Из варяг в греки. Олег
Дмитрий Романов
Иллюстратор Юлия Николаева
© Дмитрий Романов, 2023
© Юлия Николаева, иллюстрации, 2023
ISBN 978-5-0059-5651-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Из варяг в греки. Олег
(роман)
Былое. Из книги первой
(вместо предисловия)
Славяне никогда ещё не жили в мире друг с другом.
Вот и племя молодого Любора страдало от своих соседей, древлян. Дикие древляне, называемые людоедами, крали самое ценное женщин. Так угнали в плен невест княжича Любора и его друзей разумника Витко и могучего Горазда. Гридни бросились в погоню и напали на след отряда. Но невест не нашли уже угнали их древляне в Киев. Зато в лесу разбили они на малый отряд древлян. Там-то и повстречалась Любору дочь древлянского вождя Янка красноволосая. Они сразились, и Любор победил. Княжич захотел взять Янку себе как боевой трофей. Да отнял её другой кузнец его племени, Варун.
Когда воротились в Стоянище, просили князя рассудить. Или Любору в невесты, или Варуну заместо дочери угнанной. А не было у Варуна детей больше. Тогда же прознал Любор, что древляне не просто так в Киев шли, а что созывал князь Аскольд, сам-то варяг свейский, все окрестные племена в поход на византийский Царьград. Нашептала о том Любору Янка. Да ещё нашептала, чтобы сам стал он вождём и князем. А уж она при нем будет женой верной. Тогда только, говорит, твоей стану. А для того, говорит, надобно пойти тебе в набег вместе с киевским войском, да собрать свою дружину.
Но на племенном собрании старый князь рассудил так: чтобы получить Янку, пойдёт сын его Любор в Киев, а там к Аскольду на службу. Но с тем, чтобы тайком убить князя лютых древлян. Месть за хищенных девиц. А коли нет, отдаст князь Янку кузнецу.
Славно рассудил. Только не знал никто, что это советовал князю греческий монах христианин и что сам князь уже давно с ним в совете.
Любор этого христианина презирал, и обижался на отца, что тот хочет принять чужую веру. Варун же затаил злобу на Любора. Всех свела с ума Янка красноволосая, древлянка зеленоокая.
Прошла зима. Прошлись по Стоянищу степняки, война и голод. Впервые в бою побывал княжий сын Любор. Защищал свою землю. Впервые отведал он грибного зелья северных берсерков дар Янки. От того зелья становился человек сильным, что медведь, видит духов и слышит на сто вёрст. А где уж было знать ему, что с этого началась его беда!
И вот летом Любор, Витко и Горазд всё же отправились в Киев. Никто больше не пошёл с княжичем. Только в тайне следом за ними вышел грозный Варун. А много стрел готовил он для Любора.
В Киевском рабстве нашли они угнанных невест. Да уж не вернуть одна дорога троим друзьям на Царьград.
Аскольд и Дир собрали тьму воев, и набег был страшный.
Сперва пожгли ромеи греческим огнём много кораблей варяжских и славянских. Второй штурм отразили каменные стены христианской твердыни. Не вышло взять Царьград.
Тогда стали варяги грабить окрестные деревни и села. Некому было защитить простой люд император в тот год уехал далеко, с войском громить болгар. Много повидали зверства три друга, ясно стало им, на что способны викинги, и что зовут они славой. Насилие и кровь.
Раз во время грабежа местного храма, Витко вступился за монахиню против варяжских насильников. Викинги были оскорблены, вызвали его на бой. И был ими Витко убит. А ещё раньше у стен Царьграда нашёл смерть богатырь Горазд. Теперь в сражениях искал смерти и Любор. Отданный во власть грибного зелья, терял он разум и в редкие мгновения ясности, падал в отчаяние.
И вот при осаде нашла его стрела. Но не греческой была эта стрела. Варун пустил ее в спину родичу не простил кузнец ему Янки.
Умирая, Любор выбрался из гущи боя, конь унёс его в неведомую сторону. Он оказался в греческой деревне. Варяги ограбили и выжгли её, и крестьяне хлебнули много горя от чужаков. Гречанка Олимпиада нашла Любора без чувств. Он свалился с коня и лежал в поле. Она держала над ним нож, но не смогла убить. Спрятала его в скотном сарае, где только её дочь, маленькая Юлия, заботилась о пришлом варваре.
