Сладил баньку, в которой временно и жил, пока рубил просторную избу.
Был он простым плотником, но человеком гордым, настоящим суздальцем; как и многие горожане, ратовал за восстановление прежнего статуса столицы княжества, утраченного стараниями Андрея Боголюбского, который всемерно возвышал Владимир: украшал его новыми храмами, укреплял оборонительными валами.
Глядя на всю эту красу и мощь, радовались только княжеские милостники, то есть те, кто получал от князя Андрея милость земли, дары, звания. Но бояре, видя усиление единодержавной власти и чувствуя на себе крутой нрав властителя, смотрели на всё с затаённой злобой.
Проще говоря, старые грады Ростов и Суздаль завидовали Владимиру.
«Они холопы наши, каменщики», говорили о владимирцах гордые ростовские бояре.
«Владимир наш пригород», твердили суздальские надменные, с серебряными обручами гривнами на толстых шеях.
«На чём старшие града сдумают, на том и пригороды станут» таков был древний обычай.
Теперь всё выходило иначе.
Обострились противоречия между старыми Ростовом и Суздалем и новым Владимиром. Это и было противоречие между старым родовым боярством и новым служилым сословием.
Поэтому после убийства великого князя в 1174 году, когда разгорелась кровавая борьба за владимирский стол, суздальцы, в том числе и дед Семён, ведомые боярином Андреем Фёдоровичем Голтяевым, выступали в поддержку его рязанских племянников, старших по возрасту Мстислава и Ярополка Ростиславичей.
С другой стороны выступали младшие Михаил (Михалка) и Всеволод.
Они-то и одолевали.
В 1176 году Михалка сгиб под серой завесой тайности, но Всеволод исхитрился и наголову расколотил войско Мстислава, а потом и рязанского князя Глеба, который вскоре умер в темнице.
Ростиславичей Всеволод лишил зрения и отпустил на волю.
Хотя какая же воля без света божьего?
Великокняжеский стол во Владимире, словно норовистого коня, оседлал Всеволод III Юрьевич.
Судьба Суздаля, таким образом, была решена, никакого князя ему не досталось, он просто вошёл в состав княжества, в наименовании которого сохранилось его славное название «Владимиро-Суздальское».
Горожане горевали крепко, но решили жить дальше.
В память о сгибшем старшем брате слободу у речушки Мжары, при её впадении в Каменку-реку назвали Михайловской, и отныне все, кто в ней проживал, стали княжьими людьми, неся тягости и повинности такого сословия.
Но, к немалой радости суздальцев, новый великий князь, прославленный народной молвой жесткосердным, стал по-отечески заботиться не только о стольном граде Владимире, но и о прочих градах. Суздаль особо привлекал его, и это сказалось во многом.
В 1194 году полностью обновили изрядно потрёпанную ограду Суздальского кремля.
То и лепо! восклицал дед Семён. Нас уже булгары сердито осаждали и похотели взять, когда Владимир только срубили малой крепостицей.
Денно и нощно трудился он над новым рубленым ограждением.
Маленький Федя приносил батюшке ядь[36] и с замиранием сердца взирал, как лихо летают стружки по сторонам, а отец топором так и метёт, поправит ремешок на волосах и опять, озабоченно шепча при этом:
Вишь, тын Мономахов. Был хорош, да стёрся весь, напрочен стал для борони нашей
А всего через пару лет, ровно в 1196 году, начался большой ремонт собора Успения Пресвятой Богородицы в кремле, тако же возведённого во времена Мономаховы и тако же зело обветшавшего.
Коренным суздальцам глядеть на сие обветшание было горько: Богородица считалась покровительницей Суздальщины. И на тебе великий князь не пожалел казны, затеяв огромное обновление главного собора.
Отрадным было и то, что для обновления собора звали мастеров «не от немец», а своих княжеских, епископских.
Любо и то, что сам великий князь Всеволод Юрьевич приехал в Суздаль, ходил в обитель Козьмы и Демьяна, что стоит при впадении Гремячки в Каменку, и самолично звал руководить артелью зодчих и каменщиков старого мастера Пантелеймона, что обретался в монастыре.
