Но опасения относительно тевтонцев оказались излишними, и уже зимой следующего 1229 года Юрий Всеволодович решил закончить начатое: привлёк силы мокшанского князя Пуреша, дружины брата Ярослава, муромского князя Юрия Давыдовича, Всеволода Константиновича и Василько Ростовского, сам возглавил поход и двинулся на Пургасову волость. Нападение было стремительным, инязор Пургас не успел даже оповестить своего главного союзника великого хана Булгарии, войско разбили, взяли множество пленных.
Однако и тут не станем забывать, что со времени попытки владимирского похода 1228 года прошло всего несколько месяцев, русичи изрядно припугнули мордву и ушли, оставив сторожевые заставы. Почему же нападение союзников стало стремительным, неожиданным? А что касательно оповещения союзников булгар, то они ради продления мирного договора с Владимиром ещё на шесть лет отказались от поддержки мятежных эрзя.
Словом, Пургас сам безобразничал, и за это пришлось ответить, ответить настолько серьёзно, что, кроме вылавливания по лесам одиноких заблудившихся русских ратников и жестокого глумления над ними, эрзя ничего не оставалось.
Случаи были настолько вопиющими, что о них шёпотом друг другу рассказывали сами возмущённые мордовцы. Дошло и до ушей владимирского государя.
Юрий Всеволодович был не злым, не жестоким и не коварным. Потому его приказ в полон не брать никого восприняли как жёсткую необходимость. Врага действительно не щадили.
Летом 1229 года, при содействии мокшей Пуреша, владимирцы довершили полный разгром Пургасовской волости.
В отместку Пургас, уже при поддержке половцев, пытается организовать полномасштабную осаду оплота русской силы в мордовской земле, но пришлось ограничиться разорением нижегородской округи Да и ладно бы просто пограбил, дело привычное, но инязор эрзя вновь совершил непростительный грех: он сжёг монастырь Святой Богородицы, располагавшийся за стенами города, и разрушил церковь Спаса, стоявшую на пригорке.
После такого святотатства на него поднялись все: русские смерды, крещёные эрзя и мокши и даже половецкие разбойники. Пургас решил оставить стены города в покое (осада не задалась), отсидеться в лесах и подкопить сил Но не в этот раз. По пути следования его настиг сводный отряд, состоявший из мокшей Атямаса (сына Пуреша), русских добровольцев и котяновских половцев. Эрзя так побили, что затихли они на целых три года.
Последнее восстание мордвы относится к 1232 году. Пургас собрал оставшиеся силы, привлёк половцев и готовился напасть на Нижний Новгород. Русская разведка сработала вовремя, владимирцы нанесли упреждающий удар силами сводного полка под руководством княжеского сына Всеволода Юрьевича, вместе с которым выступили князья рязанские и муромские. Мордва защищалась, не щадя себя, но силы были неравными, избиение, как говорят источники, было страшным
Оставшись без поддержки булгар в разгромленных землях, инязор Пургас не сложил оружие и не сдался на милость победителя. Но и сражаться в открытую не оставалось сил, потому вновь укрылся в лесах и стал собирать оставшихся в живых».
Мы видим, насколько беспристрастны наблюдения и выводы Абдуллы Черемшана. Думается, в их правдивости сомневаться не приходится. И вот почему. В Великом городе поговаривали о тесной дружбе писателя с военным разведчиком Аблас-Хином, который после Бараньей битвы получил титул эмира.
И хотя последние сообщения о кровавых сражениях между противниками относятся к началу тридцатых годов, но и в год битвы при Калке отношение к русичам в этих краях назвать сердечным очень сложно.
И всё-таки смоленские, черниговские, рязанские гости неизменно стремились в Булгарию, ибо там, в стольном Биляре и не стольном Булгаре, пересекались все основные торговые пути того времени: Византия и Кавказ, Индия и Китай, Средняя Азия и Персия, Западная Европа и Скандинавия.
Проще говоря, на булгарских рынках было всё!
Тоска о неволе
Мустафу провожал Трофим.
Друже, брате, говорил он горячо, да останься ты у меня хоть на седьмицу, а?
Тут же спохватился:
Ну, не на седьмицу, так хоть на пару деньков? Отдохнёшь маленько, в себя придёшь толково, чтоб перед родичами своими предстать по-человечьи.
Нет, хочу, чтобы меня видели таким, каким меня сотворила неволя, отвечал Мустафа. Не стану лукавить К чему это?
Он робко похлопал Трофима по плечу.
Да, христианин, ты действительно стал мне братом и даже больше брата! Радуюсь, что ты в таких новых одеждах, что сам князь рязанский обещал тебе трудную службу. Радуюсь многократно!.. Но я уже почти дома. Пять лет, дорогой Трофим, пять долгих лет! повторил проникновенно. Боюсь, что меня похоронили и оплакали, а моя верная Айгуль стала вечной вдовой. Прости, мой друг, мой брат, мы ещё увидимся.
Он поклонился Трофиму, прижав руку к сердцу.
Да чего уж там, расстроенно пробормотал рязанец. Айда найдём главного.
Им указали на середину каравана, на крытый расписной возок.
В нём дремал широкий булгарин с толстым лицом и двойным подбородком.
Друзья отметили, что, даже дремля, он оставался важным.
Господин, обратился к нему Мустафа.
Булгарин быстро открыл глаза.
Уважаемый, меня зовут Мустафа, я ваш земляк. Пять лет был в половецком плену, теперь хочу вернуться на родину, в наш Великий город.
Теперь Трофим не понимал почти ничего, ибо язык общения невольников и булгарский существенно различались.
Ты кто? спросил купец. Кто был до пленения в Великом городе?
Я гончар, господин! с жаром отвечал Мустафа. У меня был свой горн в Гончарном квартале, во Внешнем городе, у самой Билярки.
Во Внешнем городе это хорошо. А кто теперь владеет твоим горном?
Я надеюсь, что с моим горном всё в порядке. Вместо себя я оставил родного брата жены Рустама.
Мастера Рустама знают все в Великом городе Биляре! В том числе и я. Он уважаемый человек.
Господин, обрадовался Мустафа, а про его сестру Айгуль ты ничего не знаешь?
Нет, ничего, подумав, ответил купец. Совсем ничего.
Потом посмотрел в начало каравана и зычно дал команду на отправление.
Садись, гончар, рядом. Дорога будет длинной, длинной и тоскливой. Хочу услышать твои рассказы о неволе, о половецких нравах и обычаях, я любознательный. Ты там был, познал их, теперь едешь домой. Аллах велел помогать ближнему.
Прощай, брат! крикнул Мустафа. Свидимся ли?
Уверен, что свидимся, брат! Прощевай
Трофим помахал рукой и скрылся в толпе провожающих и любознательных.
На каком языке ты говорил с урусом?
Мы вместе были в неволе. Он дружинник рязанского князя. А язык
И Мустафа стал объяснять, что колодникам из разных стран надо было как-то общаться
Купец удивлялся, много расспрашивал, на что-то громко возмущался и даже сжимал кулаки, где-то смеялся.
Потом стал сам рассказывать, оказался словоохотлив.
Мустафа с удовольствием слушал. Он вновь и вновь погружался в переливы родного языка, наслаждался его звучанием и поражался, до чего же он, простой гончар, любит язык своей родины.
Тихо поскрипывали колёса телег, шуршали ветви деревьев, лениво перекликались возницы.
Иногда подбегали слуги, стражники, спрашивая то совета, то разрешения.
Купец со всеми общался ровно и благожелательно, ни на кого не ругался, не шумел.
«Хороший господин, подумал Мустафа, все его любят».
Он никак не мог отделаться от мысли, что купец этот кого-то ему напоминает очень сильно, и не только лицом, жестами, но и голосом.
Каждая моя поездка как боевой поход, гордо говорил купец. Я вкладываю все свои средства Ну, почти все, вплоть до последнего фальса[9], и везу товар урусам, ляхам или немцам. Там весь его продаю и покупаю то, чего у нас нет
Он задумчиво почесал затылок и продолжил:
У нас есть почти всё, но кое-чего всё-таки нету либо есть, но мало. Покупаю и везу домой И что мне остаётся делать, если на меня нападает всякая степная бишара[10], чтобы отнять нажитое и заставить мою огромную семью просить подаяние ради милости всемилостливого и милосердного Аллаха у Исмаилдана? Конечно, я сражаюсь, как лев. Мой меч всегда при мне.