Долгие дни Любор плыл по реке видений на границе жизни и смерти. Олимпиада же ходила по границе другой меж ненавистью к тем, кто убил её мужа и состраданием, заповедью прощать врагам своим. Слабый после болезни, точно ребёнок, был Любор, и маленькая Юлия привязалась к нему. Как ребенок, он учился говорить на её языке и узнавать буквы. И как ребёнок, месяц спустя, крестился в греческом храме. Олимпиада постепенно привыкла к нему, и уже не злилась, а напротив снова училась радоваться. Добрым и усердным был Любор да и красивым молодцем. Даже деревня приняла чужака славянина.
То была светлая жизнь а кончилась она быстро.
Вернулись с болгарских сражений мужчины, братья Олимпиады. Кто бы доказал им право Любора на прощение? Решили они убить варвара. Да с помощью Юлии удалось ему бежать. Погоня шла до самого Царьграда, и там Любору дали укрытие.
Патриарх заключил с варягами и славянами мир, богато одарив. Теперь славяне возвращались обратно на север. Набег был окончен. Любора взяли с собой. А кто взял? Древлянакий вождь. Тот самый, коего велено было когда-то убить за право на Янку. Только не было уже прежнего Любора. Не нужна была ему ни смерть вождя, ни Янка сама.
На Дунае отряд их попал к пиратам. Древляпский вождь вызвался принести себя в жертву за своих людей. Так Любор остался жив и смог вернуться в родное Стоянище.
Да вот оказалось, что Янка не дождалась любимого и вышла замуж за его старшего брата. Не по любви, но за место будущей княгини. Узнав, что Любор вернулся, она отравила мужа. Племя решило, что это сделал Любор что так отомстил он брату и хотел вернуть себе то, что было ему обещано за поход. Любор-братоубиец! Так кричали они.
И снова, прямо с порога, пришлось бежать ему от нечестивого суда. Сбежала и Янка. Она нашла его в лесу, там и пережили они зиму. Только не касался Любор её, но презирал и долго не мог простить убийства брата.
Раз по весенней воде увидели беглецы паруса северных кораблей. Новгородских драккаров от князя Рюрика. Их тоже заметили с корабля и пригласили на борт. Воеводой оказался молодой и весёлый варяг. Он назвался Хельги, что на славянский лад Олег.
Вот история о нём.
I.
Викинги
Заметил, Борун сморгнул лёд.
Они остановились и щурились вдаль. Солнце садилось за холм и жгло глаза.
С тёмной стороны стоит, вот мы и не разглядели, ответил Жегор, прихрамывая за батькой.
Хитёр колдун.
Жегор не был родным сыном Боруна. Из какого он племени взялся загадка. Мальчиком лет трёх Борун нашёл его в остове варяжской ладьи. Той самой, отставшей от флота. Боруново племя расстреляло её огненными стрелами. Уж больно смело скандинавы начали хозяйничать на Ильменских берегах!
Но по-варяжски малец не понимал, по-словенски тоже. И только стоял, закинув палец в рот, без страха, но со страшным удивлением глядя по сторонам.
Удивительно было, как он не сгорел вместе с кораблём. Жегор, стало быть, обожжённый. Рухнула на него рея, придавила, выжгла бедро остался хром на всю жизнь. Вот и теперь Борун ждал, пока пройдёт мальчуган на снегоступах ему вслед.
Мороз крепчал, у холма даже сгустился дым, точно холод жёг трескучий ельник. Путники напоминали комья шкур пришлось надеть всё, что было, чтобы не замёрзнуть в сугробах. И клочья сизого пара из ноздрей серебрились в лучах.
Послабь, Ярило! шепнул Борун, пряча глаза под козырьком ладони. Послабь, не видать ничего.
Солнечный диск равнодушно зиял световой брешью.
А человек на холме стоял, уперев руки в бока. Он ждал их, и Борун злился, что не владеет положением.
Отче, ломкий голос задыхался, неужели это он сам? Наконец
Жегор доковылял на широких лыжах до отца и обмяк, хватая калёный воздух.
А ты сам посуди. Что Рюрик говорил?
Жегор выпрямился, утёр нос и кивнул.
Что на день пути от истока к закату.
Ну мы день и вечер шли, ты ж у нас полуногий. Но вышли верно.
А ты и правда тут бывал уже? Правда, что колдуна видел?
Видел, сплюнул Борун.