Пантелеймон хорошо помнил Мономаха и время, когда добрый старый Суждаль впервые украсился каменными строениями большим кирпичным собором Успения и княжьим двором при нём.
Старый мастер внял чести, оказанной ему, совсем немного покочевряжился и дал согласие. Руки и голова Пантелеймона потряхивались изрядно, но глаза и память оставались годными для великих трудов.
Великому князю Всеволоду Юрьевичу изрёк:
Когда б твой дед не звал святой собор возводить греков да иных немцев, а сразу покликал нас, грешных, ныне ремонт не приспел бы
Вот тогда-то я и стал примечать, что Федька не с соседскими мальцами бегает на валы або[37] в речке бултыхается, рассказывал дед Семён Алёше. Приходит вечером тихий какой-то, уставший и весь вымазан известью да глиной. Где платье извёл? Молчит. Да я и сам смекнул опосля.
Старый мастер Пантелеймон давно приметил задумчивого юнца, что внимательно наблюдал, как собор одевают в леса, как сдирают старую известь и краску. Приметил и то, как у него горят глаза.
«Искра Божья не иначе».
И понемногу стал привлекать к работам.
Да и то, Федя сызмальства восхотел стать здателем[38], всё время что-то строил из песка и камешков. Немного повзрослев, окончательно понял, что запах глины и алебастра нравится ему гораздо больше, нежели смоляных стружек.
Ко времени возвращения Алёши в родной град его отец Фёдор Семёнович руководил артелью, которая на месте собора Успения Пресвятой Богородицы, ибо «своды его впали бе», возводила новый белокаменный собор Рождества Пресвятой Богородицы повелением великого князя владимирского Юрия Всеволодовича, при личном участии и духовном руководстве епископа Симона.
Был собор Успения, на его месте вырастал собор Рождества, как огромное стремление к возрождению жизни, её новому течению во всей красе и шири. Ведь Пресвятая Богородица была покровительницей Владимиро-Суздальской земли.
Рождественский собор на многие века стал красой и гордостью Суздальского края, почти в первозданном виде дошёл до наших дней, став посланием наших далёких предков.
Алёша Суздалец тогда ещё не стал для своего города тем, кем Евпатий Коловрат уже был для Рязани: сын зодчего, внук плотника, ему готовилась участь либо того, либо другого.
Но не привлекали его мирные ремёсла с раннего детства, и запах смоляных стружек, равно как и запах глины, не волновал Алёшу. Юнец во снах видел себя на поле брани, с мечом в руке и луком за плечами. И не страшило его скопище врагов: он знал, что надо делать, где его место в строю, как прикрыть спину сотоварища.
Алёша паче всего возлюбил Ростов, там жила родная тётка, там он приохотился ходить в кремль смотреть на учебные бои дружинников, которыми руководил легендарный Олёша Попович.
Подчёркиваю, что Олёшей (первая буква «о») его звали только в народе и ближайшие други, но полное имя Александр.
Так вот, Александр Леонтьевич Попович и стал в ратном деле отцом Алёши Суздальца. Намётанным глазом определил он природную хватку поединщика в зелёном отроке.
Алёша не чистил конюшен поначалу, не затачивал копья и наконечники для стрел Добрыня Злат Пояс, Тимоня и сам Попович по очереди обучали Суздальца мастерству боя, каждый своими способами, готовя из него непревзойдённого бойца.
Алёша обладал изумительным качеством, неведомо как он мог любому противнику навязать свою манеру боя, а потом играть с ним, как кошка с мышкой, то есть самому решать, с какого удара убить, потому что, навязав свой бой, он мог убить либо обездвижить в любую минуту.
В те дни Владимир, Суздаль, Ростов, Ярославль, Переяславль и Галич (залесский) оплакивали витязей Олёши Поповича, павших на Калке.
Судьба милостливо обошлась с родителями Алёши Суздальца, которые знали, что он в дружине, но никто не ведал, что тоже ушёл на Калку, мол, ещё мал, потому остался при князе Василько Константиновиче, потом ходил с его полком в Чернигов и на место гибели северной дружины
Простым людям хотелось, чтобы витязей залесских хоронили не изменщики-бродники, а свои истинные русичи.
