Это граница Канады! Вы едете из Соединённых Штатов Америки! Но там вашу машину не пропускали, я только что с ними связался! Как вы здесь оказались? несчастного трясло от неразрешимой головоломки, он был на грани помешательства.
Мы искали улицу Уэст Уайандотт, снова повторил я. А на мост проехали вот за этой будкой. Потом мы поняли, что заблудились и развернулись. Мы не знали, что это граница, сказал я, сохраняя идиотское выражение лица.
Пограничник долго смотрел на дыру за его постом, сквозь которую проехал бы и танк. Было видно, что он анализировал информацию, но что-то в его голове никак не сходилось. Неожиданно он успокоился и посмотрел на нас с любопытством, как если бы перед ним стояли инопланетяне.
Откройте багажник, сказал он.
Вереница газетных заголовков снова побежала у меня перед глазами. Мы с Селивановым, теряя равновесие, подошли к багажнику, и я медленно открыл его. Жана-Луи там не было
Ух, ёпт! вырвалось у Селиванова.
Убирайтесь отсюда! бросил нам офицер и зашагал в сторону поста. Stupid Russians! буркнул он себе под нос.
* * *
Мы вернулись к стриптиз-бару с неоновыми девицами на фасаде, где, предположительно, потеряли Жана-Луи, когда пошли есть. Теперь предстояло его найти.
Это же надо! Вот так взять и просрать карлика! переживал Селиванов. Катя теперь подумает, что нам вообще ничего доверить нельзя!
Мы обошли несколько баров, но Жана-Луи нигде не было. Начинало темнеть. На улицах стали появляться проститутки.
Как думаешь, сколько они тут стоят? Чисто теоретически? спросил Селиванов. И, не дожидаясь ответа, продолжил: Наверняка, он уже дома. Они всегда возвращаются домой. Давай уже найдём эту улицу Уэст Уайандотт, он не пояснил, кто такие «они» и почему они всегда возвращаются.
Дверь открыла маленькая девушка, видимо, подруга Жана-Луи. А потом на пороге появился и он сам. Нас он поначалу даже не узнал, поэтому пришлось напоминать, кто мы такие.
А здесь вы зачем? хмуро спросил Жан-Луи. Выглядел он неважно.
Твои друзья дали адрес и просили тебя проведать, соврал Селиванов. Наш мотель по пути.
Друзья? Чего это вдруг? Такое первый раз. Ни до кого из них дозвониться не могу. Перепились, как черти. Какие-то дебилы меня сегодня похитили. Наверное, хотели вывезти из страны и продать в какой-нибудь цирк.
У него паранойя, вступила в разговор девушка. Кому ты нужен? Каждый раз придумываешь разные истории!
Говорю же тебе, очнулся в багажнике машины! Хорошо, что не связали, и я смог открыть его изнутри! Еле ноги унёс!
Мы пожелали Жану-Луи и его подруге спокойной ночи.
Когда мы добрались, наконец, до своего мотеля, позвонила стриптизёрша Катя. Она спросила про Жана-Луи. Я сказал, что всё хорошо, и он давно дома. Катя поинтересовалась, можно ли сделать копию её интервью, чтобы порадовать родителей в Питере. Я пообещал. Уже перед сном решил проверить качество отснятого за день. Дошло дело и до Катиного интервью. Звук записался хорошо. Катя рассказывала про родителей, Питер, Канаду, бойфренда и свою работу. Вот только Селиванов, вместо того, чтобы по моей просьбе снимать лицо Кати, сделал всё наоборот. В кадре была нижняя часть стриптизёрши, на которой отсутствовали трусы. На протяжении всей съёмки оператор делал «наезды» и «отъезды» объективом. Короче, это было интервью с говорящей вагиной. Ругаться с Селивановым сил уже не было. К тому же, он давно спал в своём номере.
Уже в Торонто, накануне вылета, мы набрели на магазин для больших людей. В нём оказались кроссовки 58 размера. Правда, они были выставлены в витрине как реклама. Мы с Селивановым уговорили продать нам их для одного грустного, одинокого великана из России.
