А как же иначе? недоумённо спросил Егоров. Эта рота плохо пошла на смотре. Командир части был очень ею недоволен. А люди в ней такие же хорошие, как всюду. Надо бы ей помочь. Вот мы и помогли. Они научились ходить под музыку, научились поднимать ноги, научились поворачиваться, у них осанка появилась! Доброе дело сделали. В столовой играем? Это же удовольствие для людей. Что они здесь видят? Что слышат? Для них и наш оркестр праздник. Если мы хоть на двадцать минут улучшим настроение человека, и то большое дело. А развод? Знаете, какой у нас огромный караул? Невозможно без оркестра. Их надо обязательно с оркестром на посты проводить! Нет, играем мы в норму и всегда с пользой.
Как? Старшина? повернулся он к Сибирякову.
Играем мы, товарищ интендант, столько, сколько положено! Не по приказу положено, а по человечеству. Для людей, для своих же товарищей. Облегчаем, так сказать, их обязанности. И, опять же, никаких жалоб от музыкантов не поступало. Сознательно играют! Понимают положение.
Это, конечно, очень хорошо. Это, прямо скажу, отлично! засоглашался Сенский. Вот в городских-то гарнизонах там как раз наоборот норовят! Поменьше бы игр, поменьше бы на воздухе!
Но там ведь в основном сверхсрочники. У них другое в голове, дом, семья! вставил Сибиряков.
Верно, верно! согласился Сенский. А теперь, товарищ Егоров, хорошо бы послушать оркестр. Давайте начнём со строевого репертуара. Дайте командиру одеться, и с инструментами выйдем на воздух.
Егоров дал распоряжение Сибирякову, и через несколько мгновений оркестр был уже построен на аллее недалеко от дома.
Строевой подготовкой Сенский остался доволен. После этого он распорядился, чтобы оркестр прошёл с игрой. Оркестр прошёл, исполняя один из маршей.
Да! Конечно, очень заметно, что нет большого барабана! заметил Сенский. Ну, ещё один раз!
Оркестр прошёл ещё раз, с другим маршем. После этого Сенский отошёл от оркестра и обратился к Егорову:
Ты не будешь в претензии, если я кое в чём поправлю твой оркестр?
Пожалуйста! Буду только благодарен.
Сенский подошёл поближе к оркестру и начал говорить:
Вы молодцы! Всё у вас хорошо. И порядок, и работа ваша. Но есть одно, в чём я хочу вам сейчас же помочь! Играете вы хорошо. Смотрите, какие у вас старые заигранные инструменты, ведь это, скажем прямо, лом! Утиль! А звучит стройно, значит, строем вы занимаетесь вплотную. Хорошо звучит аккомпанемент. Очень полные получаются аккорды. Это правильно. Но есть одна беда! Марши вы играете «по-граждански». И это понятно. Ваш дирижёр настоящий дирижёр, мастер, но не военный и не знает ещё изюминки исполнения строевого марша. А вы, хоть и служили в военных оркестрах, да уж давно это было, и тоже позабыли, в чём тут соль. Давайте-ка сыграем сейчас, ну хоть вот этот марш, и поставим с вами акценты, особенно на концах вольт. И не так, чтобы кто-то один отчеканил все восьмушки и шестнадцатые, но весь оркестр, весь аккорд. И посмотрим, что получится из этого.
Он поднял руку, начал марш и в том месте, где фраза, музыкальная фраза, по всем правилам должна смягчиться, чтобы возникнуть в своём повторении или в начале новой фразы, наоборот, усилил звучность и твёрдо поставил точку на слабой доле такта. Егоров с изумлением слушал и отмечал, что марш играется тот же самый, но приобрёл совсем другой характер, стал твёрже, мужественнее, пожалуй, воинственнее.
А Сенский продолжал:
Так! Вот так и играйте марши! Но только марши. Всё остальное играйте так, как и играли. Но в маршах, вольты, только так. И ещё. Всё играть короче. У всех партий. У труб, корнетов, теноров, баритонов, басов, альтов, деревяшек. Все длительности выдерживать вдвое меньше. Конечно, кроме выдержанных нот, половинных, целых. Так. Короче и острее язык. Чеканьте! Ну-ка, давайте попробуем! И он опять поднял руку.