Так в народе говорили.
Так думали и родители Алёши Суздальца Фёдор и Марфа.
По мере приближения к Суздалю вечерело.
Солнышко уже показывало самый край земли, зацепившись за верхушки деревьев, и уходило всё глубже, лишая добрых людей своего божественного света.
Оруженосец Кондрат посмотрел в сторону заката, что-то неопределённо хмыкнул, пожав плечами.
Это означало: близится ночь и надобно поспешать
Кондрат вида лютого, нрава угрюмого, но ум имел живой, бойкий и на доброе слово всегда откликался добром.
Суздальцу предан по-настоящему, поклялся служить ему навсегда.
Да и что такое оруженосец русского витязя? Это отречение от себя самого.
Знакомство их вышло таковым.
Алёша, тогда младший дружинник князя Василько, приехал домой на три дня.
Ладно одет, при боевом оружии, на добром коне ехал он по родной Михайловской слободе, блаженно ловя на себе девичьи взгляды.
И вдруг увидел, что у высокой ограды терема боярина Андроника четверо дворовых, по одёжке видно, что из кремля, не спеша, деловито бьют одного большого и мохнатого.
С кремлёвскими никто не рисковал связываться, дело бесполезное, попахивает штрафом бояре в кремле знатные, им покровительствует сам великий князь
И в Алёше взыграло.
Не слезая с коня, прикрикнул.
Ты кто таков, шиша, чтобы кремлёвским указывать? не поворачивая головы, огрызнулся один из них.
Другой его сразу одёрнул и шепнул на ухо.
Все четверо сняли заячьи шапки, поклонились и ушли.
Пошто били? спросил Алёша.
А так просто, мол, упаду или нет.
Упал?
Нет.
Кличут как?
Кондратом.
Ты ж ведмедь, по виду взять. А эти кто? Мелки да прозрачны.
Тебе легко сказать, ты из полка Поповича.
Алёша удивился:
Откуда ведомо?
Этот шепнул другому, мол, не связывайся, бо все они в буести зашибить могут А ты ещё и с мечом.
Супротив таковых и меч обнажать соромно. Да и то малый меч, но и он лишь супротив ворога, а эти мшица. Неладно, когда забижают Он окинул взглядом Кондрата. пусть и немалых. Пошто сам по сопелке не сладил?
Сирота я, одному несподручно, всё одно зашибут.
Жаль стало Алёше Кондрата.
Привёл домой.
Мамынька накормила.
Упросил отца взять увальня камни колоть на щебень.
Так стала их приязнь.
После и в оруженосцы сгодился.
В Суздаль въехали при сумерках.
Трофим и Мария
Тяжко надвигался вечер.
Тучи грозные, лохматые ходили ходуном, да ветер скорбно подвывал.
Тягостно было
И вдруг невдалеке зазвучал женский голос. Запел неожиданно легко и свободно, как жил, как дышал.
Светло и красиво лилась песня о том, как широки и раздольны рязанские просторы, что величава и вольна Ока-матушка, как прозрачны небеса над Русью и каким драгоценным узорочьем сияют над ней звёзды Божьи.
И утих ветер, и раздвинулись рваные лохмы туч, и засияли над Русской землёй, исходя тоненькими лучами, кристально чистые звёзды целое Божье воинство защитников.
Какое время такие песни.
Наши русские песни всегда отражали мир, в котором мы живём
«Мария поёт, догадался Трофим. Дивен голос у молодой вдовы. Уж если Господь наградит чем-то, так то воистину Божий дар. Была ведь неприметная девка, молоко разносила, а однажды вечером у берега Оки запела вся округа сбежалась услышать, и все толковали, что это ангел с небеси спустился».
Марию Трофим встретил на третий день по возвращении из неволи.
Он спускался к Оке, она поднималась по крутому берегу, в сарафане и убрусе. Глаза печальные, с ранними морщинками, лицо строгое, красивое. Ничего не осталось от беззаботной певуньи.
Мария, ты ли?
Я, Трофим. Пошто не признал?
Другой стала.
Время старит. Да и ты уж не прежний. С возвращением тебя!
Спаси Господи, соседка.