И правда, что он ночью к вам медведем приходил?
Скажут много. Я спал тогда.
А правда, что
Ну чего заел! Словами путь не выпутать. Пошли!
И добавил, поглядев на далёкий холм.
О, гляди, стоит, как навь на русалиях.
Они двинулись дальше. По пояс в снегу, с глазами, залепленными слёзным льдом.
Фигура человека на холме была неподвижна.
Борун разменял шестой десяток, и даже по меркам словен, живших на берегу озера Ильменя, был уже старцем. Это, говорят, ещё севернее, где летом солнце не заходит, люди живут по сто лет, если точёное железо их минует. А чем южнее, тем и жизнь горячее береста горит жарко, да скоро. А на севере жила крепче как сталь закаляют её. Внутри жар, снаружи мороз.
Борун поначалу противился идти так далеко не молодец уже по чащобам лазать. Известное дело, льды великанам путь стелют. Правы скандинавы, что из инея тролли родятся. А где тролли, там человеку делать нечего. Но Рюрик другую скандинавскую правду ведает мол, тролли стариков за своих принимают и не трогают.
«К тому ж, сказал ему Рюрик, колдун этот твоего роду-племени. Словенский. Глядишь, не прохудит тебя».
Да и как конунга ослушаться? Сами его на престол дубовый сажали. Сами стяг соколиный на терем ткали. И меч-лучец из голубой стали в моржовых ножнах вручали сами.
Бери, мол, наказывай нас по своему усмотру. Теперь Рюрик над ними. Хоть и не свой, зато толковый. А чей он по роду-племени, Рюрик этот, так ведь на то колдун и нужен. Чтобы поведал о стволах и ветках. Тот, кто всю жизнь прожил в лесу.
Отче, позвал Жегор.
Борун только встал, отдышаться-откашляться, а сорванцу того и надо было. Они в десять-то зим все до сказов охочи им это слаще мёда.
А правда, что колдун всё на свете знает?
Правда.
А правда, что Рюрику судьбу расскажет?
Борун поглядел на пацанёнка. Того и видно не было за грубым козьим клобуком. Больше какой-то гном. О таких рассказывали гребцы Рагнара, когда заходили с моря к ним в Ильмень. По берегам сидят гномы ночью куют кольчуги. Это, стало быть, скоро свершится битва богов с исполинами. И в битве той весь мир умрёт. Потому гномы теперь злые всё время заняты работой. Коли встретишь его считай, помешал ковать, осквернил взглядом тайну стали. Они тебя в угли и зароют. Ох и черны мысли-то у этих викингов! Волосы всё белые, бороды всё рыжие, а сказанья ночь сажей мазанная.
Не наше дело. Нам привести его велено. Ну-ка, давай сюда куль!
Отрок выудил из складок мешочек. Он был привязан к его шее и плечу крепкой бечевой. Из мешка выскользнула шкатулка. Борун приоткрыл её, глянул в щёлку. Жегор даже простонал от любопытства, но отец не показал нутро. Только взлетели белые брови под самый капюшон. Блеснули рыжие глаза и снова погасли. Не ему дар колдуну.
А внутри были глаза русалки. Так, по крайней мере, знали в его роду.
Они шли дальше. Морозный туман застил всё вокруг. Холм перестал быть виден. А когда начали подниматься и вышли из дымки, никого уже и не было наверху. Растаял человек. Борун под шубами осенил себя священным колесом. Призвал щуров. Те, знал он, смотрят из-за кочек, щурятся в блестящих сугробах, шепчут голубыми тенями. Колдун-то им тоже по родне. Пусть скажут ему не трогать гостей. С мирными мыслями идут.
Лес на холме погружался в закат. Плотные кроны его встали над головой сплошным куполом. Широкие лапы сосен у самого неба сплошь укрылись сугробами, и в редкие разрывы лилась бирюза. Золотые лучи пронизывали снежно-хвойную крышу. Окрашивали своды медовым, а стволы алым. Жегор остановился, не смея дышать.
Борун не смея его трогать. Только мотнул головой. «Опять»
Так часто случалось с мальчиком. Никто не знал, что тому причиной. Бывало, замрёт и стоит, смотрит. И глаза горят, и улыбка, что не на живых. И хоть ты бей его, хоть жги не отвечает. Постоит-постоит, да и дальше пойдёт. Только улыбку прячет изо всех сил. Потому что сам знает улыбка эта не от мира сего. Её надо прятать от людей. Так ему говорят. Где говорят? Там.
