Желто-зеленая ботва полегла, путаясь с пыреем. Еще недельку, и можно копать
Даня! голос матери тряхнул меня, врываясь в мысли. Наруби дров! Печку хоть протоплю, а то сыро.
Ага, слабо выдавил я.
В балахонистых штанах, перешитых из армейских шаровар (отец со сборов привез), в застиранной фланелевой рубашке с коротким рукавом, я сунул босые ноги в разношенные сандалии и вышмыгнул за дверь.
Меня слегка пошатывало, но нездоровая слабость уходила, как лишняя влага от раскаленной печки.
Споткнувшись на крыльце, я затянул потуже ремешки хлябавшей обувки, и медленно-медленно разогнулся, чуя, как вся моя «взрослая» память покачивается во мне, не расплескиваясь. Учеба, армия, работа, неудачная женитьба, развод, дочка по субботам Полный сосуд.
«Не вливают вино молодое в мехи ветхие текли, струились думки. А я, значит, влил вино выдержанное напустил в мехи молодые, сильные и крепкие»
Желчно фыркнув, согнул руку в локте, напружил бицепс Задохлик.
Даня-я
Да щас
Пахнущие свежим деревом чурбаки валялись у веранды в россыпях щепок и ошметков коры отец вчера распилил пару березовых бревен капризной, оттягивавшей руки «Дружбой». Неясно только, сам ли я помнил о данном эпизоде, или мне передался кэш «настоящего» Данилки, ныне поглощенный ветхой личностью «попаданца»?
Криво усмехаясь, я водрузил на громадную колоду чурку, лоснившуюся берестой, и подхватил увесистый колун. Удар с ближнего краю С дальнего И посередке! Колко треснув, чурбан распался надвое. А теперь на четвертинки
Замахи живо подняли тонус, сбивая дыхание. Пульс бодро толокся в венах, юная кровь весело журчала, не ведая бляшек. Наколов, я взялся за топор. Охапки должно хватить. Ладно, нарублю две
Обрушив поленья у печи, я впервые взглянул на хлопочущую мать.
Когда я последний раз видел ее там? Неделю Нет, две недели назад. Как раз картошку поднял из погреба, и подвез старикам целую сетку. «Гуманитарка!» бодро шутил отец. Ему восемьдесят пять стукнуло, ей восемьдесят первый пошел. А здесь Сколько мамуле нынче? Тридцать семь? Ну, да. С ума сойти
Уголька еще.
Угу я покосился, охватывая взглядом женскую фигуру.
Грузновата талии почти не видно, но и не разнесло, как Авдотью Робертовну.
Та, если сядет на лавочку, пузо на колени вывалит. Квашня.
Осторожно, чтобы не измазаться, набрал полное ведро угля, и занес на кухню. Печь гудела, меча из поддувала огневые выблески.
Мам, я в школу схожу, соврал мимоходом. Может, там объявление вывесили?
Сходи, родительница мотнула головой, отбрасывая челку набок. Заодно хлеба купишь. На! порывшись в кармане балахонистого платья, она выудила тусклую мелочь, копеек сорок или пятьдесят.
Угу
Выйдя к Угольной, я сделал крюк и зашагал к старой железной дороге. Прошуршала щебенкой насыпь, и мои ноги, не знавшие артрита, бойко затопали по черным шпалам, вскоре сбавляя поступь. Хаос, теснившийся в мозгах, надо было хоть как-то упорядочить. Привести в равновесие мысли и чувства.
«К черту панику! цыкнул я на себя. Что такого ценного ты оставил в будущем, Даниил Кузьмич? Квартиру-евродвушку? «Паджерик» и дачу на Шаморе? Океюшки, как Витёк говаривал. Но разве юность, здоровье и лет семьдесят жизни не перевешивают потери?»
Семьдесят годиков! Переписанных набело без ошибок и помарок. Да ты молиться должен, чтобы тебя не выкинуло обратно в будущее! Не дай бог
Мечтал стать математиком? Океюшки! Хочешь в программисты податься? Кам он, бэби! Зеленый свет!
«Не уступать никому! ликующе вызванивало в голове. Не зависеть ни от кого! Не жить под диктовку. Не юлить больше, не лавировать, стараясь всем угодить. Хватит! Разогни спину! У тебя появился великолепный шанс используй его!»
Вдохновленный нутряными речами, я ускорился и почуял неприятный холодок. По ту сторону путей, от разбросанного частного сектора, приближалась парочка щуплых отроков. Они брели, засунув руки в карманы, вялые и скучные, но, завидев меня, разом оживились появилась цель. Я.
