными веществами. Но он пошёл дальше. Он решил создать, э-э-э, предположить, как будут выглядеть совершенно новые органы чувств. сказал я и показал Карне ещё один рисунок.
На нём были нарисованы те самые уши. Бог мой, это были самые настоящие фрактальные антенны! С такими можно слушать радио без приёмника, читать сообщения прежде, чем те дойдут до устройств связи и даже не подавать виду. Сложная, пластичная, биоэлектронная система дешифровки позволяла получить доступ ко всем радиосетям. Полицейские рации, камеры наблюдения, новостные порталы, электронные замки, банковские компьютеры, вся бытовая техника, да всё что угодно!
Стоило мне прийти в себя как я заметил на углу стола толстую папку с большой неуклюже набросанной надписью «аутофагия». Я спешно отдал пачку рисунков Карне, схватил папку и начал жадно перелистывать содержимое. Половина страниц были написаны опрятным почерком, как будто конспект. Длинные химические формулы, сложные названия и совершенно непонятные рисунки постепенно учащались и в итоге превратились в подробные описания каждого этапа Каждого этапа его трансформации.
Подумать только, да за одну эту папку, любой университетский умник продал бы мать и все свои органы. На одной из иллюстраций одна клетка жадно поедала другую, а потом ещё одна, да он научил этому все дифференциации! Войцех научился не только останавливать процесс роста, а ещё и обращать его вспять! И наконец. Раздел папки внутри папки. Небрежная надпись вызвала у меня тревогу, какой я не испытывал ни разу в своей жизни. Надпись гласила: «способы рекультивации злокачественных тканей».
Тревога исчезла. Её заменил благоговейный ужас. Я держал в руках то, что могло бы спасти миллионы людей от мучительной смерти. Руки мои похолодели. И я положил папку на стол, аккуратно, будто стеклянную, а сам с трудом удержался на ногах. Мне удалось подержать в руках то, над чем все лучшие умы бились по меньшей мере сто лет. Джозеф Смит, утверждавший что держал в руках подаренные ангелом золотые таблички, просто жалкий неудачник по сравнению со мной. Даже если не врал.