Проснулся щенок, протяжно зевнул и немедленно стал ластиться к хозяину, выпрашивая еды.
Дал ему кусок рыбы, налил овсяного киселя, немного размешав с водой.
Пока Албыч ел, Трофим раздумывал.
Ощущение было такое, что залез в чужой огород и поймали Вроде бы грех детский, а стыдоба взрослая. Но невнятная какая-то.
Проходя мимо избы Марии, посмотрел с тоской: «Господи, что я сотворил?»
Пока шёл к Межградью, старался не смотреть в глаза встречным, стыд прожигал насквозь, словно после клятвопреступленья.
И Мария сделалась далёкой. Дальше обычного.
Лев и Евпатий Коловраты и Вадим Данилович Кофа уже были на месте, принимали гонцов и посыльных.
Утро-то раннее, но тайная княжеская служба не знала дня и ночи, вести поступали со всех окраин.
Накануне из Киева прибыл гонец со срочной грамотой от воеводы Дмитрия Ивановича.
Пишет, государь киевский Владимир Рюрикович повелел спехом бежать к Сурожскому морю, дабы выловить израдца Плоскиню, пока израдец сей сам не предстал перед диаволом за крестопреступление, говорил Лев Гаврилович сыну. То он выманил князя Мстислава Романыча, других киевских удельных и воевод, что держали бороню в старой крепости. Оных киян монголы, пообещав оставить вживе, казнили смертию лютой, а сей Плоскиня воевода бродников целовал принародно крест в том, что помилуют и отпустят.
Так неужли он русич?
Выходит, что по обличью да, по нутру нет, ответил Вадим Данилович.
Он из беглых, продолжил Лев Гаврилович. Они где-то близ моря живут безбедно, ловят рыбу, грабят проезжих купцов и людишек; зовутся бродники, и никакие князья им не указ. Воюют с половцами, но более всего ладят с ними, да и со всем остатним миром тоже так и сяк.
Если крест целовал, стало быть, православный? засомневался Евпатий.
В том-то суть, что и русич, и православный.
Батюшка, прошу, не темни: мне зачем ведать про это?
Воевода Дмитрий Иваныч вопрошает, а не пойдут ли к южному морю за Плоскиней тем с его кметями витязи дружины Александра Левонтьича Евпатий Коловрат и Алёша Суздалец?
Вопрос прозвучал неожиданно, на некоторое время в горнице повисла тишина.
До Евпатия суть сказанного дошла не сразу. А когда понял, то немедленно воскликнул:
А чего ж не пойти? Дело благое, заодно и половецких людишек нито пощипаем за их неправды.
Любо! передразнил сына Лев Гаврилыч. Елене что скажешь? Баба едва оправилась опосля «нави»[41] твоей.
Елена знала, кто её в замуж берёт, твёрдо возразил Евпатий. Я и в те времена со сторож не вынимался.
Чуть возвернулся и сызнова в пасть волчью? Смотри, да думай, пряников сладких тебе там не дадут. Это я тебе как отец сказывал. А как воевода советую: заставлять не могу, только добрым согласием.
Память Александра Левонтьича к тому призывает, батюшка. И кто мы будем, ежели не отмстим за него и всех прочих?
Да уж, молвил Вадим Данилович, израдец ныне ходит доволен собой и помыслить не смеет, что за ним придут. Не ждёт лиха на главу свою.
Как же мой побратим Алёша?
Мыслю, должон быть в Рязани. Не утерпит. Гонца во Владимир я послал накануне. Зная Суздальца, скажем, выедет немедля, невзирая, что ночь. Утресь прибежит.
Преклоняюсь пред тобой, воевода, от души сказал Евпатий, видишь на шаг впереди.
То-то и худо, посмеялся Лев Гаврилович, надо бы на версту вперёд.
Из Владимира прибыл витязь с оруженосцем, объявил караульный. Накажешь впускать?
Впускай обоих. Вадим Данилыч, иди распорядись.
Мыслю так, сыне, шёпотом сказал Лев Гаврилович, Елене и мамыньке скажем, мол, отправляешься в Киев, повезёшь грамоту князю киевскому Владимиру Рюриковичу от рязанского Юрия Игоревича. И не более того.
Не годится, батюшка мой родный, жена моя правды достойна. А коли не можно сказать краше смолчу. Про грамоту скажу, мы ведь повезём грамоту киевскому воеводе?
Но Елена не поверила в обычную безопасную поездку в южные края.
Понимающе улыбнулась и сказала с грустной улыбкой.
Супруг мой, я, конечно, баба, конечно, глупая, но сердце моё и душа моя самим Господом Богом к тебе привязаны, а потому опасность, могущую угрожать тебе, я чувствую наперёд. Знаю, Евпатий, путь не скор, путь не прост, тем более что путь в те самые края, из которых ты едва вживе возвернулся. И опять в пасть? Пообещай
Путь не близок, лада моя, перебил Елену. Обещать ничего не стану.
И не говори, что грамотку повезёшь. Али у батюшки с дядей простых гонцов недостаёт?
Грамотку повезу, как Бог свят, ответил Евпатий, глубоко вздохнув. О прочем даже не пытай.
Не стану. Поезжай. Да хранит тебя Господь, Его ангелы и моя любовь.
Она перекрестила мужа, поцеловала в лоб.
Евпатий подошёл к колыбели сына Александра.
Расти на радость нам, сыне мой, молвил шёпотом, чтобы не разбудить. Станешь большим, заменишь отца, будешь ему опорой и утешением, продолжением нашего рода рязанского.
Войдя в горницу, Трофим едва не присвистнул: ожидалось увидеть иное.
«Тайная княжеская служба, тоже мне Голые бревенчатые стены, массивный дубовый стол с дубовыми же скамьями, несколько простых подсвечников на три свечи каждый, да полочки со свитками да книгами позади воеводского кресла. Небогато! Ихнее богатство и мощь не здесь, а в закромах князя рязанского».
Пока оглядывался, вошли воеводы.
Поклонился низко.
Сядь, Трофим, сказал Лев Гаврилович, предстоит нам долгое толковище.
Послушно сел.
Льва Гавриловича он запомнил по первой встрече, то был день, когда оплакивали Евпатия. И то был совсем другой муж: стар, немощен, убит горем, часто моргающие глаза заволочены слезами.
Ныне пред ним предстал иной: пожилой, но холёный, с короткой бородой и властным взглядом, нос с горбинкой, голос твёрд. Один из первых воевод Рязанской земли. Такому и без желания станешь повелеваться.
Трофим, сын Аникея из ремесленной слободы, стал говорить Вадим Данилович. Родителев вживе нет. Коренной рязанец. Дружинник Ингваря Игоревича. В полон угодил чуть более пяти лет назад, находясь в сторожевой заставе Дикого поля. Угодил по глупости и беспечности. Уцелел чудесным образом один из пятерых. Ныне проживает в родительской избе. Так ли, Трофиме?
Так, воевода, отвечал Трофим осторожно. Служил в десятке Евпатия Коловрата. В Диком поле нарвались мы негаданно на диких половцев.
То ведомо, что израды не было, насупился Лев Гаврилович, была обычная беспечность и рассупонивание. Да что ныне о том? От тебя треба день за днём сказывать особенно запомнившееся о пребывании в колодках. Зело дотошно о приходе монголов и вызволении из неволи. С кем ушёл, куда и каким способом?
Трофим хотел было поинтересоваться, к чему всё это, но прикусил язык, едва Вадим Данилович взглядом пресёк его вопрос.
Здесь не до того. Тайная служба вопросов не любит, она их только задаёт.
И Трофим стал сказывать, долго, сбивчиво, порой до двух раз возвращаясь к одному и тому же.