июнь 2021Трусы для «Авроры»
В детстве отец часто называл меня лодырем и тунеядцем. Он говорил, что из меня ничего не выйдет, потому что я не умею и не люблю трудиться. В школе учусь так себе на тройки, на дачу в выходные выезжаю без задорного огонька, с «кислой физиономией», и вообще не хожу ни в какие кружки и спортивные секции. Далее, как правило, следовали рассказы о его голодном детстве, пережитой оккупации и бедном студенчестве. Несмотря на всё это, он стал не только человеком, но и директором крупного предприятия.
Вот ты о чем в жизни мечтаешь? Кем хочешь стать? строго спрашивал отец, затягиваясь «Герцеговиной Флор», любимыми папиросами Сталина.
Ну, я хочу стать настоящим человеком, уклончиво отвечал я.
А что для тебя значит стать настоящим человеком?
Это значит, получить хорошее образование и устроиться на интересную работу.
А какое образование ты хочешь получить? Кем ты хочешь стать? снова спрашивал отец, начиная выходить из себя. Тебе что-нибудь вообще интересно?!
Этого я не знал. Отец безнадежно махал на меня рукой сквозь сизый папиросный дым, и на этом разговор заканчивался.
Вырастила лодыря, бубнил он маме на кухне, целый день шляется со своими друзьями по улице, ничем не интересуется, вот посмотришь, до чего это доведет! Столько кружков, секций всяких вокруг, все дети куда-то ходят, музыкой занимаются, языки изучают, а ему лишь бы гулять! Собаку завел так даже не занимается ей! Хотя бы дрессировал, что ли!
Пёс, которого я подобрал на улице, был хромой помесью дворняги с овчаркой и дрессироваться не желал. Бегал везде хвостом за мной и моими приятелями. Я назвал его Вулканом, но Вулкан оказался сукой во всех смыслах этого слова и через полгода предательски ощенился (даже не знаю, когда успел, то есть успела залететь). Это послужило мне еще одним укором:
Мало того, что ты пол собаки не можешь правильно определить, ты за ней даже не следишь! Полная безответственность! гневно выговаривал мне отец, отправляя пристраивать в «добрые руки» подросших щенков. А я думал, каким образом я должен следить за Вулканкой, которую так и не стал переименовывать.
Однажды, когда отец в очередной раз называл меня лодырем и тунеядцем, я неожиданно для себя заявил, что записался в судомодельный кружок. Вырвалось это случайно, видимо, хотелось хоть чем-то угодить отцу, заслужить одобрения. Новость произвела на отца такое же впечатление, как на японцев, если бы они услышали, что Россия собирается наконец-то отдать им Курильские острова. Отец оторвался от передовицы «Правды» и недоверчиво посмотрел на меня поверх газеты так, что я тут же пожалел о сказанном. Мокрой, холодной толпой побежали противные мурашки снизу вверх по моему позвоночному столбу.
Это правда? отец прищурился и длинно затянулся сталинской «Герцеговиной», испепелив папиросу до середины.
Правда, как можно спокойнее ответил я и почувствовал, что теряю сознание. О том, что такой кружок существует и даже находится в соседнем дворе, в клубе «Юный техник», я знал. К нам в школу приходил агитировать заниматься там плешивый старик в драповом пальто с каракулевым воротником.
И почему ты решил заняться судомодельным делом? отцу нужен был мотив.
Мне всегда были интересны корабли, врал я, и ноги мои подкашивались, а в глазах темнело. Как знать, поступлю потом в Водный институт, буду строить настоящие суда, такой наглости я и сам от себя не ожидал, но было уже поздно.
Отец отложил газету в сторону, и какое-то время смотрел на меня молча, как коллекционер бабочек на какую-нибудь редкую чешуекрылую мадагаскарскую уранию, за которой охотился полжизни, а обнаружил у себя дома в пыльном шкафу. Недоверие, какое обычно возникает по отношению к вокзальным цыганам, еще плескалось в отцовских глазах, но вместе с тем в его взгляде зародилось и что-то новое для меня. Я видел, как здравый смысл борется с родительскими чувствами. Наконец, победили последние. Глаза отца увлажнились, а голос потеплел:
Молодец! Надо сказать, ты меня удивил. И очень порадовал! Труд, как известно, сделал из обезьяны человека. Каждый человек должен заниматься делом! видимо, от накатившего волнения, отец заговорил лозунгами.
