Я бормочу что-то неопределенное и, закрыв глаза, притворяюсь, что сплю. До сих пор не могу осмыслить случившееся. Вчера утром я занималась на Западном побережье своими делами, а точнее, ехала на работу, в офис «Источника», весьма уважаемого новостного сайта, который специализируется на глубоких и серьезных журналистских расследованиях. Я была на нервах из-за протечки в моей квартире и из-за того, что квартирный хозяин упорно не брал трубку. И вдруг у меня в голове явственно зазвучал наставительный, нудный голос: Будь у тебя мужчина, Уилла, он мог бы сам справиться с протечкой, так что тебе не надо было бы дергать мистера Линнкинса.
Кто она, эта женщина в моей голове? Я слышу ее голос уже не первый месяц, и она меня порядком достала.
Потом позвонил отец. Не люблю отвечать на звонки, когда я за рулем, но что-то подсказало мне, что это важно. И он невнятной испуганной скороговоркой сообщил мне, что муж моей сестры убит. Хорошо бы я приехала домой.
И вот я здесь.
Очевидно, Грега зарезали на кухне. Кит наткнулась на него, вернувшись с университетского бала. (Ремарка: у меня было несколько пропущенных звонков от Кит примерно в пять вечера. Тихоокеанское время. Я была на интервью с одной из героинь моих последних материалов поджигательницей, которой скоро предстоит выйти из тюрьмы.) Примерно в два часа ночи Грег умер в машине скорой помощи по пути в больницу. Похороны назначены на завтра.
Первой моей мыслью, когда отец все рассказал, было: Надо же, Кит теперь дважды вдова. Второй мыслью было: Блу. Совсем недавно я о нем вспоминала. Но сразу же выкинула его из головы.
Прежде чем сесть на ночной авиарейс, я проверила, просочилась ли уже эта история в новости. Ага, вот: «Известный хирург убит в собственном доме в Питтсбурге возможна связь с хакерской атакой». Читая сообщение, я ощутила укол ревности. Не из-за содержания, а потому что это как раз такая тема для журналистского расследования, которыми мне нравится заниматься: трагическое убийство знаменитого человека, с неизвестными виновником и мотивом. Я люблю докапываться до сути. Такие истории всегда сложнее, чем мы думаем, и развязка их всегда бывает неожиданной.
В статье рассказывалось о хакерском взломе в Олдриче, о базе данных, полной электронных писем, и о том, как кто-то выложил переписку Грега сразу в несколько социальных сетей. Вроде как доктор Грег описывал там свои грязные фантазии насчет секса на томографе с некой женщиной, которая не была моей сестрой. Классно. К сведению: я никогда не понимала, чем этот Грег Страссер так приглянулся Кит. Он хорош собой, успешен, и деньги у него есть были. Господи. Но мне он всегда казался фальшивым. Лицемерным. Может быть, даже хищным. Не то чтобы я желала ему смерти или чего-то в этом роде, но
Во время пересадки в Чикаго я попробовала дозвониться Кит. Ее автоответчик был заполнен. После нескольких попыток оставить ей сообщение я махнула рукой и вернулась к изучению новостей. Вот новое интервью с человеком по имени Морис Рердон, ведущим следователем по делу Грега. Детектив Рердон намекнул, что в деле может быть замешана Кит но это смехотворно. Вероятность того, что моя сестра могла кого-то убить, примерно так же велика, как то, что я соглашусь положить в рот хоть что-нибудь синего цвета (и даже не пытайтесь убедить меня, что сухие завтраки «Фрут Лупс» полезны для иммунитета). Впрочем, есть одна маленькая нервирующая деталь: я наконец добралась до сообщений в своей голосовой почте, и одно из них было от Кит. Я прослушала его: шорох, неясные звуки от беспорядочных движений телефона. Двадцать секунд спустя я услышала Кит. Думаю, что это была она так невнятно и безысходно звучал голос, ничуть не напоминая мою искрящуюся оптимизмом сестру. «Должна ли я отомстить? Должна ли?»
Пожалуй, не стоит рассказывать об этом сообщении детективам.