Мария жила за три избы от Трофима.
Как живёшь? Муж каков? Детки?
Деток Бог не дал, а муж в прошлом году от горячки преставился.
Царствие небесное!
На том и разошлись.
Негоже вдове с неженатым мужиком долго разговаривать.
Но живая душа к живой душе тянется.
Как-то раз Трофим проходил мимо, Мария как раз вышла кур покормить.
Соседка, здравствуй! Помнится, ты молоко разносила по округе?
Спросил первое, что взбрело в голову.
Уже не разношу, но коровёнка имеется. Ежели хочешь молочка, буду носить.
Другим же утром принесла в жбане, поставила и ушла.
Спаси Бог, Марьюшка! крикнул вослед.
На доброе здоровье, отвечала она.
Стала приносить каждое утро.
Он уже ожидал её прихода, чтобы вернуть порожний жбан и сказать пару ласковых слов.
Трофим видел, как теплеют глаза молодой женщины, он и сам стал понемногу оттаивать душой, но нежданное явление Антонины чуть всё не сгубило.
Едва Трофим вернулся домой, Антонина была тут как тут с миской дымящейся гороховой похлёбки.
Смело зашла в избу, нашла хлеб, ложку.
Поешь, Трофимушка, должно быть, устал и голоден, щебетала ласково.
Трофима такое вторжение насторожило, но смолчал.
Баженка! позвал мальца. Мария приходила?
Баженка вбежал, играя со щенком, который радостно полаивал, вертясь у его ног.
Была, ответил, запыхавшись. Принесла молоко и говорит: где хозяин? А я отвечаю, мол, в кремль подался. Она ушла.
Явилась кака-то замарашка, съязвила Антонина. С молоком. А сама зенками по сторонам зырк-зырк. Я-то ведаю
Откудов ведаешь, кто и зачем является? грубо прервал её.
Ох-ох-ох! запричитала Антонина. Было б о чём разговоры разговаривать Давай о другом. Я вечером пироги затеяла. Ты какие больше любишь подовые[39] или пряженые[40]? Надысь были с хлопцами в лесу, грибов видимо-невидимо, не хуже, чем у нас в Переяславле: лисички, боровики, белые. Набрали мешок, я страсть как грибы люблю. Поставила вымачивать. Сделаю грибники. И земляники набрали туесок. Будут и сладкие пироги с ягодой. Это же лучше, чем просто молоко?
И улыбнулась загадочно, но достаточно ясно.
Трофим сомлел, от радостного предчувствия защемило сердце.
Нет, в нём уже поселилась Мария, но сейчас она как-то отошла в сторону и место её заняла эта взрослая женщина, которая так зазывно виляла бёдрами, уходя и оборачиваясь. Да, она умела привлечь, умела сотворить так, что при невзрачности облика казалась красивой и желанной.
Она отдалась ему той же ночью, едва уложив своих хлопцев спать.
Вдова была жгучая, умелая. И Трофим изголодался по женской ласке, и всё у них вышло складно и ладно.
Ранним утром Антонина несла ему жареных карасей (когда успела?) и овсяного киселя.
Загадочно улыбалась и что-то напевала.
На службу? спросила, оглядев.
Воевода велел быть пораньше
Вот видишь, сам воевода ждёт тебя, сказала удовлетворённо. Значит, не ошиблась я сразу, когда подумала, что не шибко ты прост, мужик в одёже дружинника.
О чём ты?
Так, ни о чём, мыслю вслух, тебя дела ждут большие, ответила Антонина вроде бы равнодушно. Будет у тебя ещё и конь справный, и не один, изба поновее да рухлядь побогаче.
Вот ты как! А ведь это изба отца-матери, я её ни на что не променяю Я в ней родился. Но не пойму, к чему ты клонишь.
После, Трофимушка, после. Ты лучше ешь хорошо, а то со службой этой вовсе отощаешь, а ты мне нужен здоровый, сильный, со значением сказала Антонина. Хлопцы спозаранку рыбалили на Оке, рыбы у вас так богато, что дёргать поспевай.
Его покоробило это «у вас», но смолчал.
Вскоре она ушла, на прощанье одарив многообещающим взглядом.