Я не привыкла делиться с посторонними всякой ерундой, которую вижу во сне.
Но я не посторонний, я всегда с тобой!
Назваться можно кем угодно! Хоть ты и торчишь здесь, на моем окне, и считаешь, что мы с тобой знакомы, я-то тебя знать не знаю. Может, ты какой развратник и ошиваешься тут, чтобы меня обрюхатить?
Ну, ты это спокойно
Нечего тут «спокойно», тоже мне святоша нашелся, будто никто из ваших никогда на женщину не зарился!
Хммм
Девушка ворочается во сне, книга выскальзывает у нее из рук, но ангел успевает подхватить ее над самым полом и, открыв наобум, пробегает глазами по тексту.
Мари-Софи!
Что?
Я вижу здесь, на левой странице, что раб уже сделал подкоп под стеной вокруг лагеря. Давай я прочту тебе это место, может, тогда ты вспомнишь, что тебе снилось?
О, Боже, читай уж! Хоть чушь нести перестанешь!
* * *
Когда его голова высунулась из подкопной ямы, над белесым полем пролетела ворона, прокаркав:
«Krieg! Krieg!» Он нырнул обратно в яму, а еще через мгновение на ее краю появилась небольшая дорожная сумка и розовая шляпная коробка с черной крышкой.
* * *
Это не похоже на то, что я читала!
* * *
Выбравшись на поверхность, он вдохнул полной грудью. Ночь над полем была бодряще свежа, и даже не верилось, что это тот же воздух, что зловонным маревом висел над оставшимся за его спиной селищем смерти.
* * *
Нет, это совсем не похоже на мою книгу!
Но ведь это тебе снилось!
А вот и нет я читала любовный роман!
Когда ты заснула, история продолжилась в твоем сне и стала развиваться в новом направлении. Я прочитал всю книжку от корки до корки, и это ее новая версия, слушай:
* * *
Но ему нельзя забываться в своих размышлениях о небе, ведь он в бегах Осторожно подняв с земли шляпную коробку, он пристроил ее слева под мышкой, взялся за ручку сумки и направился в сторону леса. Он уходил
* * *
Вот-вот! И тебе следует сделать то же самое!
Но он направляется сюда!
И что с того? Тем, кого я вижу во сне, не возбраняется приходить ко мне в гости. А ты иди и найди себе другую книжку, чтобы заснуть над ней!
Спокойной ночи, Мари-Софи!
Спокойной ночи!»
II
2
«Гавриил гордо возвышался над континентами, его божественные стопы попирали Гренландский ледник на севере и Иранское нагорье на юге. Льнувшие к лодыжкам облака покачивали длинный подол хитона, скрывавшего под собой светлейшие ноги и всю благословенную ангельскую плоть. Его грудь перетягивала благородного серебра перевязь, на плечах красовались огненно-синие эполеты, а чýдную голову окутывал полумрак чтобы россыпь лучезарных локонов не превращала ночь в день. Лик ангела был чист, как свежевыпавший снег, в глазах горели полумесяцы, вспыхивавшие истребляющим огнем при малейшем диссонансе ангельского сердца, на губах играла леденящая улыбка».
«Вот это верный портрет ангела!»
«Нежнейшие, как пух, пальцы Гавриила мягко тронули музыкальный инструмент усыпанную драгоценными опалами трубу, что висела на его шее на розовом ремешке, сплетенном из собранных на Елисейских Полях горных маков. Ангел расправил свои небесные крылья, они были так необъятны, что их кончики дотянулись до границ мироздания на западе и востоке, а перья, опадая, закружились над материками, засыпая города и села крупными, мягкими снежными хлопьями.
Откинув просторные рукава, он взялся за трубу, приподнял плечи так, что бахрома эполет коснулась ушей, присогнул колени и подался вперед священными бедрами. Осанна! Он вознес свой инструмент».
«Осанна!»
«Да помолчи ты!»
«Ну уж нет!»
«Гавриил поднес мундштук к губам, раздул щеки, очистил разум и приготовился трубить. Сосредоточенно прислушиваясь к дремлющей в нем мелодии, осанна! он дожидался подходящего момента, чтобы дать ей прогреметь над лежащим у его ног миром».
