Вероятно, такое поведение В. Н. Коковцова связано с его представлениями о важной роли представительных учреждений, Государственной думы. Поэтому в данной ситуации он активно старался пресечь попытки Николая II в обход Государственной думы, Сенату учредить новое ведомство с подачи министров, понимая, что учреждение такого ведомства повлечет за собой новые расходы, вопрос о которых не может быть решен без участия Государственной думы. Здесь явно налицо негативное отношение В. Н. Коковцова к подобного рода авантюрам. Этот эпизод иллюстрирует и его отношения с императором, свидетельствует о дипломатичности в том плане, что ему быстро удалось найти альтернативное решение и не поставить царя в неловкое положение, чему помогла бесспорная компетентность в делопроизводстве государственных учреждений, их функциях, в механизмах принятия законов. Можно говорить также о взвешенности позиции, о стремлении к логическому обоснованию Николаю II он привел все заранее заготовленные аргументы[116]. Сам же В. Н. Коковцов считал, что произошедший с В. Н. Воейковым конфликт был каплей в его отставке[117]. В разговоре с Николаем II он подчёркивает, что его цель «оберегать государя от неправильных действий отдельных министров вернее и честнее служить вам»[118]. С другой стороны, он отговаривает его от неправомерных по отношению к государственной системе действий. Т. о. «служить вам» приобретает у него значение «служить государству». После третьеиюньского переворота 1907 г. с роспуском II Думы правительственному аппарату еще раз было указано, что законодательство зиждется на изъявлениях личной воли монарха с возможным и вполне правомерным нарушением Основных законов, им же и установленных.
Есть некий элемент отождествления государства и императора, что характерно для людей с монархическими взглядами вообще. С другой стороны, в силу общественной и должностной ответственности, В. Н. Коковцову присуща убеждённость в необходимости защищать государственную систему от абсолютистских, иногда некомпетентных решений императора, тем более подверженного различного рода влияниям. Таким образом, в начале своей крупной государственной деятельности В. Н. Коковцов уже показал себя опытным бюрократом и одновременно преданным в своей политической сущности, а также, несомненно, монархистом. И, хотя А. В. Богданович в дневниковых записях свидетельствует, что «Коковцов, Витте и Победоносцев на заседании у царя говорили за самодержавие»[119], тем не менее его отношения с Государственной думой, которые более подробно будут рассмотрены далее, подтверждают склонность В. Н. Коковцова к конституционной форме правления. Его политические воззрения можно назвать центристскими, поскольку в отношениях с Государственной думой он стоял на позиции сотрудничества с этим органом независимо от предпочтения к какой-либо политической партии. Проблема представлений высших государственных деятелей о монархической власти является мало изученной в отечественной и зарубежной историографии. Несмотря на то, что чиновники не имели права вступать в политические партии и принимать участие в политической борьбе[120], тем не менее их политические пристрастия очень хорошо прослеживаются на общем фоне различных опасных экономических фантазий, многоходовых дворцовых интриг и провокационного внешнего и внутреннего дискредитирующего подстрекательства.
Одной из причин отставки В. Н. Коковцова была толерантность в отношениях с Государственной думой. В ходе этого сотрудничества он постоянно сталкивался с правоконсервативными кругами, которые, добившись его увольнения, настояли на кандидатуре престарелого Горемыкина, выразителя наиболее правого политического курса[121].
В. Н. Коковцов на политической арене был личностью, без сомнения, с достаточным политическим «весом», обладал нужным профессионализмом и необходимыми знакомствами, «словом, был на месте, располагая всеми необходимыми для политического руководителя такого ранга качествами»[122].
Не у всех современников взгляды В. Н. Коковцова вызывали симпатию и понимание.
Особо резкими в плеяде отзывов о рассматриваемой нами личности выглядят характеристики А. В. Кривошеина и А. Н. Шварца. Со А. Н. Шварцем, министром народного просвещения с 1908 года, у В. Н. Коковцова были, «натянутые» отношения. Причиной этому был вопрос о допуске лиц женского пола и еврейской национальности в высшие учебные заведения, по которому В. Н. Коковцов, в отличие от А. Н. Шварца, занимал либеральную позицию. Говоря о своей конфликтности с В. Н. Коковцовым, он выражался примерно так: «С него как с гуся вода. Дня три-четыре притихнет, а там опять за старое»[123]. При этом он выделял целую группу лиц, поддерживающих В. Н. Коковцова: «Пособниками в его тотчас же открытой против меня кампании были прежде всего вскоре после меня назначенный министр торговли и промышленности Шипов и Харитонов, подголоском у них был Извольский, открыто опасавшийся спорить со мной. Уже из этих имен видно, что главными действующими против меня лицами явились матадоры санкт-петербургской бюрократии»[124]. Из приведенных высказываний вряд ли можно сделать какие-либо выводы ввиду пристрастности пишущего. Взаимоотношения В. Н. Коковцова с А. В. Кривошеиным были напряженными из-за вопроса финансирования аграрного развития России. Отсюда нелестные характеристики, обвинения В. Н. Коковцова в «верности своему формализму»[125]. Кривошеин способствовал отстранению В. Н. Коковцова и назначению на должность премьер-министра И. Л. Горемыкина[126].