Таксист включает радио и находит местные новости. Я слушаю, как репортер рассказывает о Дональде Трампе, о неудачной трансплантации матки, а потом сообщает новые подробности о хакерских атаках на университеты. У меня замирает сердце. Наклоняюсь вперед, прислушиваюсь.
Специалисты до сих пор не сумели выйти на след хакера, вскрывшего сотни тысяч электронных адресов сотрудников и вообще всех, кто имеет какое-либо отношение к Олдричскому университету в Питтсбурге (Пенсильвания), Гарвардскому университету (Массачусетс), Брауновскому университету (Провиденс, Род-Айленд) и Принстонскому университету в Нью-Джерси, говорит репортер. Альфред Мэннинг, занимающий пост президента Олдричского университета уже более пятнадцати лет, заверил нас, что команда специалистов в области информационных технологий круглосуточно трудится над решением этой проблемы. Президенты других университетов сообщили, что их специалисты принимают аналогичные меры.
Я напрягаюсь. Скандалы вспыхивают налево и направо во всех колледжах, но меня волнует только один, в Олдриче. Стало известно, что у одного из профессоров медицинского факультета Олдрича даже нет диплома врача. Глава исторического факультета торгует кокаином прямо у себя в кабинете. Некоторые игроки престижной университетской баскетбольной команды платят другим студентам, чтобы те сдавали за них экзамены.
Рушатся жизни. Я слушаю, как журналист перечисляет версии, предполагая, кто может за этим стоять: старшеклассник, который пытался поступить во все эти университеты, но не был принят. Террористы. Северная Корея.
Водитель продолжает ехать по трассе 376, и вскоре мы оставляем позади туннель Форт-Пит и направляемся к Блу Хилл, в район, где я выросла. Дом, милый дом хотя это не совсем так. В душе у меня пробуждаются ужас и стыд. Я возвращаюсь в Питтсбург только в тех случаях, когда не сделать этого было бы совсем уж неприлично, Рождество, рождение дочек моей сестры, похороны первого мужа Кит, ее свадьбы в остальное время я держусь отсюда как можно дальше.
Мы проезжаем центральную улицу, битком набитую модными бутиками и студиями йоги. Я могу на память перечислить все архитектурные стили построек до дома моих родителей: сначала викторианские здания, в стиле королевы Анны, трехэтажные, с башенками. Затем великолепие стиля «искусств и ремесел» с цветными витражами, потом мраморный монолит, похожий на музей искусства «Метрополитен». В конце Логан-стрит стоит дом, который известен мне лучше всех: внушительных размеров, величавый, в колониальном стиле, из кирпича и серого камня, он окружен свежескошенным газоном. Родители купили его в 1970-е, экономя каждый грош, это было задолго до того, как отец сорвал банк в Олдриче. «Ради такого дома стоило идти на жертвы, говаривала моя мама. Как только я его увидела, сразу же поняла, что здесь мы будем счастливы».
Столько лет прошло, а я все еще слышу ее голос. И это одна из причин, почему мне так трудно сюда возвращаться. Каждое приметное здание, каждый поворот все заставляет меня снова и снова думать о том, что она покинула нас слишком рано. Моя мать ни разу не была в Лос-Анджелесе она даже не узнала, что ее дочь решила туда переехать. Это значит, что я могу спокойно ездить по городу, не натыкаясь на воспоминания о ней, не впадая внезапно и неожиданно в приступы тоски.
Перед домом стоят два микроавтобуса служб новостей. Не успевает мое такси притормозить, как к нам устремляются два репортера.
Офигеть, комментирует таксист.
Бросив ему несколько смятых двадцаток, я отодвигаю в сторону роликовую дверь. На меня обрушиваются вспышки фотоаппаратов. Перебросив через плечо сумку, я бегу к дому. Репортеры не отстают.
Извините, обращается парень с микрофоном. Что вы можете сказать по поводу убийства?
Вы знакомы с Кит Мэннинг-Страссер? перебивает его другой голос. Это правда, что это она обнаружила тело Грега?
Как вы считаете, это она сделала? кричит еще кто-то. Это из-за имейлов?
Входная дверь не заперта, я распахиваю ее и, влетев внутрь, захлопываю за собой. Кто-то принимается звонить. «Вы очумели! ору я сквозь закрытую дверь. Еще даже семи нет!»
Заперев дверь на засов, я захожу в дом. Запах в прихожей все тот же, что и в нашем с Кит детстве: пахнет кожей, пылью, полировкой для мебели. На перилах зазубрина здесь Кит, упав, отколола себе кусочек зуба, когда мы запускали воздушного змея в коридоре. А напротив батареи пятно здесь я просидела, кажется, много-много дней, когда узнала, что какой-то пьяный водитель убил маму. Я зажмуриваю глаза. Это уже слишком.
Слышится скрип. Сначала я чувствую запах папиного «Олд Спайса» и только потом вижу его самого.
Уилла, он выходит из кухни, раскинув руки. Глаза его печальны. Спасибо, что приехала.
С Рождества, когда папа сел на диету, «чтобы избавиться от пивного живота», он похудел еще сильнее. Его рыжеватые волосы, обычно такие ухоженные папа был редким мужчиной, готовясь к выходу в свет, он тратил на это больше времени, чем мама, сейчас торчат во все стороны, почти как у Эйнштейна. Подхожу ближе, и он крепко обнимает меня. Я чувствую то же, что обычно: мы далеки, как два острова, и давно уже не можем похвастаться, что знаем друг друга.
А где Кит? я отстраняюсь.
Спит.
Я киваю. Трудно представить, какой денек вчера был у Кит: больницы, морги, полицейские участки, похоронные агентства. И в собственный дом на Хейзел-лейн она вернуться не может, пока там копошатся судмедэксперты. Наверняка вчера ей пришлось что-нибудь принять, чтобы отключиться. Я бы так и сделала.
Ну, мне сейчас надо ехать в колледж разбираться с этой хакерской атакой, папа трет переносицу. Ты слышала?
Еще бы. Я у себя на работе каждый день о таком слышу.
Китти этого не делала, ты же знаешь.
Я пристально изучаю резные перила. Сначала я решаю, что отец говорит, что моя сестра не взламывала компьютеры, но потом соображаю: это он об убийстве Грега.
Я-то знаю, отвечаю я.
Мы должны ее уберечь. От сплетен. Кто же это совершил? Так или иначе, он до сих пор на свободе.
Да уж, этот слоган определенно поднял бы Олдричский университет на первое место в рейтинге лучших колледжей США по версии «Ньюс & Уорлд репорт»: «Сперва взлом электронной почты, а там и серийные убийства!» Я вздыхаю.
Иди, папа. Ты там сейчас нужен.
Ты уверена? в его глазах тревога. Сомнение.
Я киваю.
Я побуду с Кит. Не переживай, и я внимательно вглядываюсь в его исхудавшее лицо. А вот ты ужасно выглядишь. Ты хоть высыпаешься?
Конечно.
Ешь нормально, не голодаешь?
Неожиданно нас прерывают.
Тетя Уилла? слышится удивленный голосок.
На лестничной площадке стоит девятнадцатилетняя дочь Кит, Сиенна. За ней, словно русская матрешка поменьше, которая могла бы идеально вписаться в свою старшую сестру, стоит шестнадцатилетняя Аврора. Только сейчас я вспоминаю: отец сказал мне по телефону, что девочки тоже живут у него даже Сиенна, которая фактически могла бы съехать к себе в студенческое общежитие. Они похожи, но контрастны, как фотография и ее негатив: Сиенна белокожая блондинка, а у Авроры оливковая кожа, как у ее отца Мартина, но у обеих одинаковый, с чуть приподнятыми уголками, разрез ясных глаз, пухлые губы и округлые лица. Аврора, как всегда, щуплая, словно балерина, а Сиенна одета в черное платье в обтяжку, подчеркивающее ее формы. Черт побери. Когда она-то успела?
Господи, я бросаюсь к ним. Девчонки.
Смесь ароматов чуть не сшибает меня с ног: фруктовая пена для ванны, кисловатый запах залежалого постельного белья, приторно-сладкие шампуни. Они замерли в моих объятиях, как деревянные. Кожа у обеих холодная. Сиенна дрожит.