«И?»
«Гавриил давно ждал этого часа, но теперь, когда тот настал, ему было трудно разобраться в своих переживаниях, он метался между предвкушением и тревогой, восторгом и отчаянием. С одной стороны, он чувствовал себя как великолепно натренированный игрок, которого матч за матчем держат на скамье запасных, хотя всем известно, что он самый способный. Наконец его выпускают на поле, но лишь для того, чтобы спасти команду в совершенно безвыходной ситуации.
И ОСАННА! конечно же, он сделает все, что в его силах! С другой стороны, ангела пугала та пустота, что должна последовать за его призывом.
Нет, конечно, сначала произойдет великое смятение и суматоха, и сам он тоже примет участие во всех страшных бедствиях, возглавив в битве с силами тьмы прекрасную армию воинственных ангелов. Но, когда все закончится, ему уже нечего будет ни ждать, ни страшиться. Господь дал, Господь и взял! И Гавриил не мог понять, что было в его сердце: радость или печаль.
Он сам был этим удивлен. Ему всегда казалось, что, когда придет время, он схватит свой инструмент обеими руками и без колебаний протрубит нужную мелодию, что она рокочет в его сознании как глас самого Создателя и найдет путь к ангельским устам сама по себе. Единственное, что ему нужно было сделать, это принять правильную позу и аминь: Судный день на земле и на небе!
Гавриил нахмурил светлые брови и попытался отогнать от себя эти мысли. На мгновение отняв мундштук от своих губ, ангел провел по ним прелестным кончиком языка, призакрыл лучистые глаза и подвигал чреслами. Он представил себе, что мелодия застряла где-то в его нижних отделах, в ангельской прямой кишке, и что ее можно высвободить ритмичным покачиванием бедер тогда она всплывет наверх, подобно спасательному кругу с затонувшего корабля, поднимется вдоль позвоночника в его восхитительный мозг и там уже вынырнет на поверхность сознания.
Голова ангела подергивалась от напряжения, вены на шее вздулись, пальцы с силой сомкнулись вокруг инструмента, мышцы живота напряглись, колени подрагивали, стопы вдавились в песок и снег. Мелодия кудрявилась в его мозговой субстанции, как кровь в воде: лилуяла, яллулаи, айяллуле, уллалайи, элуяйялл, ллилуая, ауалилл
Гавриил чувствовал, что уже вот-вот, что все уже слава Всевышнему! на подходе, и его дивные ангельские ноздри с силой втянули воздух. Широко распахнув глаза, из которых в бездну метнулись искры, образовавшие семь новых солнечных систем, он воззрился на распростертую под ним обреченную Землю ауаллилуй!
Грешный род людской развалился в кроватях, храпел, пердел и бормотал во сне, поперхиваясь слюной фу! Или катался по постелям, пьяный от похоти, вцепившись друг в дружку крепкой хваткой, обмениваясь телесными соками»
«Ой, какая мерзость!»
«Ненамного привлекательней были и занятия бодрствующих».
«Расскажи!»
«Гавриил содрогнулся: явно пришло время учинить суд над этим сбродом! Ангел видел, как из страны в страну маршировали полчища, сжигая на своем пути города и села. Закованные в сталь, они исполняли приказы своих знатных предводителей, что с перекошенными от жажды крови лицами сидели в подземных бункерах парламентских дворцов, малюя на свой лад карту Европы. В панцирях, шлемах, с щитами и оружием, неистовые скопища вытаптывали засеянные поля, вырывали с корнем лесá, мочились в водопады и реки, убивали матерей и детей, истребляли, карали и калечили. Бить и колоть было их честью и славой, они не думали о последнем суде.
Ангел затрепетал от праведного гнева: Осанна! Слава в вышних Богу, горе тем и горе тем, скоро испустят они дух, и их холодные трупы растеряют торжественные одежды. Власти лишенные, станут они кормом для червей.
Гавриил слышал, как выли в городах сирены воздушной тревоги. У этих человеческих мерзавцев слуха было не больше, чем у самого дьявола. Сейчас они узнают, как звучит настоящая музыка судного дня!