А мне вдруг стало смешно и стыдно. Подходили те самые гаврики, накостылявшие Дане Скопину в порядке развлечения. Ну, или самоутверждения. А Даниил Кузьмич испытал неловкость.
«И вот эти мелкие дрыщи изваляли меня? Ой, позорище»
Да, я смотрел на «сладкую парочку» глазами пожилого мужчины. Спору нет, подростковая банда опасна, как стая бродячих собак, но двое щенков?..
Мы сошлись. Сопляки смотрели на меня снисходительно и с оттенком нетерпения, однако словесная прелюдия строго обязательна. Тот из плохишей, что был постарше, чиркнул носком ботинка по щебню, словно проводя границу, и выговорил с ленцой:
Чужие здесь не ходят, по эту сторону наша половина.
Да неужто? улыбнулся я.
В старшем, чернявом и темноглазом, чувствовалась южная кровь, да и звали его в масть Вася Адамадзе. Он перешел в тот самый восьмой «А», куда вскоре вольюсь и я, новичок. А вот младший, с сосульками рыжих волос
Этот злой прищур, глумливый изгиб бледных губ, щедрая порция веснушек Если бы мне вздумалось нарисовать портрет юного живодера, то натурщик вот он. По кличке «Малёк».
Не боишься? Адамадзе скривил уголок рта в подобии улыбки.
Не-а, я безмятежно мотнул головой.
Васька выбросил кулак, чувствительно съездив мне в челюсть. Можно было уклониться или выставить блок, но нет, пусть всё будет, как прежде! До определенного момента
А теперь? осведомился чернявый.
В прошлый раз я отделался тем, что потер скулу, роняя: «Ну, и скотина» А нынче смолчал.
Ударил коротко, без замаха, метя в подбородок. Адамадзе нелепо взмахнул рукой, будто прощаясь, и свалился в траву, а я с разворота врезал «Мальку» снизу вверх, наискосок, обратной стороной кулака.
Поскуливавшая тушка выстелилась, шурша щебенкой. Нижняя губа у рыжего набухала красной каплей. В тон.
«Первая кровь Первая победа»
Я развернулся и зашагал в хлебный.
Там же, позже
Давненько не держал в руках копейки. «Десюнчик», «пятнадцатик»
Булочку «Подольского» и две сдобы.
Ловкие пальцы защелкали костяшками счетов.
Тридцать две копейки в кассу.
Я выбил чек и задержался у овощного, где выстраивалась очередь за вьетнамскими бананами целые грозди лежали вповалку, зеленые, как трава. Видимо, товарищи из Ханоя не заморачивались вопросами спелости. Выросло? На экспорт!
Помню, помню Замучишься чистить эту зелень плотная кожура не отлипала, как у зрелых плодов, приходилось сдирать ее. А вкус Сладковатый и вяжущий. Шутя, отец называл бананы «мылом» за скользкость. Позднее бывалые и знающие поделились опытом: «дарам тропиков» надо вылежаться пару деньков. Суешь их в темное место, да хоть под кровать, и пускай себе спеют
Но зато как пах «Подольский»! Даже остывшая буханка издавала неповторимый хлебный дух, призывно хрустя поджаристой, чуть маслянистой корочкой. В детстве я частенько обгрызал ее, поддаваясь искушению, а вот в будущем не замечал подобного ни за одним дитём.
Такое впечатление, что на какой-нибудь грядущий «Купеческий» впору клеить этикетку: «Рафинированный. Дезодорированный»
Я раздраженно мотнул головой опять хитрая натура вильнула, избегая тяжких дум! А поразмыслить было о чем.
Как жить дальше? Ну, на тему школы я не рассуждал ходить все равно придется. Жаль, конечно, потерянного времени, но ведь его можно организовать, используя с толком. Да и школы бывают разные
Впрочем, учеба меня как раз не беспокоила и аттестат получу, и диплом. А дальше что? Ну вот, стану я математиком. Или программистом, как Витёк. Ладно. Поступлю при Брежневе, окончу при Горбачеве. И тут навалятся лихие, «чисто конкретные», они же «святые» девяностые
Распад. Развал. Разруха.
И куды бечь? Пришли красные грабють, пришли белые грабють. Куды ж деваться бедному айтишнику? Валить? Нет уж. Я не «узкий», как та слизь голубоватая пела, я русский, да еще и «совок». А у нас, у советских, собственная гордость. На поклон к империалистам ни ногой! Останусь, перекантуюсь как-нибудь.