Николай II «благодарил Коковцова на первом докладе после Совета Министров за то, что, несмотря на его молодые годы, у него такие устойчивые убеждения. Коковцов очень хвалится этим»[127]. Государственный секретарь А. А. Половцов совершенно откровенно заявил, что В. Н. Коковцов ярый чиновник с ограниченными способностями, но искусно достигающий личных своих целей при помощи неумолкаемой болтовни, испещренной громкими, закругленными фразами. В бытность его в прошлом году в Москве на съезде заводчиков, он получил от них прозвище «граммофон»[128].
П. Н. Милюков называл В. Н. Коковцова «испуганным бюрократом»[129], но многие, в том числе и он, находили и за что уважать В. Н. Коковцова: «это был странный человек, этот министр финансов, попавший потом в премьеры за то же свое качество: аккуратность и добросовестность в рамках принятого на себя служения. Там он охранял казенный сундук от посторонних покушений, в т. ч. и царских. И все мы соглашались с его репутацией «честного бухгалтера». Здесь он охраняет вверенные ему интересы патрона, не считая и сам себя ни в коей мере «политиком», а только верным слугой престола»[130]. В характере В. Н. Коковцова, уточнял Милюков, была черта внутреннего самоуважения и требования признания его от других, которая давала основания шутить над его суетностью и тщеславием. «Я этого суждения, довольно общего, не разделял То обстоятельство, что В. Н. Коковцов шел на явный неуспех, оставаясь верен себе и своей роли, не могло не вызвать уважения к нему, особенно в связи с его пониманием этой роли»[131].
А. П. Извольский писал, что В. Н. Коковцов «одаренный исключительными способностями и всесторонне образованный, он прошел по всем ступеням чиновничьей иерархии и приобрел большой опыт не только в финансовых делах, но и в различных областях административной деятельности»[132].
Чиновники министерства финансов отмечали такие качества Коковцова как работоспособность, строгость и требовательность к себе, «сердечное отношение к нуждам чинов ведомства, на какой бы иерархичной ступени они не стояли, во всех житейских невзгодах, обрушивавшихся на них», что породило у лиц, работавших под его руководством «глубокое уважение и искреннюю преданность»[133].
Можно выделить нечто общее во всех этих характеристиках, несмотря на то, что давали их люди, состоявшие в разных отношениях с Владимиром Николаевичем: кто-то восхищался педантичностью и профессионализмом Коковцова, кто-то называл это «формализмом». Тем не менее не оставляет сомнения факт наличия у него собственной позиции, иногда даже слишком конфликтной. Современники отмечали такие качества В. Н. Коковцова, как умение вникать в детали обсуждаемой проблемы, знание законодательства, педантизм, дипломатичность и красноречие.
Развитие таких качеств предполагало работоспособность. Вхождение во все детали делопроизводства требовало времени, не считая обсуждения. А у В. Н. Коковцова вообще это занимало очень много сил и энергии. Например, прошение царю на двух страницах он составлял три дня[134].
Это характеризует индивидуальный стиль деятельности человека и помогает понять, что, очевидно, В. Н. Коковцов не принадлежал к типу реформаторов разработка программы реформ, возможно, была для него непосильным делом, хотя в бытность его министром финансов он постоянно стремился к сокращению документооборота по ведомству[135].
Таким образом, загруженность текущими делами не предрасполагала В. Н. Коковцова к размышлениям по проблемам переустройства, а собственно выработанная или какая-нибудь заимствованная политическая программа как таковая у него отсутствовала. Возможно, что личные особенности характера В. Н. Коковцова в сочетании с недостатком времени не способствовали ее разработке.
Вместе с тем, исследователи замечают, что В. Н. Коковцов был человеком, который привык много работать[136], поэтому при желании он все же мог уделить время ее выработке. Именно с этой точки зрения, на наш взгляд, стоит посмотреть на его повседневные дела[137]. Большая часть из них была неотъемлемой частью, продолжением его обязанностей как чиновника высокого ранга. Например, В. Н. Коковцов был посетителем светского салона генеральши А. В. Богданович, которая вела дневник, позволяющий нам констатировать этот факт. Её салон был известен своей правоконсервативной ориентацией. С другой стороны, исследователями было замечено, что «у супругов Богдановичей собиралась разношерстная аудитория, объединенная не только приверженностью к стародворянским монархическим идеалам, но и отсутствием каких-либо притязаний на политическую самостоятельность, в равной степени свойственных как правому, так и либеральному дворянству»[138]. Из дальнейшего изложения станет вполне очевидно, что В. Н. Коковцов вполне подходил под это описание. М. Палеолог в дневнике в записи от 22 сентября 1916 г. сообщил, что «обедал сегодня в ресторане «Донон» с Коковцовым и Путиловым. Бывший председатель Совета Министров и богатейший банкир соперничают друг с другом в пессимизме, один превосходит другого» и при этом В. Н. Коковцов заявил, что «мы идем к революции»[139].