Я еще не представлял, когда произойдет реинкарнация, и из обезьяны я превращусь в человека, но точно знал, что возмездие меня настигнет гораздо раньше. И избежать его можно лишь одним способом реально записавшись в судомодельный кружок.
В клубе Юных техников пахло свежей стружкой, краской и эпоксидной смолой. Поэтому, едва переступив порог, мне захотелось развернуться и удрать. Я очень хорошо разбирался в этих запахах. Так пахнет тяжелый, адский, эксплуататорский труд. Так пахло у нас на даче, куда отец вывозил семью в полном составе каждые выходные с ранней весны до поздней осени. Помню, в фильме «Подкидыш» героиня Раневской спрашивает девочку: «Скажи, маленькая, что ты хочешь? Что б тебе оторвали голову или ехать на дачу?» Так вот у меня был примерно такой же выбор. Мы никогда не жарили шашлыков на даче и не принимали там гостей. На даче мы пахали, сеяли, пропалывали и постоянно что-то перестраивали. Отцу, выросшему на селе и пережившему голод, все время хотелось вырастить своими руками что-нибудь съестное. Это успокаивало. Мама, моя старшая сестра и я обязаны были в этом ему помогать. Каждый раз отец устанавливал план и распределял работу между членами семьи. Если план выполнен, а еще лучше перевыполнен, у отца было хорошее настроение. Если сделать что-то не успевали, все обвинялись в саботаже.
Лодыри! пыхтел отец «Герцеговиной» и зло сплёвывал в траву. Вам лишь бы ничего не делать! Лишь бы всё танцы-шманцы, погулять да поспать подольше! А что зимой жрать будете?!
Жрать, в принципе, было что, но осенью погреб в гараже забивался под завязку картошкой, морковью, кабачками, огурцами, помидорами, которые удалось вырастить «своими руками». Что-то солилось и мариновалось, что-то хранилось так. Съесть все к весне не успевали. Половина картошки прорастала, и ее выбрасывали, банки с солениями пучились и взрывались, но весной все начиналось снова. Однажды я взял на себя смелость и подсчитал, во что обходится семейному бюджету «выращенное своими руками». Бензин, саженцы, семена и удобрения вышли гораздо дороже, чем стоило бы купленное на рынке, даже без учета моего бесплатного рабского труда и времени, которое можно было употребить, например, на футбол. Показав расчеты отцу, сильно пожалел:
Лодырь! Тунеядец! кричал он. По математике больше трояка никогда не было у него, а вот не поленился, подсчитал! Ты бы лучше трудился, чем придумывать всякие поводы, как отлынивать от работы!
* * *
Вы пришли записаться в кружок, молодой человек? раздался голос откуда-то сверху. Задрав голову, я увидел того самого старика, что приходил к нам в школу. Только теперь вместо драпового пальто на нем был синий промасленный халат. Старик неуклюже балансировал руками, стоя под самым потолком на высоченной стремянке. В одной руке у него была длинная деревянная линейка, а в другой карандаш. Рискуя свалиться вниз и сломать шею, он делал какие-то метки на стене. Со стороны казалось, что старик дирижирует невидимым оркестром.
Да, мне бы записаться, обречёно сказал я. В кружок.
Звали старика Евгений Михалыч. За глаза ученики называли его Металыч. Трое пацанов, один моего возраста, лет двенадцати, с белым, как у Буратино, чубом, и двое чуть старше, уныло шкурили настоящий небольшой бот. Металыч рассказал, что занятия проходят по вторникам и субботам, что теперь вместе со мной в кружке числится девятнадцать человек, и поведал, что через месяц пройдут соревнования по малым моделям судов на резиновых моторах. Это когда винт корабля приводится в действие резиновым жгутом из многочисленных тонких резинок, известных в народе как «авиационки». Накрутил винт по часовой стрелке, положил кораблик в ванну или бассейн, отпустил и он плывет. В конце Металыч сказал, что если я успею за месяц что-нибудь соорудить, смогу даже участвовать в соревнованиях. Я кивал головой и обещал участвовать, а уже в субботу прийти шкурить бот вместе с мальчиком-Буратино и его грустными друзьями. На том и расстались.