На ступенях выше нас раздается кашель это Кит, которая стоит, обхватив себя руками. Под глазами у нее круги, вид несколько одуревший. Хотя она тепло одета в толстый бежевый кардиган и плотные пижамные штаны, все равно зябко кутается с таким видом, будто всю ночь гуляла в метель. При виде меня она резко останавливается, широко открыв глаза.
А ты что здесь делаешь?
Кто-то рядом ахает. Возможно, я сама. Не такой встречи я от нее ждала.
Но, если подумать, я вроде как это заслужила.
9
Кит
Пятница, 28 апреля 2017
Прости, спохватившись, говорю я Уилле. Я не то хотела сказать. Это просто от неожиданности. Нормально, отрывисто бросает Уилла и отворачивается. Ладно. Давайте уже уйдем с этого сквозняка, а? Кофе хотите? Она направляется в кухню, а я все стою, облокотившись о перила. Уилла. При одном ее виде у меня на глаза наворачиваются слезы. Я так редко ее вижу. Она появляется только по печальным поводам похороны, несчастные случаи, разводы, так что ничего удивительного, что меня разом охватывают воспоминания о грустных моментах наших встреч. Но не только это. Уилла ниточка к моему прошлому. Ниточка к маме. У нее мамины глаза, и они смотрят на меня. Вот только не знаю, о чем она думает. Кто виноват в эмоциональном разрыве между нами? Хотя, может, и никто не виноват. Может, мы просто обычные сестры, только общаемся меньше, чем стоило бы. И все же из-за этого ее появление здесь и сейчас выглядит даже еще более значимым. Я уверена, что ей не хотелось приезжать. И понимаю, что сесть в самолет было для нее настоящей жертвой. У меня перехватывает дыхание от смеси неловкости (из-за одолжения, о котором я не просила) и благодарности (она пошла на неудобства и трудности ради меня).
А еще от того, что Уилла здесь все происшедшее становится реальным. Грег мертв. Его кто-то убил. Я не знаю, почему это произошло, чем было продиктовано и планирует ли убийца нанести новый удар. Я даже не знаю, насколько близко была от собственной гибели. Я уже поняла, что, пока полиция ищет настоящего преступника, они могут подозревать меня по крайней мере, немного. С появлением Уиллы прошедшие несколько дней вдруг перестают казаться сном. Это все по-настоящему, реальнее и быть не может.
А я совсем не готова с этим разбираться.
Уилла хлопочет на кухне, она ориентируется на ней с закрытыми глазами отец годами ничего здесь не менял. На ее маленьком лице с заостренными чертами, как обычно, ни капли косметики. В рыжевато-каштановых, подстриженных до плеч волосах я вижу светлые пряди скорее всего, они просто выгорели на солнце, потому что Уилла не жалует салоны красоты. Ее подтянутое, спортивное тело в легинсах и коротком худи, открывающем тонкую талию, излучает здоровье. Меня поражает, что она до сих пор не замужем. Понимаю, конечно, что в Лос-Анджелесе полно изящных красоток с внешностью супермоделей, но Уилла даже среди них выделяется.
Приготовив кофе, она берет две кружки, выходит в коридор и уверенно направляется в дальнюю комнату, наше с ней любимое место. Здесь мама дала волю своим дизайнерским талантам: обивка мебели яркая, пестрая, предметы не подходят друг к другу. Полки забиты птичьими гнездами, сосновыми шишками, фигурками из резного дерева, поделками из старых яичных упаковок (мы с Уиллой делали их еще в детском саду). Здесь же старый бакелитовый телефон с диском из шестидесятых и диорама: две крошечные фигурки из игрушечной железной дороги заключены в стеклянные пробирки, они тянутся друг к другу, но не соприкасаются. В углу свалены старые мамины альбомы для рисования. На мольбертах у стены пара незаконченных картин. Это натюрморты, изображающие всякую всячину на нашем старом кухонном столе. Время не коснулось этой комнаты. Здесь по-прежнему 1997-й год той роковой аварии.