Современные оценки чиновничества и его отдельных представителей требуют анализа социокультурной и политической ситуации, в которой действовал человек. При характеристике чиновничества ранее в историографии привлекался не слишком широкий круг источников. Как правило, опора делалась на воспоминания и Табель о рангах. Этот законодательный акт Петра I 1722 года, устанавливающий 14 классных чинов, определил доминирующее значение высшего чиновничества в России. Этот же документ определил, что производство в следующий чин не являлось выборным, в то время как на Западе уже давно существовала конкурсная система. В России такую мысль пробовал провести Сперанский в 1834 году, но указ утвержден не был.
В последнее время круг тем при изучении социальной группы высшего чиновничества значительно расширился.
Большой интерес на данном этапе представляет исследование повседневной жизни, самосознания чиновничества, его политических идеалов, мотивации. Это связано с тем, что во многом чиновничество представляло собой «скелет» государственной структуры. М. Палеолог так выразил эту мысль: «Следуя своим принципам и своему строю, царизм вынужден быть безгрешным, никогда не ошибающимся и совершенным. Никакому другому правительству не нужны в такой степени интеллигентность, честность, мудрость, дух порядка, предвидение, талант; дело в том, что вне царского строя, то есть вне его административной олигархии, ничего нет: ни контролирующего механизма, ни автономных ячеек, ни прочно установленных партий, ни социальных группировок, никакой легальной или бытовой организации общественной воли. Поэтому если при этом строе случается ошибка, то ее замечают слишком поздно и некому ее исправить»[140].
С. Ю. Витте в брошюре «Самодержавие и земство» также выражает взгляд на чиновничество как на становой «хребет» государства[141], а вместе с тем политическая окраска этого «станового хребта» являлась неоднородной[142].
При изучении повседневной жизни и самосознания чиновничества Российской империи, особенно высших государственных деятелей, большое значение имеет исследование таких аспектов как имущественное положение, мотивы поступления человека на государственную службу и цель деятельности уже в бытность высшим государственным деятелем.
По мнению Р. Пайпса, одной из мотиваций русских чиновников было стремление «кормиться от дел», что порождалось правительством, которое «веками не платило жалованья своим чиновникам»[143]. Вряд ли это имело место быть в отношении всей массы чиновничества, особенно высшего. Более того, архивные материалы позволяют сделать вывод, что зачастую царь увеличивал жалованье чиновнику, соглашаясь с просьбами людей, за него хлопотавших[144].
Интерес представляет и мотивация государственной службы чиновничества. Стереотипным представлением является мнение о том, что основная масса высшего чиновничества была, что называется, «серой», неинтеллектуальной, неинтеллигентной, процветали такие явления как «низкая эффективность государственного управления, неправовой характер, произвол чиновников, карьеризм, коррупция и другие не лучшие черты, ярко описанные русскими классиками и иностранцами»[145]. К. Э. Разлогов предложил разделять понятия «интеллектуал» и «интеллигент»: Если для того, чтобы стать признанным интеллектуалом, достаточно образованности и умения формулировать свои мысли, то интеллигент должен быть «хорошим и воспитанным человеком», отстаивающим определенные нравственные постулаты. Далее, речь может идти об уровне образованности и мере влияния на окружающих: не всякий интеллигент интеллектуал»[146]. Развивая эту мысль, можно сделать вывод о том, что высшие государственные деятели Российской империи интеллектуалы, но лишь по ряду признаков интеллигенты. В результате можно говорить о том, что высшее чиновничество особый вид интеллигенции со свойственными этой группе политической культурой, идеалами, мотивацией, жизненными стратегиями, методами достижения целей.
Высшая правительственная элита очень сильно влияла на царя, и естественным желанием являлось быть как можно ближе к лицам императорской фамилии, что позволяло более полно реализовать функцию власти. Делалось это, как правило, через фаворитов. Другим методом являлось заполнение своими приверженцами того ведомства, где чиновник получал должность. Не случайно бывали случаи, когда после увольнения с высшего поста за чиновником высшего класса по собственному желанию увольнялись или, воспользовавшись ситуаций, переводились в другие департаменты и низшие. Примером может служить увольнение с постов министра финансов и председателя Совета министров В. Н. Коковцова. При его увольнении трое сотрудников Министерства финансов не захотели оставаться в министерстве под управлением нового министра П. Л. Барка и просили В. Н. Коковцова помочь им перейти в Государственный Совет, или Сенат, «и, в крайнем случае готовы выйти совсем в отставку, так как решительно не в состоянии продолжать работу в Министерстве финансов при изменившихся условиях»[147].