АЛЛИЛУЙЯ! АЛЛИЛУЙЯ! АЛЛИЛУЙЯ! Мелодия звенела в его голове, до абсурда похожая на вопли умирающих, что доносились снизу, мощная, полная обещания грандиознейшей, невиданной ранее баталии, когда небожители и демоны ада сойдутся в великой битве за души людей. Этой грязной, воинственной возне человечества придет конец, как только из бесценной ангеловой трубы вырвется первая нота: мироздание опрокинется, расколется небесный свод, станет дыбом морская пучина, рухнут скалы, грешники низвергнутся в бездну, праведники вознесутся в высоты превышних высей.
Да, такова песнь конца дней!»
«Вот это да!»
«Гавриил попытался обуздать свой гнев, ему нельзя терять контроль над собой, его труба чрезвычайно чуткий иструмент, нота выйдет неверной, если он подует слишком сильно.
Расслабив плечи, он медленно выдохнул, отсчитывая в уме ритм: раз-два-три-и, раз-два-три-и, раз-два-три-и, раз-два-три-и, раз-два-три-и, раз-два-три-и, раз-два-три-и а когда уже было собрался по-новой наполнить воздухом свои несравненные легкие, его взгляд упал на лучи прожекторов, кромсавшие темноту над столицей англов (вот уж кощунственное название!), и Боже праведный! о ни, словно похотливые пальцы, шарили под длинным подолом его чудесного хитона!
Ангел был целомудрен о, да! Никто не должен узреть его иерусалим! Он поспешно крутанул своим бесподобным торсом, и неземные материи деликатно прильнули к сиятельным ногам, укрыв таящееся между ними сладчайшее сокровище невыразимо прекрасную работу рук Господних, Kyrie eleison!
Однако Гавриил не рассчитал вращательного момента, волной пробежавшего вдоль его тела: славная голова откинулась назад, один из горящих золотом локонов выбился из-под сумеречного тюрбана и заслонил ангелу обзор Земли, а мелодия, исказившись и выскользнув из сознания, юркнула в амигдалу ангельского мозга, как змея в норку».
«О нет!»
«О да! И подстроено все это было Люцифером-Сатаной тем, кто ходит по миру и обманом и уловками сеет в сердцах людей семена ереси».
«Чтоб ему пусто было!»
«Уловив аромат манжетки обыкновенной (Alchemilla vulgaris), Гавриил откинул с лица локон. Ангел стоял на великолепной зеленой равнине, под хрустальным небосводом; десятки тысяч солнц тянулись лучами к бескрайним полям и лугам, голуби (по всей видимости, Gallicolumba luzonica т е, что специально для Спасителя помечены кроваво-красными перышками) ворковали в оливковых (Olea europaea) рощах, а тигрицы (Panthera tigris), лежа на берегах журчащих речек, кормили своим молоком козлят (Capra hircus). Вдали на горизонте, над мраморными утесами, порхали херувимы.
Ангел был на седьмом небе, в родных краях, так далеко от земной юдоли плача, как только можно себе представить. Он вздохнул с облегчением: Судный день, похоже, окончен, все успокоилось, Всевышний победил на веки вечные, АМИНЬ!»
«Аминь!»
«По теням от оливковых деревьев Гавриил определил, что на небесах приближалось время ужина. (Здесь все отбрасывало тени, хотя бесчисленные сóлнца всегда стояли строго в зените. Данное замечание сделано просто для справки.) Внезапно ангел ощутил, как по его гигантскому туловищу растеклась безумная усталость. Вояж на Землю поистине вымотал его, ох-ох, и ничего он так не желал, как вернуться в свои благословенные покои в доме Отца, на главной площади Райского Града. Гавриилу не терпелось поскорее улечься в сдобренную парфюмом ванну в играющую пузырьками святую воду серебряной купели и смыть с себя накопленное за день напряжение.
А вечером он собирался повеселиться на площади:
потанцевать вместе с ангелами-хранителями на булавочной головке.
Расправив утомленные крылья, Гавриил поправил на груди трубу, взлетел и направился домой».
«Слава Богу!»
«Да, восхвалим преславное имя Его! Только не забывай, что теперь на божественной сцене заправляет Сатана».
«Ой, точно!»
«И, хотя мое повествование на время обратится к другому, своего последнего слова он еще не сказал».
«А Гавриил?»
«Мы к нему еще вернемся, только позже».
«Поцелуй меня!»
«И сколько мне это будет стоить?»
«Ты получишь один поцелуй бесплатно за тигриц, я в них узнала себя, они такие очаровашки».
«Спасибо».
«На здоровье».
III
3
«Когда Мари-Софи спустилась утром на кухню, повариха деловито мутузила на столе здоровенный кусок теста. Посыльный мальчишка, примостившись на другом конце стола, из отпущенного ему шматка лепил пряничных человечков: ваял существ по человечьему образу и подобию утапливая ноготь в податливую массу, он отделял от тела руки и ноги, а глаза и рот оттискивал шпажкой для жаркó́го.
Слава Богу, ты здесь! ни на секунду не сбившись с месильного ритма, повариха повернула к девушке пухлощекое лицо.
Тесто плясало на столе, подлетало в воздух и шлепалось обратно, тянулось, сжималось и вертелось, как егозливый бутуз, не желающий менять подгузник. Повариха была вся в его власти, ее пышное тело тряслось и колыхалось от маленьких ступней, мелко приплясывавших под столом, до второго подбородка, который то выпячивался, то втягивался в такт с источником этих колебаний тестом.
Ну, не знаю, какая Ему слава, ведь я сегодня не работаю, ответила девушка, сделав вид, что не заметила посыльного мальчишку, с хищной ухмылкой склонившегося над своими творениями. У меня уже сто лет не было выходного в воскресенье!
Да Боже мой, дитя, я и не собиралась просить твоей помощи, окстись! Нет-нет-нет!
Понизив голос, повариха задергала головой, подзывая к себе Мари-Софи. Когда стряпня занимала обе ее руки, она таким образом управляла всем на кухне: быстрыми движениями головы рисовала в воздухе невидимые линии, соединяющие то руку с перечницей, то ладонь с поварешкой, то пальцы с ручкой кастрюльной крышки.
Вот за что мне такое наказание? подозрительно покосившись на мальчишку, повариха не прекратила дергать головой до тех пор, пока Мари-Софи вплотную не приблизилась к ее ходившему ходуном телу.
Что же такое с этими толстяками? подумала девушка, невольно присоединяясь к танцу поварихи. Кажется, будто я всегда стою к ним ближе, чем мне бы хотелось. Может, это оттого, что расстояние между сердцами людей должно быть всегда одинаковым, независимо от их объемов?
Ну что я им такого сделала? п овариха вознесла тесто в воздух и теперь месила его на уровне собственной головы, будто собиралась защититься им от страшной вести, о которой лишь она одна знала и теперь хотела поделиться с девушкой. Ну почему они мне все время его подсовывают, когда у других выходной?
Мари-Софи бросила взгляд на рыжеволосого прыщавого юнца персонажа главной новости дня, едва начинавшегося в Gasthof Vrieslander; пряничные фигурки в его руках становились все меньше и меньше, а лицо мальчишки пылало так, будто он вместе со всем своим потомством сидел сейчас в горячей духовке.
Я уже прямо боюсь его!
Девушке слабо верилось, что повариха, которая все еще охаживала в воздухе подвижное, будто живое, тесто, не справилась бы с этим сопляком, к усище явно тянул килограммов на двенадцать.
Ну что вы себе выдумываете?
Многозначительно прищурившись, повариха зашептала:
Мы же, дорогуша, не о физическом насилии говорим, о, нет, для этого он не мужик, но ты же не знаешь, что он тут вытворяет!
Мари-Софи не представляла, что такого мог натворить мальчишка, чтобы так ошеломить эту бывалую стряпуху уж кое-что в жизни ей довелось испытать, как-никак крутилась на работе и передом, и задом перед самым носом у мужеского пола с тех пор как себя помнила. Сколько историй выслушала девушка после вечерних ромовых дистилляций: «И вот поэтому, дитя мое, ромовый пудинг готовится с вечера он должен простоять всю ночь!..»