А если я хочу дожить до «нулевых» и не оскотиниться? Не челночить в Китай за тряпками от кутюр? Тогда что мне «необходимо и достаточно»? Правильный ответ деньги. И побольше!
Воровать стыдно и неинтересно, капиталец надо заработать. И не когда-нибудь потом, в туманном послезавтра, а сейчас! Вот и займешься «первоначальным накоплением» после уроков, на каникулах и выходных
Я остановился, покусав губу, и назойливый вопрос всплыл в потоке сознания снова, виясь, как кумачовый транспарант: «А спасать СССР ты думаешь?»
Все попаданцы только тем и заняты кто к Сталину пробивается, кто к Брежневу. Философы доморощенные, прогрессоры самодеятельные
Ну, ладно. Допустим, отправился я в Завидово, куда Генеральный секретарь ЦК КПСС наезжает по пятницам поохотиться, кабанчиков пострелять, выдохнуть пыль кремлевских кабинетов. Только он очередного чушака завалит, а попаданец тут как тут эффектно являет себя.
«Здрасте, говорит, а я будущее знаю!»
Леонид Ильич прищуривается, и спрашивает лязгающим голосом Ивана Данко:
«Какие ваши доказательства?»
И что мне ему предъявить? Ноутбука при себе нету, я в прошлое не то, что без трусов без телес явился, аки дух несвятый. Хотя
Нет, конечно, можно козырнуть своим посвящением в военные и гостайны этого добра в Интернете полно. И что? Много ли ты помнишь из того, что валялось в открытом доступе? С деталями, с цифрами, с датами?
Взять тот же Афган. Когда нам приспичило исполнить интернациональный долг, кто в Кабуле верховодил? Вроде, Тараки. Как звать, забыл. Помню, что усатый, точно Мужик из «Деревни дураков». Мамуля его «Тараканом» звала.
Бабрака Кармаля («Кальмара», в народной версии) Тараки на второй план задвинул, тот и обиделся. Нажаловался в Москву и въехал в Кабул на танке «шурави» Хм.
А кто тогда Тараки убрал? «Кальмар»? Тогда почему парни из «Альфы» штурмовали дворец Хафизуллы Амина? Он, что ли, «уборкой» занимался?
Короче, вопросов куда больше, чем ответов, а в голове столько всего намешано Будущий пипл перекормлен информационным силосом. Или
Ага Я задумался. А что такого произойдет в этом году? Хм
Довольная улыбка заплясала на моих губах. А ведь помню кое-что!
Четвертого ноября в Тегеране захватят американское посольство аятолла Хомейни нагадит «Большому сатане» Чем не доказательство для «гостя из будущего»? Стоп Стоп-стоп-стоп!
Дебилоид потрясенно забормотал я, оценивая свои умственные способности.
Ни один боец ВДВ еще не ступал на землю Афгана! «Ограниченный контингент советских войск» введут под Новый год.3 Еще есть время
Для чего? вырвалось у меня вслух.
Настроение испортилось в край. Несносная досада на собственную памятливость разъедала душу, как кровь-кислота ксеноморфов.
«Ну, зачем, зачем ты вспомнил? казнился я, отчаянно морщась. Жил бы себе спокойно, так нет же Ну, и что теперь делать? Отправляться в Завидово?»
А толку? буркнулось вслух.
Оглянувшись улица пуста я перешел Угольную, помахивая авоськой. Сетка, огруженная булками, пружинисто растягивалась, пунктирно касаясь увядших злаков.
Вот же ж Дня не прошло, как я «попал», а клятая, заскорузлая проблема выбора уже пухнет, громоздится передо мною! И почему мне казалось, что мы год, как вошли в Афганистан, и вовсю лупим душманов? Ч-черт И как теперь быть?
Я же никогда не прощу себе, что не отвел угрозу войны!
«Да кончай ты пафос городить! замелькали злые мысли. Кто ты такой, чтобы переубедить Политбюро? С каких козырей зайдешь?»
Миллиарды рублей, бесследно и бессмысленно сгоревших за Гиндукушем Десять лет ненужной войны, «советского Вьетнама» Пятнадцать тысяч убитых и замученных парней, целое поле «красных тюльпанов»
Ну, как, как я всё это докажу?! И кому? Догматику Суслову? Брежневу, подсаженному на барбитураты? Холеному Громыко, что вечно мотается по заграницам? Осторожному, как все чекисты, Андропову, терпеливо выжидающему своего часа? Кому?!
