Тэк-с «Показаниями свидетелей кулак Пластов изобличается в том, что сбежал из места ссылки и работая в Леспромхозе Читинского района, среди рабочих проводит к-р агитацию. Пластов И. И. подлежит аресту и привлечению к ответственности в порядке приказа Наркома Внутренних Дел Союза ССР 00447». Угу «Согласен». Врачёв размашисто подписал справку. Тэк-с А постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения? Тоже имеется. Прекрасно. Поставив вторую подпись, начальник отдела бросил ручку на подставку. Оставляй. Как только Крылов бумаги утвердит действуй. Только ребят потолковее пошли, чтобы жути нагнали. Что-то ещё?
Кусмарцев помялся.
Георгий Яковлевич Хотел бы просить разрешения на краткосрочный отпуск. Своих давно не видел, жена пишет, младшая дочка приболела. Гостинцы бы малым к Новому году передать, а то потом не до этого будет усиление, опять же Пластовым надо будет вплотную заняться. А так его ребята возьмут в камеру, пусть посидит пару недель на выдержке. Сами же знаете, такое ожидание на нарах, без вызова на допрос, арестованного сильно из колеи выбивает. В неизвестности дозреет до нужной кондиции.
Хм Насчёт выдержать, может, ты и прав, раздумчиво кивнул Врачёв. А с отпуском Ладно! Трое суток дам. Без дороги, уточнил, видя просящее выражение лица Григория. Но двадцать четвёртого чтобы как штык: с субботы усиление. Пиши рапорт.
Глава вторая. Колычев, май 1930 года
Опрокинутая Сов. Властью за борт жизни, потерявшая богатства, привилегии и эмигрировав за кордон белогвардейская реакция все еще не теряет надежд вернуться к старому свергнуть Сов. Власть, реставрировать в России самодержавный строй, восстановить свое былое положение. Эти надежды реакции выражаются в поисках путей и возможностей свержения Сов. Власти, опираясь на поддержку контрреволюционного элемента внутри страны Советского Союза И в этот текущий период ожесточенной классовой борьбы к-р элемент чувствуя свою неизбежную гибель использует трудности и недочеты роста экономической мощи Советского Союза как и всегда пытается еще раз, при поддержке к-р сил из вне потопить рабочее государство в крови рабочих и крестьян.
Из обвинительного заключения от 23 августа 1930 года (по следственному делу 2298)
Так-с, значица, гражданин Стерьхов Константин Михайлович, тысяча восемьсот семьдесят седьмого года рождения, бывший сотрудник для особых поручений при генерал-губернаторе, бывший гласный Читинской городской думы, а ныне лицо без определённых занятий. Это, стало быть, нигде не работаете, сидите на шее трудового народа. Старший уполномоченный Читинского окружного отдела ОГПУ Яковлев с ехидцей глянул на сидевшего напротив допрашиваемого.
Ваше благородие
Что-о?!
Извиняюсь! Извиняйте великодушно С волнения-с ляпнул. Правда ваша, постоянной работы не имею, здоровье на шестом десятке не позволяет, благо домочадцы работают, кормят О-хо-хо
Здоровье, значица, не позволяет? А по округе шастать да тёмные делишки обделывать позволяет?
Господи Да какие тёмные делишки! Стерьхов заговорщицки наклонился над столом, приблизив округлое, с хитрыми морщинками в уголках глаз, лицо к следователю. Наоборот! Со всем усердием выполняю установку органов гэпэу
Какую ещё установку, Стерьхов! Ты мне тень на плетень не наводи!
Истинный крест! Как на духу! осенил себя знамением бывший гласный. Вона ещё в двадцать втором меня под следствие взяли, но, однако же, разобрались, освободили. Как невиновного и сочувствующего советской власти. И с тех пор я завсегда в ногу с властью шагаю и органам гэпэу активную помощь оказываю. Ин-фор-ми-ру-ю по су-ще-ству, понизив голос, по слогам прошелестел Стерьхов.
Эвона, активную Обхохотаться! Заигрался ты, вражина!
Зря вы так, гражданин следователь обиженно протянул Стерьхов. От ваших же товарищей получил секретное задание и исполнял
В курсе был старший уполномоченный и задания, и его исполнения. Тогда, в двадцать втором, взяли бывшего гласного на заметку, но активно не использовали разве что иногда, для общей информированности, расспрашивали о настроениях среди «бывших», о том, чем дышит забайкальская клерикальная верхушка, потому как Стерьхов был вхож к епархиальному руководству, кое с кем даже приятельствовал по-семейному. А попы же народ такой глаз за ними да глаз. Несут батюшки с амвона всякую религиозную хрень, а иной вдруг возьмёт и ляпнет нечто крамольное. Тоскуют по самодержавным временам. И причина очевидна: до двадцать второго года жила Забайкальская епархия припеваюче. От большевистской России забором Дальневосточной республики отгороженная. Понятно, что забор чисто условный, но масштабных гонений во времена военного коммунизма и изъятия церковных ценностей вполне благополучно избежала. Оттого и страха не было.
В 1928 году, когда обнаружился всплеск недовольства, вызванный бесцеремонным со стороны властей на местах раскулачиванием, сочувствие попов сельчанам и утешения ими страдальцев не всегда ограничивались призывами к христианскому смирению, хотя глава епархии епископ Евсевий, возглавив Читинскую кафедру в ноябре 1927 года, распорядился распространить по всем приходам «Декларацию» заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия и Временного Священного Синода, в которой духовенство призывалось к необходимости лояльного отношения к советской власти.
Увы, когда бы так. Среди духовенства и именитых читинских мирян хватало недовольных большевистскими порядками. И они сыграли положенную им роковую роль. Самым одиозным оказался иерей Николай Любомудров, перешедший в клир Забайкальской епархии в декабре 1927 года из Николаевского прихода байкальского села Слюдянка Иркутской епархии, где служил с февраля 1921 года. Известно было про Любомудрова, что в 1917 году он значился вторым священником Покровского собора города Камышлова, что в ста верстах от Свердловска в сторону Тюмени. А вот где и чем занимался отец Николай между семнадцатым и двадцать первым годами, было неизвестно, пока его великовозрастный сынок не проговорился: полковым священником был Николай Любомудров в армии Колчака. Но преосвященный Евсевий почему-то благоволил к Любомудрову, поспособствовал его возведению в сан протоиерея и даже переехал к нему в квартиру жить. Такая близость архиепископа к антисоветски настроенному, да ещё с «белогвардейской» биографией священнику стала для ОГПУ просто находкой. И в дело уже активно включили «информатора» Стерьхова.
Нарастало и ширилось крестьянское недовольство ретивым раскулачиванием, непомерным продналогом, насильственным по сути сколачиванием крестьянских коммун и артелей. Что и говорить, от усердия по выполнению циркуляров сверху палку перегнули. Забайкалье не украинская житница, зерновые с большим трудом достаются, урожаи, конечно, не такие, как на полтавском чернозёме. По скотоводству положение получше будет, но вот попробуй убеди хозяина даже самого скромного поголовья сдать своих коровёнок, баранух и волов в общую, артельную собственность. Да и когда бы хоть малость убеждали, а то взяли за горло: или шагай со своим добром в коммуну, или ты враг трудового народа. И забузили свободолюбивые гураны, среди которых казачья прослойка ещё та. Дело дошло до массовых вооружённых выступлений, расправы с представителями власти в сёлах, с милиционерами и активистами-коммунарами. Давить контру взялись решительно, порой и на арапа брали.
Стерьхова тогда для этих «арапских дел» и привлекли. Мол, ты в царские времена фигурой был заметной, за тобой крупная рыба из «бывших» потянется. Не увиливал Стерьхов, согласился. А куда увильнёшь, когда кое-какие старые грешки припомнили.
И поручили ему сколотить мнимую контрреволюционную организацию, привлечь в неё своих знакомцев, советской властью недовольных. Огонёк, стало быть, запалить, чтобы на пламя бабочки слетелись.
Стерьхов с епархиальных знакомств и начал. Даже до самого архиепископа добрался.
Я ещё летом двадцать девятого года, гражданин следователь, Евсевия в организацию посвятил.
Что значит «посвятил»?
Открылся ему. Посвятил в то, что я работаю в монархической организации. Я полагал, что Евсевий будет полезным человеком для организации, сумеет вовлечь в это дело духовенство. Никаких лиц ему, кроме себя, не называл. От активной роли он отказался, вернее, дал понять, что он хотя и сочувствует изменению советской власти, но активно выступать не решается.
Нынче, 18 мая 1930 года, в этот по-летнему тёплый воскресный денёк, Стерьхов готов был давать показания на кого угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Вправду говорят: сколько волка ни корми В ГПУ докладывал одно, а на деле двойную игру повёл. Захмелел от собственной значимости.
К Стерьхову и впрямь потянулись «бывшие», вдохновлённые обстановкой: крестьянские волнения разгорались, закордонная белая гвардия не оставляла попытки щипать набегами из Маньчжурии приграничные уезды. Стерьхов и сам поверил, что появилась реальная возможность сковырнуть в Забайкалье Совдепию. Окрепла его уверенность, когда, как оказалось, слух о его «монархической организации» докатился до Харбина.
В апреле 1930 года нарисовался оттуда эмиссар. По всему видать, офицерская косточка спину держит прямо, зыркает пронзительно, фразы рубит, не размусоливая. Без реверансов заявил, что направлен оценить степень полезности читинской организации делу восстания против Советов, а также получить свежие и точные данные о настроении населения. И не только предъявил Стерьхову соответствующий мандат, но и напомнил о неоднократных визитах к Стерьхову в 1928 году и позже Николая Ивановича Бронского, именовавшего себя представителем обосновавшейся в Маньчжурии боевой монархической организации, которая-де находится под эгидой самого великого князя Кирилла Владимировича[10].
Закордонного гостя, который в целях конспирации велел называть себя «Семёном», Стерьхов свёл с выросшим из официантов в рестораторы Лебедевым, с учителем, бывшим наставником читинской гимназии и регентом епархиального училища Калмыковым, с генералом Куном, командовавшим у Колчака артиллерией, с затаившимися, как и генерал, семёновскими полковниками Бушинским и Кобылкиным, со штабс-капитаном Солисом, тоже служившим при атамане, доктором Кусакиным и другими своими заединщиками. Предпринял «Семён» и поездку по сёлам Читинского округа. Вот эта поездка и сыграла для горе-монархистов роковую роль.
В числе прочих не обошёл вниманием «Семён» в инспекционной поездке и село Новая Кука. Сюда прикатил с мясоторговцем Охотиным. Жил тот на станции Яблоновая, мясо скупал в округе у скотовладельцев в сёлах Ингода, Домна, Домна-Ключи, Жипковщина, Старая и Новая Кука, Татаурово, Бальзой. Отвозил в Читу, где продавал на рынке и в рестораны. И как раз через заведовавшего рестораном «Сибирь» Лебедева познакомился со Стерьховым. На предложение последнего вступить в монархическую организацию согласился не раздумывая советские порядки раздражали Охотина до крайности, прежде всего налоговой политикой. А мечталось развернуться в предпринимательстве по-купечески, с размахом.
В Новой Куке Охотин знал крепкого крестьянина-единоличника Иннокентия Пластова. Прикупал у него прошлой зимой мясо для читинского клуба «Красный Октябрь» и был осведомлён, что Пластов большой любви к советской власти не испытывает. Причина известная: в двадцать девятом братьев Пластовых Иннокентия, Сергея и Василия раскулачили, реквизировав в коммуну двух лошадей, семь коров, восемь волов, полтора десятка баранов, отобрали конные грабли, сенокосилку, веялку и десяток борон. И по хлебозаготовкам, за невыполнение норм обложения сдачи хлеба, осудили Иннокентия к четырём месяцам принудительных работ, да и потом ещё таскали к следователю за недоимки по сдаче зерна в семенной фонд, хотели впаять полтора года, но потом отстали.