Стоит Жегор в лесу, а то не лес вовсе. Колонны сосен алые, текут волнами жара. Снега чёрное серебро по ветвям, завесы колышутся незримо. Перезвон чистый, как бывало на припёке весеннем, когда тает наледь на крыше землянки. Или когда сестрица кольца в волосы вплетает на виски. Или когда когда браги выпил впервые.
Наконец он подпрыгнул, осел в сугробе и отёр нос с неизменной после таких видений улыбкой. Услышал вздох Боруна, и обернулся на него.
А я знаю, отчего вещун в лесу живёт. Будто не лес, а терем. Рюрик и в Новеграде таких не ставил.
Вестимо, тут не человечьими руками домины строят, Борун с опаской огляделся. Солнечная тишина вызывала тревогу.
А вот если бы нашёлся мастер! На нашу мерку такие же хоромы выводить. Отче, как бы хорошо было!
Одно плохо, лучина тут быстро догорает. Ночь скоро. Пошли дальше. Чую дым жильё рядом.
Колдун появился вдруг. Он ждал их за можжевеловой зарослью. Борун вышел грудью прямо на его копьё. Тот стоял, замерев, возведя руки с древком, готовый бить.
Свои ж, Сурьян, шепнул Борун.
Тот стоял так же, закинув голову, принюхиваясь.
Ильменские ж, Черновита корень. Ну
Тот, кого он назвал Сурьяном, был крепок. Очень крепок настоящий медведь. Сшитый из грубых шкур зипун и порты, обмотанные ноги в лыковых сапогах всё, казалось, трещало по швам от распирающей плоти. Мышцы бугрились за разрезом ворота. Могучая шея толщиной с мачту. Широкий вскинутый подбородок не был укрыт бородой, как то привычно для всех мужей. Видно, Сурьян стёсывал щетину ножом. Раздвоенный подбородок с ямочкой блестел, как у ребёнка или бабы смешно. Жегор даже улыбнулся в воротник.
Ломанный нос, широкое, как солнце лицо, высокий лоб, перехваченный тесьмой. И пшеничные длинные волосы. Лицо, впрочем, показалось Жегору очень интересным не было на нём печати суровой острастки. Такая возникает у ильменских мужиков от боязни и чувства собственной слабости перед лицом неведомого мира, как иглы у ежа. Не было и мятых черт от бражничанья и драк. И отупения от тяжёлой однообразной работы. Например, корабельного волока, коим промышляли в поселенье Жегора.
Сурьян был иной породы. Лесной. Тихой и уверенной в своей тишине. Такие могут и убить, не скаля зубов. Могут и спеть волшебную вису какие поют скандинавские скальды. Жегор, конечно, сам не слышал, но наёмники из мужиков, что ходили гребцами на север, сказывали. Поют так, что воздух сияет. Что вода пляшет. Поют, как золотом по ветру ткут. Такой, чувствовал Жегор, может одновременно и убивать, и петь. И то и другое будет залюбуешься.
Только одно смутило его глаза Сурьяна некрасиво бегали из угла в угол, как будто ловили мошек перед носом. Вдруг он всё понял слепой! Белые зрачки.
Говор наш, раздался бас колдуна.
Он чуть опустил копьё, но не отвёл.
Чего пришли-то? Принес чего что ли?
Сурьян ещё выше закинул голову, и крылья ноздрей вздрогнули.
Чую.
Сурьян, мы от князя пришли. Рюрик просит тебя. Толковать хочет.
Чтобы слепой шёл к зрячему? усмехнулся Сурьян.
Да уж князь-от старик. Не ходок. Он тебе вот и дар передаёт. Коли пойдёшь.
Пахнет, чую, не сермяжным твоим духом. Маслами заморскими. От тряпок пахнет
Сурьян выставил руку ладонью вперёд и повёл ей по кругу. У Боруна похолодело нутро авось порчу наводит? Он тут же выхватил мешочек из-за кушака, вытряхнул в ладонь шкатулку.
Во чего. Из княжьих тайников.
Шкатулка лучилась бирюзовым маревом. Волны и морские гады шли резьбой по бортам. Но Сурьян не мог видеть золотую красоту. Он только чувствовал волнительный запах масла и чего-то ещё животного, хвойного, как после грозы, неясного.