Оркестр заиграл, и Егоров опять отметил, что этот штрих значительно оживляет марш. И тут уж сам подошёл к Сенскому и попросил его поиграть несколько других маршей. Сенский с удовольствием согласился и напомнил музыкантам о необходимости играть короче и твёрже, ярче акцентировать вольты, проиграл всё просимое Егоровым.
Вам всё ясно? спросил Сенский у музыкантов. Если так, то идите в помещение, поиграйте для меня свои концертные вещи. Ведите, старшина, оркестр.
Егоров подошёл к Сенскому и молча, с чувством, пожал ему руку!
Век живи век учись! Смело и открыто говорю об этом. Спасибо, Дима! Урок ты мне дал наглядный, очень полезный и очень интересный! Конечно, только так и надо играть строевой репертуар! Я тебе очень благодарен!
Не говори глупостей! Всегда я помогал и всегда буду помогать всем, чем могу. Я же знаю, что ты всегда был далёк от военной музыки. А уж если, по воле судеб, ты занялся ею, то я должен тебе помочь! Пойдём, поиграй мне свои вещи.
Художественной программой Сенский остался доволен вполне. Он очень искренно благодарил Егорова, благодарил музыкантов, отметил их заинтересованность в работе, их старание и рвение, пообещал найти им большой барабан, прислать ноты и строевого, и художественного репертуара, закончил же тем, что приказал поставить оркестр в положение «смирно», сам стал в такое же положение и официальным, командным голосом объявил: «Личному составу оркестра части благодарность от лица службы!»
В командирской столовой почти никого уже не было. Сенский и Егоров прошли в комнату командира части (бывшую до этого времени таинственной для Егорова), и, к своему удивлению, Егоров обнаружил там и майора Рамонова, и капитана Безродного, которые, по-видимому, их поджидали.
Ну, садитесь, садитесь! гостеприимно обратился Рамонов к Сенскому и Егорову. Ну, как ваше впечатление, товарищ инспектор? Что касается нас, то мы довольны, хотя и неэтично говорить так при Егорове. Ну да ладно! Пусть знает наше мнение! Он не гордый.
Я очень доволен, товарищ майор! По совести говоря, не ожидал в такой глуши, в таком «заповеднике», уж извините, в таком диком месте, найти такой оркестр! Но оркестр оркестром, а каков у них порядок?! Каков внешний вид?! Честно говорю, в городских гарнизонах хуже. Я объявил им благодарность, так что прошу вас зафиксировать это в приказе.
Обязательно! Только вы уж не забудьте, для основания актик-то напишите. Приказ любит форму!
Акт напишу сейчас же. После обеда. Капитан говорил, что с восемнадцати часов он будет в штабе, вот и сделаю.
Отлично! Ну а если всё так хорошо, то надо отметить это за столом.
Рамонов подозвал заведующую столовой, и та, очень быстро сходив куда-то, поставила на стол бутылку водки. Это было столь неожиданно, что Егоров даже растерялся.
Рамонов разлил водку по стопкам и произнёс маленький спич: за успехи, за искусство, за победу. Стопка-то была единственной, хотя и вместительной, поэтому в спич надо было вложить всё важное и нужное.
Но обед в комнате командира части был совершенно таким же, как и в общей столовой, разве только суп был немного погуще.
Закончив обед, майор Рамонов поблагодарил Сенского за работу. Сенский же благодарил Рамонова за радушный, гостеприимный приём, за заботу об оркестре, пообещал помочь оркестру нотным имуществом. Затем они тепло попрощались и пошли вместе с Безродным в штаб части.
Сенский написал акт проверки оркестра в очень хороших тонах, объективно, лаконично, отметил все достижения оркестра, упомянул о своей благодарности, объявленной личному составу, и пожелал дальнейших успехов. Безродный, очевидно, остался доволен актом, так как сейчас же подозвал одного из штабных командиров и приказал сформулировать пункт с благодарностью оркестру от инспектора, с тем чтобы включить его в завтрашний приказ по части.
Великолепно! сказал Сенский.
Теперь подумаем или об отдыхе, или об отъезде. Когда у вас будут машины в Влг**? спросил он у Безродного. Ах, завтра утром! Значит, можно ночь поспать! Ты где обитаешь? спросил он у Егорова.
Да мы устроим вас в моём кабинете, сказал Безродный. Сейчас скажем дежурному, он принесёт бельё, на диване постелит, и чудесно
А вот пусть он всё это отнесёт к Егорову. Мы с ним и поспим, и поговорим, и старину вспомним, и нашу мирную жизнь! Ты не против, Егоров?
Я буду очень рад! Пойдём!
Товарищей по жилью Егоров познакомил с Сенским, все они, кажется, понравились друг другу. Вечер прошёл очень оживлённо, и никто не возражал против того, что Сенский и Егоров всю ночь почти прошептались. Им, конечно, было что вспомнить.
А утром, по дороге в штаб, Сенский огорошил Егорова:
Ты знаешь, что я придумал? Чудесное дело! Я тебя переведу? Ну что это за жизнь? Лес, трущоба, дичь! Назначим тебя дирижёром в пулемётное училище! Город А** хоть и север, но город большой, культурный. Можешь в нём работать, совместительствовать! Оркестр большой, на манер окружного, показательного. Давай-ка!
Дима! Ты как-то неожиданно всё преподносишь! Разве можно это сразу решить? И как это будет? А здесь как? По-моему, это не очень честно будет выглядеть.
Что ты толкуешь! В нашем положении приказ это всё. Кто же посмеет подозревать нечестность, если ты будешь выполнять приказ? Нет, давай без разговоров!
Видя такую напористость Сенского, Егоров дал ему согласие подумать, списаться с женой, поговорить с товарищами, а потом сообщить ему.
Сенский уехал, взяв слово с Егорова, что он обязательно решит вопрос в смысле «да» и немедленно напишет ему.
Сенский произвёл хорошее впечатление на всех, а майор Рамонов даже позавидовал Егорову:
Вот ведь какой хороший парень ваш инспектор! А ведь у него большие полномочия и права. А то наши! Приедут, походят и такую беллетристику напишут в акте, что потом за ними ещё десять поверяющих наедут!
Жизнь пошла своим чередом.
Глава 14
По дороге в оркестр, утром, Егоров встретил капитана Емелина. Капитан этот работал в политотделе и был всегда в курсе всех событий.
Ну, брат! Новость интересная! Ты ничего не знаешь? вместо приветствия обратился он к Егорову.
Ничего не знаю. Какая же новость?
Приехал новый комиссар части. Человечище в-в-во! капитан показ большой палец. По твоей части кумекает! Консерваторию кончил, в Тбилиси! По пению. Певец, значит. И академию политическую тоже прихватил! Голова!
Ну и очень хорошо. Теперь будет у вас голова, а то все вы были без начальника!
Он уже и о тебе спрашивал. Ты пойди к нему
Вызовет пойду, а так, самому, здорово живёшь, по-моему, неудобно!
Как знаешь. Но он вызовет!
Но новый комиссар не вызвал. Он пришёл в оркестр сам, во время репетиции.
Репетировали сюиту «Пер Гюнт» Грига. Егоров добивался точного исполнения штриха субито-пиано, музыка нравилась музыкантам, работали с интересом и увлечением, и никто не заметил, как открылась входная дверь и кто-то вошёл. Очевидно, прошло какое-то время до того момента, когда Сибиряков, вероятно, неожиданно подняв голову, увидел стоявшего у двери высокого, плечистого командира. Увидев его, Сибиряков быстро вскочил со своего места и дал команду «Смирно».
Егоров, обернувшись, увидел высокого командира в шинели, на петлицах которой алели три «шпалы», а на рукавах были красные звёзды.
«Старший батальонный комиссар? Значит, наш новый комиссар», быстро сообразил Егоров.
Он чёткими шагами подошёл к комиссару и не торопясь, не комкая слов, отрапортовал:
Товарищ старший батальонный комиссар! Оркестр вверенной вам части проводит учебные занятия в соответствии с расписанием. Военный капельмейстер техник-интендант первого ранга Егоров.
Комиссар подошёл ближе к оркестру, внимательно посмотрел на музыкантов и поздоровался с ними:
Здравствуйте, товарищи музыканты!
После ответа музыкантов комиссар повернулся к Егорову, подал ему руку и сказал:
Ну, будем знакомы! Моя фамилия Герош, а должность мою вы уже знаете! Дайте людям «Вольно» и, если не возражаете, объявите им перерыв, а сами расскажите мне о вашей работе, о ваших делах, нуждах, только имейте в виду, что всё зафиксированное в документах по части я уже знаю!
Они сели около егоровского столика, и Егоров не торопясь стал рассказывать комиссару о своих делах, о том, как они изыскивали ноты, как мучаются без большого барабана, как добились того, что сами почувствовали свою необходимость в части. Комиссар молча, с улыбкой, слушал и всё время покусывал зубами небольшую трубку тёмно-вишнёвого цвета.
Ну что же Как я понимаю, у вас всё хорошо! Сами-то вы удовлетворены своей деятельностью? Довольны ли сами собой? спросил комиссар.
Да, я удовлетворён тем, что увидел нужность моей работы здесь, именно в этих условиях. А быть довольным самим собой мне как-то редко приходилось отвечал Егоров.
Почему же так?
Да не успеешь подумать о том, что вот как я хорошо это сделал, как узнаёшь, что кто-то сделал это ещё лучше! Ну и начинаешь думать о том, что я не так хорошо это сделал, а это уже не даёт оснований быть довольным собой!
Так, так. Это неплохо! А как у вас, товарищ Егоров, с партийностью?
Я, товарищ комиссар, беспартийный. Но члены партии в оркестре есть, есть и парторг.
Комиссар попросил позвать парторга, поговорил с ним, затем обратился к Егорову и сказал:
А не приходила ли вам в голову мысль создать в части ансамбль какой-нибудь? Я подразумеваю самодеятельный ансамбль. Ну хотя бы только песни? Есть ли певцы в части? Небольшой хор, два-три солиста и как аккомпанемент небольшой оркестровый состав, но, разумеется, не весь оркестр.
Сложность организации такого ансамбля, товарищ комиссар, заключается именно в том, что оркестровое сопровождение очень сложно создать при нашей оркестровой базе. Наш оркестр уж очень духовой! Нет тромбонов, нет саксофонов, а уж с тенорами и альтами не получится нужной лёгкости, нужной певучести. А певцов найти, конечно, можно.
Ну а если можно найти певцов, то можно найти и саксофоны! Я очень хотел бы, чтобы вы, товарищ Егоров, всерьёз бы продумали этот проект! Очень нужен сейчас такой коллектив. Ведь тогда мы к музыке присоединим ещё и нужный нам текст! Это большое дело!
Первое свидание этим и закончилось. Но не прошло и двух недель, как в оркестре появились два превосходных саксофона (альт и тенор), и даже с запасными тростями. Нашлись и энтузиасты любители, давшие обещание быстро освоить технику игры на этих блестящих никелем и перламутром красавцах. Егоров углубился в оркестровку пьес для «эстрадного коллектива».
Очевидно, свою мысль комиссар Герош сообщил не только Егорову. В оркестровый домик стали наведываться с «предложением своих услуг» люди, о тяготении которых к искусству Егоров и не предполагал. И очень странное явление! Именно те, кого имел в виду Егоров, в ком он предполагал музыкальность и даже голос и, может быть, певческие данные, на поверку оказались мыльными пузырями!
Начфин части, высокий, осанистый лейтенант, никогда не забывающий сообщить, что до начала войны он был финансовым работником в Центральном Комитете Коммунистической партии Белоруссии, увидев Егорова, обязательно начинал напевать оперные арии, романсы Чайковского, Рахманинова (не допевая их, впрочем, до конца), звучно, раскатисто он откашливался и заводил разговоры о концертах, знаменитых певцах, дирижёрах Комиссар Герош сразу понял начфина и на слова Егорова о том, что можно было бы попробовать и его в качестве певца-солиста, сказал:
Начфин солист? Да он же ничего не знает! Он же бесслухий! Может быть, он когда-нибудь вам что-нибудь пел?