Он бережно погладил обшитые сафьяном ножны.
Хвала Аллаху и нашему повелителю великому хану Чельбиру, дороги безопасны. С урусами заключён шестилетний договор, хотя я сильно сомневаюсь, что они станут его блюсти; дикие половецкие разбойники разбиты и рассеяны по бесконечной Степи; мордва пургасовская, по землям которой мы будем ехать вскоре, наши верные союзники.
Он придвинулся ближе к Мустафе и доверительно прошептал на ухо:
Правда, союзники эти легко могут побить и отобрать нажитое, но, как друзья, не всё И винить их трудно лесные бродяги, дикари, не познавшие света истинной веры.
Мустафа всё ещё пытался вспомнить, кого ему напоминает словоохотливый купец, но не мог. Потому решился спросить:
Уважаемый, а как ваше имя?
Меня зовут Ахмет, услышал гордый ответ.
Точно жаром полыхнуло в лицо: действительно, Ахмет. Вот на кого похож этот отчаянный человек с благородным и добрым сердцем. Добрым, да А кто бы ещё отважился взять в попутчики бывшего колодника и усадить его рядом с собой?
«Бывшего?» подумалось вдруг. Кто его знает? Кажется, привычка к неволе успела укорениться в нём прочно и никак не отпускала. А когда она отпустит? Наверное, для этого надо, чтобы семья была с тобой, или много сложных и опасных дел.
Мустафа вспомнил, что после первых дней пешего пути по Дикому полю с Трофимом он всё ещё ощущал себя колодником, которого погнали на работу далеко за пределы айлага[11].
День за днём чувство это притуплялось, сменяясь какой-то острой, щемящей тоской, природу которой Мустафа не понимал.
Поделился с Трофимом.
Рязанец с грустью признался, что чувствует то же самое. И даже пошутил, что ему не хватает колодок.
Горькая шутка!
Ощущение свободы вливалось в него понемножку, приходило крохотными шажками; его нельзя было торопить, дабы не загубить совсем, оставалось выжидать и надеяться.
Первое время неволи он беспрестанно думал о жене. Молодому, крепкому организму не хватало женской заботы и ласки.
Потом стал думать о жене и детях.
Потом только о детях.
Ему рвали сердце плач и вскрики половецких детей, он сразу вспоминал своих и горько сожалел, что чего-то им недосказал, не предупредил, был излишне строг и привередлив
Но вскоре и эти думы отошли, потому что всё острее понимал: спасения нет, неволя это навсегда, из неё не вырваться.
А каждодневный тяжкий труд, издевательства и побои иссушают любые чувства, убивают человека в человеке, делая его бездушной тягловой скотиной.
Однако город свой в беспокойных снах видывал часто.
А Исмаилдан, возведённый благословенным повелителем древних булгар Алмушем Джафаром, чаще других.
Биляр представал в его памяти на склоне дня, всегда почему-то перед закатом. Мустафа, усталый, но радостный, идёт от своего горна домой.
Открывает ворота, а ему навстречу бегут два сына Рахим и Керим; младшенький Селим семенит чуть поодаль, он только начал ходить, хнычет, потому что не желает отставать от старших, хнычет и протягивает руки к отцу.
Мустафа вздрогнул и очнулся, понимая, что плачет.
«Вспомнил, думал лихорадочно, вспомнил имена своих детей, хвала Аллаху! Вспомнил? Или никогда не забывал?»
Он с новым для себя радостным чувством думал о том, что теперь многое успеет дать своим детям: предупредить, досказать, не быть излишне строгим.
Они отомстят
Всего один раз купеческий караван остановила мордовская застава инязора (князя) Пургаса.
Десяток крепких, суровых воинов в белых полотняных одеждах, поверх которых русские кольчуги, простоволосые, с устрашающими дубинами в руках и большими луками за плечами.