Огорченный и растревоженный, я вышел к «родному» бараку, беленому приземистому зданию, крытому почерневшим шифером. Шесть одинаковых веранд с окнами в мелкую расстекловку выходили во двор, как пирсы от причала. Фасадную сторону тоже огородили, отвоевав лишние метры у общей «придомовой территории». У кого-то за штакетником устроена клумба, у кого-то разрослась великанская сирень. В нашем дворике-загоне угрюмо чернела куча угля, а за соседским забором отливал лаком новенький «Москвич». Важный хозяин прилежно водил тряпкой, надраивая транспортное средство.
Выглядел он довольно смешно, неся объемное чрево на тонких кривых ножках хоть сейчас пускай на сцену ТЮЗа, играть кума Тыкву из «Чипполино», можно без грима. Лысая голова блестела не хуже автомобиля, а по сторонам тонкогубого рта свисали обкуренные усы, смахивая на клыки моржа.
Я знавал этого персонажа из своего прошлого, жадного и хитрозадого соседа, хотя имя его давно выветрилось из моей памяти. Однако, стоило мне завидеть автолюбителя, как в голове сразу всплыло: «Юрий Панасович». Неужто моя наглая душа, переселившись в юный мозг, не все файлы стерла? Иначе откуда подсказка?
Оглаживая моржовые усы, сосед глянул на меня, и я вежливо поздоровался:
Добрый день.
Смотря для кого Юрий Панасович скорбно возвел очи горе.
А чего так?
Да вон, сосед махнул в сторону вырытой ямы, откуда выглядывал ржавый бак половина бочки. Рядом желтел оструганным деревом аккуратный штабель досок. Договорился тут с одним он пошевелил усами, словно замазывая нецензурщину. Чтоб сортир поставить. За двадцать рублёв! И ни ответа, ни привета!
Будь я собакой, навострил бы уши.
А вы ему аванс платили?
Еще чего!
Ну, давайте тогда я вам туалет выстрою.
Юрий Панасович задрал выгоревшие брови.
Ты?!
Я, мой голос был тверд, выражая уверенность и солидность. «Червонец» сразу. И еще десятку, как сдам объект. Накосячу если, оплачу.
Оплачивать косяки мне было нечем, но с деревом я дружен.
Заколебавшись, сосед протянул руку:
Идет!
Мы скрепили наш договор, и я побежал за инструментами. Пять минут спустя зашуршала ножовка, нарезая бруски. Взвыла дрель, дырявя, где нужно. Ударил молоток, заколачивая первый хозяйский гвоздь.
Сначала я сбил прочную основу устроил нижнюю обвязку из бруса, вывел стояки, взялся обшивать каркас досками. Прошелся по дереву олифой, чтоб красивее желтело, и лишь тогда заметил зрителей Иннокентьича с другого конца барака и отца. Оба смотрели с интересом, только родительское лицо выражало недоверие, а сосед задумчиво улыбался.
Что ж ты дома такую красоту не забабахал? немного ревниво спросил батя.
Я молча достал из кармана хрустящую бумажку красненькие десять рублей.
Как дострою еще «чирик».
Отец выразительно крякнул.
Понял, Кузьма? хохотнул Иннокентьич. Вырос твой!
Да-а затянул родитель. Ну, да-а Большенький уже.
Наметив улыбку, я продолжил гореть энтузиазмом. Двадцать рублей неплохой заработок, особенно в глубинке, да и не корысти ради стараюсь. Когда пилишь-стругаешь-сколачиваешь, все мысли вон. Ни тревог, ни хлопот, ни раздумий всяких
Начало темнеть, когда я навесил дощатую дверь и отряхнул руки.
Принимайте работу, Юрий Панасович.
«Кум Тыква» обошел мое творение, восхищенно цокая языком.
Ну-у, спаси-ибо! Терем-теремок! Хе-хе
А меня посетило нехорошее предчувствие. Собрав свои железяки, я вопросительно глянул на заказчика, мягко напомнив:
Мои десять.
Так я ж тебе дал уже! ухмыльнулся визави в вислые усы.
Мы договаривались на двадцать, медленно выговорил я.
А ну, давай, давай отсюда! Деньги ему! озлился Юрий Панасович, грубо толкая меня к калитке.
Я устоял и выцедил:
Ш-шкура! Да подавись ты ими!
Ах, ты и визгливые маты разнеслись в сумерках по всему двору