Дошли до монголов, Вадим Данилович попросил более подробностей, задавал уточняющие вопросы, побуждающие Трофима вспомнить то, о чём и думать забыл.
Но повествование бывшего колодника окончилось, принесли квас.
Вадим Данилович позвал:
Кирилл, всё ли успел записать?
До последнего глагола, воевода, отвечал невидимый писец.
Трофим удивлялся, но решил, что тайная служба и есть такова.
Теперь о важном, Трофим, сказал Лев Гаврилович, о службе отчине нашей.
Токмо и мыслю о том, воевода.
Молчи и слушай, не перебивая, предупредил воевода Вадим Данилович.
Быть тебе прелагатаем тайной службы рязанского князя.
Тут и «ахнул» Трофим, но смолчал.
Грамоте разумеешь ли?
С детства обучен при Успенском соборе.
Добре. Путь твой ляжет через Половецкие степи Дикого поля путь, хоженный тобой, прямиком в страну Хорезм, где ныне хозяйничают монголы. Пойдёшь под видом чернеца. Остальное многажды обскажет Вадим Данилыч.
Позволишь спрос, воевода?
Спрашивай.
Когда отправляться прикажешь? Я чай, не завтра?
Воеводы дружно рассмеялись.
Ответил Вадим Данилович:
Тебе предстоит многое узнать, многому обучиться. Ежели увидим, что в силах и способен, тогда и отправишься добывать нужные сведения Но, одначе, может статься, что и не годен ты для таких справ.
Как так не годен? встрепенулся Трофим, даже воеводское порицание его в этот раз не остановило. Я отчине служить хочу! А какой служба сия станет не мне определять, где и как
Вот за эти словеса хвалю тебя, Трофим, отозвался Лев Гаврилович. Мыслишь верно. Поглядим.
Служить отчине ты станешь, успокоил Вадим Данилович. Не прелагатаем, так в особой сотне, кою возглавляет Евпатий. Одначе скажу, дружинников много, им способен стать каждый, у кого руки на месте и голова не пуста, а прелагатаев от Бога недостаточно. Быть им честь велика, труд велик, но опасен, многих потеряли Там ведь что? Треба уметь хорониться, притворствовать, менять личины. Разумеешь? Труд прелагатая высоко чтит сам рязанский князь. В отчине ни в чём не будешь знать отказа. Коли женат, твоя семья на полном княжеском довольствии, а сгинешь, служа, жене и детям князь будет давать на безбедное житьё.
Иноземную речь разумеешь, то ведаю, сказал Лев Гаврилович. Окромя половецкой, какую ещё?
Постиг глагол монгольский, поверхностно, основное разумею, охотно отвечал Трофим. Не примите за бахвальство, но с иноземной речью у меня полный лад. Мне стоит трохи послушать, как звучат те или иные языки, схватываю скоро.
То дуже добре.
В неволе говаривали мы на смешанном языке, что состоит из разных слов, разных наречий кипчакских, хорезмских и прочих.
Это как?
В сию речь добавляли новые слова новые полоняники ляшские, булгарские, угорские, дабы друг дружку разуметь.
Я чай, и это сгодится, кивнул Лев Гаврилович. Теперь тако, Трофим, из града не отлучаться ни на шаг. Ждать вызова. Воевода Кофа с другими делами разгребётся и займётся вами вплотную.
Нами? Я не один таковой?
Воеводы снова дружно рассмеялись его наивности.
Нет, прелагатаи у нас работают во всех сторонах света. Не ты один.
Но помни, сурово проговорил воевода Коловрат, о толковище сём, что здесь слышал, ни одна живая душа знать не должна.
Уяснил крепко.
И остатне, Евпатий уезжает, я чай, не на один день. Просил до тебя довести. Сходи повидайся, успеваешь
Вадим Данилович чуть приподнялся с лавки и, чуть повысив голос, позвал в соседнюю дверь:
Мирон!
Мирон будто ждал за дверью, явился мгновенно: лицо добродушно, усы, борода, длинный кафтан чёрного цвета ни дать ни взять священник из обители.
Препроводи Трофима в конюшню и выдай жеребца подходящего.
Мирон поклонился и жестом пригласил Трофима следовать за ним.
Корм жеребцу станешь отпускать каждый день, без задержек.
Трофим встал, поклонился сдержанно, только и вымолвил:
Не подведу!
Знамо, не подведёшь, охотно ответил Коловрат. Конь тебе не для почёта, а для скорости выполнения наказов, ежели такие сыщутся.
Таковы сыщутся? переспросил Трофим.
Сыщутся. Теперь ты на коне. Ступай!
Разумеешь, полезен станет в Средней Азии? спросил Вадима Даниловича после ухода Трофима.
Когда поймёт, в чём суть, проникнется. Пока для него всё поверхностно. Сейчас ему ещё сподручней в сотню и мечом помахать.
Это ныне от тебя зависит, Вадим. Навыки воинские он растерял, но они легко восстанавливаются. А вот грамота, знание иноземной речи, особливо способность постигать её в короткий срок это не растеряешь. Работай с ним. Куда ещё готовить станешь?
Дербент у нас прихрамывает, Грузия с Азербайджаном явно хромают. Киевское и Черниговское княжества недостаточно охвачены.
Значит, пока четыре. С княжествами можешь не торопить, свои всё ж. С остатними починай уже заутре.
Понял, Лев Гаврилович.
С Евпатием простились, как старые други.
Надолго?
Не ведаю, Трофим. Может статься, и навсегда. Такова наша доля.
Возвернёшься, меня в Рязани уже не будет.
Ничего, мир велик, но и человек в нём тоже не песчинка. Встретимся, ещё и в одной сотне повоюем.
Дай-то Бог!
Трофим огляделся по сторонам.
Алёша Суздалец дремал под навесом, Кондрат и Найдён хлопотали у лошадей, подтягивали сёдла, приторачивали припасы.
Евпатий, сказал шёпотом, как великую тайну. Мыслю, дело твоё сложное и опасное. Запомни, ненароком встретите монголов и положение ваше станет совсем безвыходным, крикни им: «сотник Тургэн». Ежели сам сотник будет, ему говори: «рязанец и булгарин, ещё Субедей». Кому другому пояснишь, что ведаешь Тургэна. Запомни имя, авось и сгодится. Вы ведь кипчакскую речь разумеете?
Примечания
1
Мшица мошка.
2
Кудесы чудеса.
3
Уполовни ковши.
4
Сыта разварной мёд.
5
Лепший лучший.
6
Наказатель наставник.
7
Израдец изменник.
8
Прелагатай соглядатай, разведчик.
9
Фальс булгарская медная монета, серебряная дирьгем.
10
Бишара беднота, голь перекатная.
11
Айлаг летняя стоянка кочевников.
12
Лихва проценты.
13
Бармы бляхи нагрудного убора.
14
Яруга проходимый овраг.
15
Одрина хлев.
16
Купище рынок.
17
Возгри здесь: сопляки.
18
Выжлец гончая, ищейка.
19
Джаным дорогой (полов.)
20
Никаких матерных выражений в домонгольской Руси не существовало.
21
Гридень воин, дружинник.
22
Буестно дерзко, отважно.
23
Аще если.
24
Асскими называли Кавказские горы.
25
Вяще более.
26
Мыто торговая пошлина.
27
Наследки наследники, потомки.
28
Егда когда.
29
Блазнь сомнение, искушение.
30
Рачение забота, любовь.
31
Бесприкладно беспримерно.
32
Неприязненный враждебный, дьявольский.
33
Дмение надменность.
34
Заточные глухие.
35
Присный здесь: родной, близкий.
36
Ядь еда.
37
Або или.
38
Здатель строитель.
39
Подовые печёные.
40
Пряженые жаренные в масле.
41
Навь смерть.