К Пластову Охотин с «Семёном» и нагрянул.
Здорово, хозяин! гаркнул Охотин, вваливаясь в вечерних сумерках в избу Пластовых. Вот решил навестить тебя по старой дружбе. Чаем не напоишь? А то чёй-то подрястрясло в дороге, а ещё и дальше катить.
И вам не хворать, Алексей Андреич. Отчего же не напоить. Как раз на свежие калачи подгадали. Фима! крикнул Пластов, полуобернувшись. Схлопочи-ка на стол. Гостей попотчуем да и сами поужинаем.
Пластов уважительно величал Охотина по имени-отчеству по причине заметной разницы в возрасте. Самому тридцать четвёртый катил, а гость уж пятый десяток к завершению ведёт. Второй-то из приехавших, однако, на вид с Иннокентием равнолетка.
Семён, протянул руку незнакомец, и Иннокентий ощутил заметную силу в его пятерне. И некую отчуждённость, которой наносило от гостя. «Из дворян, с неприязнью подумал Пластов. Ихнее барство никаким варом не залепишь, так и прёт изо щелей»
Ну, пожалте к рукомойнику да за стол, протянула «Семёну» расшитое полотенце миловидная жена Иннокентия.
Узор, как погляжу, малороссийский, расправил на руках рушник «Семён», с видимым удовольствием оглядывая хозяйку, из тех краёв будете?
Ага, зарумянилась Пластова и смущённо оглянулась на мужа. Умыкнул в семнадцатом из Киева да сюда-то и привёз.
Мы тогда там в гарнизоне стояли. Иннокентий тоже смутился. Меня-то на германскую годом раньше забрали, но в окопах не сидел, Бог миловал, я больше по шорной части, так что среди обозников.
Любая воинская служба во благо Отечества благородна и нужна, сказал «Семён». «Из офицерья будет окончательно убедился Пластов. И на кой ляд он Андреичу? Ваши благородия в торговцах не ходют. Стало быть, другой имеют интерес Хотя какая мне разница? Катят по своим делам да и пущай катят»
Сели за стол, выпили по чарке вполне сносного самогона, беседа дальше потекла.
Ну так ты расскажи всё-таки, Кеша, как хохлушку такую справную умыкнул? расщерился глумливой улыбочкой Охотин. Орёл! А? повернулся всем туловищем к «Семёну». Вот така забайкальска гуранска стать и удаль! Орёл!
Похвала добавила Иннокентию хмеля в самогон, подвигла к словоохотливости.
Нам-то только в марте, числа третьего аль четвёртого, про события в столице весть дошла. Как обухом по макушке царь отрёкся! Весь Киев всполошился, как есть. И враз столь оказалось сторонников самостийности и прочего сброда голова кругом! Орут на улицах: «Вильнисти ридной матке Украйне!», а сами магазины да лавки громят. Уж чего только не насмотрелся вздохнул Иннокентий. Где-то в середине марта нас в оцепление поставили, весь батальон. И знаете, для чего? Чтобы народ друг дружку не передавил во время казни Столыпина
Столыпина? усмехнулся «Семён». Насколько помнится, его в девятьсот одиннадцатом застрелили.
Да не отмахнулся Иннокентий. Я про памятник евошный. Который опосля убийства поставили в Киеве на этой, как её ага Думской площади. Бронзову таку огромадную фигуру. Вот тогда, в семнадцатом, евошный памятник и повесили! Сколотили шустрые хлопчики натуральную виселицу, подцепили Столыпина за шею и вздёрнули. А потом куда-то увезли Пластов помедлил. Он, конешно, сатрап ещё тот, народу после девятьсот пятого перевешал уйму, но по землице и налогам правильно решал, мы тогда малость распрямились, не то что Не договорив, замолк.