Старший подошёл к Ахмету, коротко проговорил что-то, после чего Ахмет хлопнул в ладоши. Видимо, такое уже бывало.
Прибежал служка.
Получив распоряжение, умчался, вернулся уже с помощниками, которые несли огромный мешок с едой и средних размеров дубовый бочонок.
Рязанская брага, посмеиваясь, сказал Ахмет Мустафе, эрзя её любят так, как самих рязанцев никогда не любили и не полюбят.
По мере приближения к родному городу в Мустафе начал просыпаться истинный булгарин: с одной стороны спесивый и непреклонный, серьёзно полагающий, что лучше его страны нет на свете, с другой по-настоящему любящий эту самую страну, понимающий, что в ней есть не только хорошее, но и неприглядное. Например, налоги с ремесленного люда или подслушники, которые шастают по базарам, подслушивают, не забывая что-то прикарманить с лотков, а главное, имеют право вызвать стражу и арестовать неосторожного на язык человека, сболтнувшего лишнего, и запереть его в зиндан на долгое время.
Но первое только мелькнуло птицей и ушло, второе требовало ответов.
Захотелось узнать, что произошло с его Великой Булгарией за прошедшие пять лет.
С урусами недавно крепко воевали, рассказывал Ахмет. Наши доблестные воины Аллаха так рассвирепели, что взяли два ихних города Муром и Устюг. Да. Продержались в них почти три месяца. Вот тебе и грозные урусы.
А потом что?
Потом брат владимирского князя пришёл с огромным войском, наших выгнал, взял наш великолепный Ашлы (Ошель). Что они там только не творили! Вай-вай
Ахмет закрыл лицо руками и покачал головой, горестно чмокая при этом.
Пограбили, побили и ушли. Взяли столько добычи, что унести невозможно.
Ну так всё-таки унесли?
Унесли. Но потом пришёл черёд этих самых наших гнилых союзников эрзя. Они подстерегали урусов по лесам, били нещадно и добычу забирали обратно.
Неужели возвращали нашим добрым булгарам?
Нет, конечно. Нам, честным булгарам, истинным мусульманам, ничего не вернулось, зато многие урусы лишились добычи.
Сейчас войны с Владимиром у нас нет?
Сейчас у нас мир, но если правоверный хан Чельбир наберёт достаточно сил, то о мире можно будет благополучно забыть.
Почему ты так думаешь?
Потому что надо своё забирать назад! выпалил Ахмет. Два года назад эти дети Иблиса на наших исконных землях основали Новый город. Новый! Представляешь? На наших землях, разрази их гром!
Построить город не выпить ковш браги, много времени надо. Почему их с наших исконных земель не прогнали наши доблестные казанчии?
Наши казанчии особенно доблестны именно тогда, когда надо выпить ковш браги, небрежно ответил Ахмет, но тут же спохватился. Вот я и говорю: выпьют они браги и, вдохновлённые нетленным словом хана Чельбира, погонят урусов до самого Владимира или Рязани Не знаю. Но погонят.
Сердце Мустафы заныло. Он попытался представить, что они с Трофимом смертельные враги. Попытался, но не смог.
Уважаемый Ахмет, спросил купца, а за что ты так сильно не любишь урусов?
Заметно, да? поёжился Ахмет. Лишь бы урусы не узнали, пока я в русских пределах.
Немножко заметно, ответил Мустафа. Скажи, ты с ними торгуешь, наверное, возишь им наши знаменитые сафьяновые сапоги, украшения, специи, приправы, они честно торгуют?
В торгах никогда не обманывают.
Вот видишь
Что «видишь»? Не надо на земли наши зариться. А торговать с ними даже интересно. Купец-русич иногда сам себя обманет, а другого никогда. Я им много чего вожу, даже оружие иногда.
Оружие? Урусы покупают наши мечи и щиты?
Мечи и щиты у них лучше наших. А у нас они иногда берут копья, луки и стрелы. Понимая, что лишнего разоткровенничался, Ахмет сделал поправку: Но больше никакого оружия я им не вожу, чтобы оно не повернулось против нас самих.