Вся эта картина с ее политической, социальной и даже мифологической подоплекой понятна нам в ее целостности только сейчас в нашем распоряжении массивы застывшей информации. Современник же оперирует информацией кипящей, живой и зачастую форматируемой сверху с учетом необходимости создания дополненной реальности. Оттого восприятие и понимание действительности у него строго ограничено личным горизонтом. К примеру, на мой вопрос об отношении тогдашней молодежи к развитию Карибского кризиса, вполне способного привести планету к ядерному апокалипсису, однокурсник Михаила Константиновича по юрфаку МГУ Евгений Александрович Абрамов ответил, что в Советском Союзе на тот момент эти события в общественном поле не акцентировались. То есть людям была предоставлена возможность не знать о потенциальном конце света. Что уж тут говорить о ситуации, сложившейся вокруг простого, мирного поступления в университет.
Поэтому летом 1960-го у памятника Ломоносову молодой нетерпеливый народ волновался исключительно за свои знания и отметки. На прибывшего из тихого патриархального Городца Михаила Треушникова остальные абитуриенты произвели впечатление международных светил. Все знали всё, обо всем и даже чуть больше. Вспоминая эти спонтанные «конгрессы» гордых интеллектуалов, Михаил Константинович в разговоре со мной улыбался, качал головой и признавался, что был готов к поражению.
«Не сдам», решил он тогда и отправился на первый экзамен.
В силу объяснимой человеческой привязанности к линии собственного горизонта он просто не учел факта обычной бравады и того, что все эти записные умники приехали из таких же тихих и патриархальных мест. Москвичей, с их доступом к репетиторам и крупным библиотекам, среди абитуриентов было не более десяти процентов.
В итоге на первом же экзамене, на сочинении, срезалась добрая половина. Барьер грамотности оказался многим не по зубам. Требования по рабочему стажу сыграли с поступающими злую шутку. Школьные правила русского языка в угольных забоях и у станков основательно подзабылись. А вот выпускнику педагогического училища знания и навыки в области русской грамматики, полученные в Городце, пригодились в полной мере. К тому же сочинение он писал по роману Горького «Мать». Исконному волжанину опростоволоситься по такой теме было бы крайне неловко. Далее всем пришлось вспоминать письмо Татьяны к Онегину, обломовскую лень и хамство Базарова для устного экзамена по литературе. Во всех этих вопросах Михаил Треушников, разумеется, тоже оказался на высоте. Николай Михайлович Галочкин и Татьяна Сергеевна Янгаева в Городецком педучилище в сфере словесности оснащали своих студентов самым основательным образом. Ну и, конечно, уроки по истории от Дмитрия Яковлевича Хлебникова и его супруги Людмилы Геннадьевны не пропали даром. Восстание Пугачева на последнем своем вступительном экзамене наш абитуриент расщелкал как семечки, получив очередную и абсолютно необходимую с учетом автоматического трояка по иностранному языку пятерку.
Нелишним здесь будет отметить, как странно, непредсказуемо и порой затейливо складываются пазлы обстоятельств, когда человек абсолютно уверен в том, что у него всё под контролем. Приехавший из Владимирской области будущий однокурсник Михаила Треушникова Виктор Чернышев был отлично подготовлен к экзамену по немецкому языку. Находясь в этом отношении в гораздо более выигрышной позиции, он спокойно отправился на финальный экзамен и справедливо рассчитывал на дополнительные баллы. Однако жизнь всегда распоряжается по-своему. Рядом с ним сел его новый приятель, с которым он успел сдружиться в общежитии. Приятель, несмотря на оценку в аттестате, немецким владел не очень, а вот напором обладал завидным. На правах закадычного, пусть и не очень давнего друга он потребовал от соседа помощи, и тот не в силах был отказать. Забота о мнении окружающих чаще всего обходится нам слишком дорого. Цена приобретаемого товара явно завышена. Эта сделка носит, как правило, все признаки кабальной, и юристам давно пора включить ее в 179-ю статью Гражданского кодекса РФ, но юноши, к сожалению, всегда велись, ведутся и, очевидно, будут вестись на подобные «товарищеские» разводы. Испытывать неловкость даже перед условным другом для них мучительнее, чем терпеть последствия своего согласия. Вместо того чтобы заниматься собственным экзаменационным заданием, Чернышев приступил к переводу текста для предприимчивого соседа. Экзаменатор заметила нелегитимную транзакцию, и Виктор немедленно был вызван к столу. В свой текст он, разумеется, не успел заглянуть даже одним глазом, поэтому переводить ему пришлось прямо с листа. Удовлетворенная его недюжинной подготовкой преподавательница в конце концов поставила обоим заговорщикам удовлетворительные оценки, уравняв таким образом отсутствие иностранного языка в аттестате у Михаила Треушникова с отличными знаниями Виктора Чернышева и нагловатостью его соседа. Три совершенно разных феномена итог один. Так и хочется сказать, что все дороги ведут в Рим, но тут речь скорее о тщете наших раскладов и усилий перед лицом ироничной работы провидения.
Однако тогда, летом 1960-го, ни о каком фатализме и уж тем более о покорности судьбе никому в голову мысли не приходили. Московский государственный университет с его Главным зданием на Ленинских горах несомненно воспринимался всеми этими ребятами как символ наступившего будущего. Абсолютная симметрия самого высокого сталинского небоскреба красноречиво говорила им о торжестве воли и значимости труда. Если человек во всей его слабости и несовершенстве сумел общими усилиями возвести такую величественную гармонию, то ему действительно многое по плечу. Думается, это не просто вселяло надежду в тех юношей и девушек. Уверен это давало им крылья.
В романе советского писателя Валерия Осипова «Факультет журналистики», посвященном годам обучения автора в МГУ примерно в то самое время, когда Михаил Треушников поступил на юрфак, это самое чувство окрыленности актуализировано в конкретном персонаже. Юноша по имени Курдюм в книге Осипова несет на себе явные черты отечественного Гарри Поттера конца пятидесятых годов. Он чудесным образом одарен, ему все дается легко в двадцать лет он уже доктор наук и почетный академик «какого-то старинного европейского университета». Он мимоходом изумляет умудренных ученых мужей, собравшихся наказать его за пристрастие к азартным играм, доказав им математически, что алгоритм «подкидного дурака» может послужить основой расчета орбит для космических полетов. Он, по сути, волшебник, реализовавший основную советскую максиму «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», и так уж сложилось, что МГУ в этой парадигме преображения волшебства в реальность играл в пятидесятые-шестидесятые годы двадцатого века для современников ровно ту же сакральную роль, которую Джоан Роулинг много позже отвела в своей вселенной чародейскому Хогвартсу.
Однако главным элементом в мире любого волшебства остаются, конечно, люди. Являясь одновременно субъектом и объектом чуда, человек мыслящий преобразует и в то же время преобразуется. Этот дуализм дает ему универсальную возможность самому становиться средой наравне со всей остальной природой. Влиять на формирование и в то же время самому формироваться под внешним влиянием. Разумеется, в МГУ Михаил Треушников нашел среду, совершенно не похожую на ту, что он оставил в Городце. Окружившие его в Москве люди активно взаимодействовали с теми участками его души, о существовании которых ранее он, возможно, только догадывался.
Всякий новый набор людей, появляющийся в нашей жизни, меняет нас кардинально. Он живет и функционирует по необычным для нас правилам. Структура его и направление не сразу становятся нам понятны, однако определяются они практически всегда энергией лидера. Ректором МГУ в то время являлся академик Иван Георгиевич Петровский. Живая легенда университета, он пришел на этот пост в самый разгар строительства Главного здания в 1951 году. Помимо ярчайших достижений в математике и педагогике, во время Великой Отечественной войны Иван Георгиевич проявил недюжинные организаторские способности, руководя переездом МГУ в Ташкент, затем в Ашхабад, Свердловск и позже, в мае 1943-го, обратно в Москву. Административный опыт оказался очень кстати на этапе завершения грандиозной стройки. Далеко не всякий ученый способен совмещать в себе научные, лекторские и деловые качества. Тут требуется особый личностный масштаб. При этом академик Петровский сохранял все душевные свойства доброго, талантливого и остроумного человека. Известны его афористичные высказывания: «На административную работу можно назначать лишь того, кто ее ненавидит» или «Администратор не может принести пользы! Задача хорошего администратора минимизировать вред, который он наносит». Эти формулировки показывают, что в умении мыслить ярко и нестандартно Иван Георгиевич не уступал Оскару Уайльду или Уинстону Черчиллю.
Любопытным и, как мне кажется, важным воспоминанием об академике Петровском поделился и Михаил Константинович. У кабинета ректора на десятом этаже Главного здания в шестидесятые годы находился пост ночного дежурного. На эту должность устроился один из однокурсников Треушникова Володя Вавилов. Вечерами новоиспеченный дежурный являлся на свое рабочее место, и каждый раз, когда ректор уходил домой, он выносил студенту стакан чая. Этот же ритуал неизменно повторялся и утром.
Кресло декана юридического факультета в начале шестидесятых занимал Дмитрий Степанович Карев. Крупный специалист по уголовному и международному праву, юность свою он посвятил авиации. Отучившись в середине двадцатых годов в Высшей военно-воздухоплавательной школе, получил специальность наблюдателя-корректировщика артиллерийской стрельбы с воздуха. Потом было заочное изучение юриспруденции в Иркутском университете, перевод в Московский индустриально-педагогический институт и завершение высшего образования в Московском институте советского права. До начала Великой Отечественной успел защитить кандидатскую диссертацию, а после победы над фашизмом участвовал в Нюрнбергском процессе в качестве помощника главного обвинителя от СССР. На этом историческом процессе против бывших руководителей нацистской Германии Дмитрий Степанович отвечал за документальную часть обвинения, докладывая на судебном заседании порядок представления доказательств и представляя дополнительные доказательства о преступлениях гестапо. После завершения процессов в Нюрнберге начал свою работу в МГУ, защитив в 1951 году докторскую диссертацию на тему «Военные суды и военная прокуратура».
В 1956-м, когда Карев стал деканом юрфака, эта должность предполагала уже только академическую и административную сферы деятельности, тогда как при Сталине она, судя по всему, рассматривалась и как политическая со всеми вытекающими последствиями. Шесть довоенных деканов юридического факультета, занимавших эту должность в разные годы первой половины двадцатого века, были репрессированы. Приведу скорбный список целиком:
1. Павел Васильевич Гидулянов расстрелян в 1937-м;
2. Яков Леонтьевич Берман расстрелян в 1937-м;
3. Николай Иванович Челяпов расстрелян в 1938-м;
4. Михаил Ефимович Климов расстрелян в 1938-м;
5. Александр Маркович Винавер приговорен к 8 годам лишения свободы в 1940-м;
6. Александр Григорьевич Гойхбарг арестован в 1947-м, признан невменяемым, отправлен на принудительное лечение в Казанскую тюремную психиатрическую больницу.
Излишне, наверное, говорить, что обвинения всем этим юристам и ученым предъявлялись отнюдь не по уголовным делам.
У всякого Хогвартса свои темные страницы. Разумеется, всегда можно их заклеить. Но не станет ли это тогда частью той самой дополненной реальности? Умолчание ведь та же самая ложь.
Профессура и весь остальной преподавательский состав юридического факультета МГУ на 1960 год состояли в основном из представителей двух исторически сложившихся поколений. К первой группе относились крупные специалисты и светила юриспруденции начала века, имевшие в том числе и дореволюционный опыт в розыске и судебной практике. Вторая группа сложилась из юристов, прошедших тяжелые испытания на фронтах Великой Отечественной войны. Эти два поколения различались не только возрастом, но и физически. По воспоминаниям студентов тех лет, чем моложе был преподаватель, тем больше ему не хватало конечностей. Кому-то руки, кому-то ноги. В зависимости от полученных ранений и перенесенных ампутаций.
Рассказывая мне о старожилах юрфака, инспектор курса 1960 года Екатерина Владимировна Ремизова назвала их «либералами». Она совершенно не имела в виду их политические взгляды. Это определение она использовала в его классическом и почти забытом теперь чеховском понимании человека интеллигентного, принципиального и отзывчивого носителя старой культуры. Такого примерно, как булгаковский профессор Преображенский в исполнении Евгения Евстигнеева. Оказывается, в шестидесятые годы еще можно было встретить этих людей. Тех, кого даже в двадцатые называли «старорежимными спецами».
Профессор Иван Николаевич Якимов, которого Михаил Треушников хоть и не успел застать на факультете, но добрая память о котором была еще очень свежа, получил юридическое образование до Октябрьской революции. Работал в окружном суде в Санкт-Петербурге и позже помощником присяжного поверенного в Варшаве. Польша тогда являлась частью Российской империи. В период Гражданской войны Якимов состоял в должности «военспеца» в рядах РККА, а начиная с 1924 года являлся сотрудником легендарного МУРа (Московский уголовный розыск). На оперативной работе он провел более десяти лет, после чего посвятил себя чтению лекций по криминалистике в Московском юридическом институте. После войны защитил докторскую диссертацию и возглавил кафедру криминалистики юрфака МГУ. О нем Екатерина Владимировна отзывалась с особенным уважением.
Важнейшую роль в профессиональной деятельности и выборе академического пути Михаила Треушникова сыграл профессор Александр Филиппович Клейнман. Потомственный правовед, он, как и профессор Якимов, родился в девятнадцатом веке. Юридический факультет окончил в Императорском Новороссийском университете в Одессе. Затем работал адвокатом в Иркутске, преподавая там же в университете, а с 1938 года приступил к лекциям и семинарским занятиям на кафедре гражданского процесса в Московском юридическом институте. В МГУ Александр Филиппович начал свою научную и педагогическую деятельность в 1944 году. Вся его дальнейшая жизнь была посвящена науке гражданского процессуального права, в области которой он стал в итоге одной из основополагающих фигур. Под его непосредственным руководством разрабатывался второй Гражданский процессуальный кодекс РСФСР, действовавший с 1964 по 2002 год. Знаменателен тот факт, что работу над третьим ГПК Российской Федерации на рубеже двадцать первого века возглавил вместе с профессором Университета дружбы народов Василием Клементьевичем Пучинским ученик Александра Филипповича Михаил Константинович Треушников.