Разумеется, в субботу я никуда не пошел. Не пошел и во вторник. Вскоре я вовсе забыл и про клуб «Юный техник», и про Металыча, и про малые суда на резиновых моторах.
Какое-то время я не слышал от отца слов «лодырь» и «тунеядец», и жил вполне себе безмятежно. Но однажды, за вечерним чаем, отец спросил, заговорщицки подмигнув:
Ну, как успехи? Скоро что-нибудь продемонстрируешь?
Отец редко бывал дома в хорошем настроении. И мне очень не хотелось его портить, поэтому я стал лихорадочно соображать, что он имеет в виду и чего такого я должен продемонстрировать. Пытаясь выиграть время, на всякий случай ответил неопределенно:
Думаю, скоро.
Над чем же сейчас работаешь? Тебе уже дали первое задание? не унимался отец и подмигнул мне вторым глазом. Мама с сестрой заинтриговано молчали. А я, вспотев от напряжения, вглядывался в отца, пытаясь прочитать его мысли, и не мог. Наконец, придав голосу торжественность, отец объявил семье:
Думал, так и будет по улицам шлындать, а вот, каким-никаким делом занялся. В кружок записался, судомодельный.
Как обычно в таких случаях, мурашки размерами со слонов в панике забегали по моей спине вверх и вниз. Сестра с мамой отставили в сторону чашки с чаем и посмотрели на меня весьма подозрительно.
От страха я как всегда начал врать. Я долго что-то нёс про запах свежей стружки, краски и эпоксидной смолы совсем, как у нас на даче! Про фантастические новые ощущения, когда делаешь что-то своими руками, про Металыча и маленькие модели кораблей на резиновых моторах почти как настоящие. Наконец, войдя в раж, как всегда, неожиданно для самого себя, выпалил про соревнования, до которых оставалось меньше двух недель, и в которых я мог бы участвовать. На словах о соревнованиях взор отца затуманился, и я испугался, что сейчас он прослезится. Лучше бы уж называл меня лодырем и тунеядцем.
Неожиданно! сказала мама. Корабли тебя раньше никогда не интересовали.
И с чем же ты будешь выступать? взяв себя в руки от внезапно накатившей гордости за сына, спросил отец.
Нам сказали, что нужно сдать по пять рублей на заготовки, из которых мы будем делать свои корабли. Это что-то вроде специальных наборов-конструкторов, у меня оставалась последняя надежда, что кто-то из домашних возмутится дороговизной проекта. Происходило всё в то советское время, когда буханка чёрного хлеба стоила восемнадцать копеек, а билет на взрослый иностранный фильм, где иногда мелькали женские сиськи пятьдесят.
Так что же ты молчал? Времени-то совсем не остаётся! Стеснялся?
Я скромно кивнул. Отец потянулся к портмоне. Торжественно достав оттуда красненькую десятку, вручил мне со словами: «Сдачу оставь себе». От стыда я готов был провалиться сквозь землю, а точнее, прямо в квартиру старого еврея Купермана, который жил под нами и по ночам играл на трубе, не давая никому спать. Но ничего такого не произошло. Вместо того, чтобы провалиться к Куперману, я понуро взял десятку и вышел из-за стола, поблагодарив сразу и за ужин и за деньги.
А какой корабль ты собираешься строить? поинтересовался отец мне вслед.
Крейсер «Аврора», не задумываясь, ответил я, вспомнив строки из известной песни.
Червонец был истрачен быстро. Со своими приятелями одноклассниками Вовкой Удаловым и Вадиком Бешевым, которого все называли Бешеным за хулиганские выходки, мы целую неделю не знали нужды. Деньги шли на сигареты, кино, аттракционы, пару раз сходили в кафе. К концу недели от десяти рублей осталось семьдесят пять копеек. Вадик предложил купить пачку сигарет «Космос» за семьдесят копеек, на «чёрный день», что и было сделано. Тем более, приближение этого дня я уже чувствовал. Я надеялся, отец не вспомнит про соревнования, но за четыре дня до них он, пожелав мне спокойной ночи, спросил, снова подмигивая одним глазом: