Над тополями
Антон Александрович Стефанович
Обложка Анна Стефанович
Особая благодарность за буковки и закорючки Оксана Вениаминовна Смирнова
© Антон Александрович Стефанович, 2023
ISBN 978-5-0059-6337-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Снег потихоньку заваливал город. Щедро, важно и никуда не спеша, большими белыми хлопьями ложился он на улицы, дома, перекрестки, мосты и деревья. Покрывал сплошным белым пухом пустые дворы и скверы, скамейки и панели, изредка лишь, особой своею милостью, дозволяя какому-нибудь пятну недолго почернеться среди себя, а затем, раздумав, и его укрывал под собой.
Снег, снег безгранично царствовал в городе, падал, падал и засыпал потихоньку собою все, что только ни попадалось ему по пути.
Александр Иванович сидел на своей кухне и смотрел в окно.
«Бывает же такое» подумал он и обмакнул перо в чернильницу.
Странно сказал он громко вслух, глядя рассеянно на сползающую черную каплю.
За окном медленно, медленно, выхваченный из темноты фонарным светом, падал снег, пролетал мимо его окна, мельком смотрел на Александра Ивановича и падал дальше вниз.
Александр Иванович повел в воздухе своим длинным тонким носом и снова обмакнул перо в чернила. Дождавшись, когда капля скатится, он, удовлетворенно улыбнувшись, раскинул руки и откинулся в кресло. Как это ни странно, но тем не менее все было очень похоже
Он тут же вскочил со старого своего, изгрызенного неизвестными мышами кресла и неожиданно предложил:
Пойдем-ка лучше погуляем!
И так как в этот момент, в силу некоторых обстоятельств, в комнате никого, кроме самого Александра Ивановича, не было, то он допил чай, надел шарф, пальто и перчатки, загасил свечу и вышел из дому.
Было уже поздно, прохожие попадались редко, и он шел по улице почти один, отбрасывая на разноцветный снег неровные, то забегающие вперед, то остающиеся позади, как того желали уличные фонари, длинные и короткие, серые и черные тени.
Ветра не было совсем, и сверху падали теплые пушистые хлопья снега. Снег этот скрипел под ногами и оседал сугробами на плечах.
Миновав вывеску закрытого на ночь хлебного магазина с нарисованным калачом, закрытую же аптеку со змеей и парикмахерскую с изящно завитыми женскими головками, он вышел на небольшую, зажатую меж высоких домов площадь, ярко освещенную, со множеством горящих витрин и фонарей и отходящими от нее засыпанными снегом и оттого потерявшими всякие углы улочками.
Через площадь, мимо него, исполняя рэгги, катили, блестя стеклянным аквариумным светом два встречных, видать, уже последних трамвая.
Поминутно останавливаясь и притормаживая на стрелках, пели они сквозь снежную вату что-то про теплое приветливое море, пели о странных цветах, о пальмах и морском песке, о неизвестных здесь красках заката, о том, как пахнет кофе в открытой мансарде, пели о ленивой реке и маленьком колесном пароходе, о мальчике и собаке, о снах пестрых рыбок и о том, что делает ветер с камнем.
Александр Иванович сидел в трамвае и смотрел в трамвайное окно. Мимо двигались дома-сугробы. Рельсы длинной, глухо стучащей серебряной лентой, оставались позади.
Свет тень, снова свет, снова тень. Трамвай подъезжал к Заставе.
В последний раз мелькнули пальмы, трамвай прощально звякнул и укатил дальше. А Александр Иванович огляделся вокруг и пошел вдоль старой крепостной стены.
Помнится, он что-то пел, какой-то мотивчик, подхваченный в трамвае. Иногда он чему-то улыбался, смахивая лапой налипший на усы и уши снег.
Ах, воздух! Почти свежий, почти отдавший дневную гарь ночной московский воздух вдыхался неожиданно легко и немного кружил голову.
Меньше всего сейчас ожидал он встретить собак, однако, когда он миновал остатки старой угловой башни, из пролома в стене появились именно они. Это были три удивительно лохматых, неопределенного цвета пса. Они шли, о чем-то оживленно беседуя, и, видимо, тоже никуда не спешили и, хотя расстояние между ними было достаточно велико, Александр Иванович, предпочитавший в таких случаях оставаться по возможности незамеченным, почел за лучшее поскорее взобраться на стену. Нет, он не то чтобы боялся собак, может быть, даже и совсем напротив, просто не всякому бывает приятно, когда тебя обнюхивают.
Но псы эти, видимо, были увлечены беседой и не заметили его вовсе, прошли мимо и удалились в неизвестном направлении.
Александр Иванович отряхнул пальто и зашагал по стене. Он дошел до угла, остановился, засунул руки в карманы пальто и поднял кверху свой черный узкий нос. Снег перестал падать, и наконец-то стало видно Луну, что почему-то очень развеселило его. Он улыбнулся сам себе и подмигнул Луне. Нравился ему отчего-то этот ночной круглый белый блин, и все тут.
И он зашагал, не торопясь, взад и вперед по стене, подняв кверху нос и при каждом шаге становя ногу как-то по-особенному значительно. Потом он вдруг остановился и продекламировал:
Эх, если бы не это,
Ну, не это вот самое,
То тогда, наверное,
Наверное Ух!
И зашагал дальше по стене, накладывая свои следы на отпечатки птичьих лапок и волоча по снегу свой длинный тонкий хвост
В промежутке между двумя высокими домами, между стеной и водосточной трубой, совсем не было ветра и не падал снег.
Уютно свернувшись калачиком и закутавшись в шарф, засыпая, лежал Александр Иванович.
Мысли его текли все медленней и медленней, пока не перестали течь вовсе, а видения становились все туманней и туманней. Вот уже и опушка какого-то неизвестного леса, и старый дуб на высоком холме, на том, неизвестном еще другом берегу неизвестной еще широкой какой-то реки.
Дуб шелестит листвой, и солнце садится за эту самую реку. Садится все ниже и ниже, и вот оно уже совсем в реке. И река эта вдруг становится расплавленным золотом, и река эта делается как солнце. И не осталось больше ничего на свете, только темная звездная ночь и эта река.
И вдруг он понял, что Солнце спит здесь всегда, потому что имя этой стороне Закат, и Дом Солнца имя той реке
А ближе к концу зимы, когда он шел по берегу, ему приснилась Лодка. В лодке сидел Перевозчик, и было тому Перевозчику очень холодно и очень темно, мерзли у него руки, и только огонек его папиросы светил ему в темноте.
Александр Иванович сел в лодку, перевозчик затушил свою папиросу, крякнул, чтобы согреться, налег на весла и повел лодку прямо на тот берег по пылающей от солнца огненной воде, но было перевозчику холодно
А на другом берегу был уже рассвет и туман на реке. Кричали какие-то птицы, с шумом и плеском поднимаясь от воды, потревоженной лодкой, прочь, куда-то в густую туманную неизвестность.
И было то Стороной Рассвета. И был там высокий холм, и был высокий дуб. Перевозчик молча показал ему тропинку и, звеня лодочной цепью, молча же уплыл в туман.
Александр Иванович пошел по тропинке, поднялся на холм и увидел тот самый дуб. И пошел к нему, приминая ногами мокрую и полную бриллиантов от росы траву. И не смог дойти, хоть и шел очень долго. И когда он увидел, что вершина дерева скрывается в густых розовых облаках, то понял, что дуб этот очень далек и весьма высок
Чуть дальше по тропинке на поляне посреди дубравы ему приснился аккуратный маленький голландский домик из красного кирпича под черепичной крышей. Из дома навстречу ему вышли какие-то люди. Александр Иванович, поздоровавшись, первым делом спросил их, не то ли это место, про которое говорят, будто бы оно по ту сторону реки? Старший из них подумал немного и сказал, что нет, пожалуй, это место все-таки по эту сторону, и Александру Ивановичу протянули кувшин с парным молоком и большой кусок свежего хлеба.
Все сели на траву, достали трубки и, закурив, завели какой-то медленный и ленивый разговор. Александр Иванович, не втянутый в беседу, с большим аппетитом ел хлеб.
Сколько же их было и как их звали? Непонятно. Можно только лишь с уверенностью сказать, что старшего из них, мужчину с густой рыжей бородой, звали Клавдий, а слева от Александра Ивановича сидел высокий худой человек, которого все давно уже звали просто Жан-Жаком, хотя имя его было Иероним. Остальных же он запомнить не смог, лица их плыли и путались на ветру.
Когда Александр Иванович спросил, как же имя тому Перевозчику, что возит по реке, что течет внизу под холмом, на поляну были принесены инструменты.
У Клавдия был гобой, и он пояснил Александру Ивановичу:
День сегодня такой, гобойный. Лён и зверобой. Солнце в небе.
Жан-Жак, а на самом деле Иероним, взял кларнет. Было много струнных, и Александр Иванович, до этого совершено не уверенный, что умеет хоть на чем-то играть, попросил неожиданно для себя виолончель.
Все сели в круг. Клавдий что-то сказал негромко, постоял с минуту молча, пожевал немного губами и вдруг заиграл какую-то тему.
Тема была незнакомой, но Александр Иванович знал, и, может быть, вернее других знал, что такое свежий соленый морской ветер! Клавдий играл ветер.
Александр Иванович огляделся. Это был берег Моря. И это был запах Моря. Голубое небо и золотое солнце. А все остальное стало мельчайшей водяной пылью, поднимаемой и уносимой ветром
Вступил Жан-Жак. Нельзя сказать, чтобы это было о чем-то другом, но теперь появились откуда-то и сосны, и дюны, и йод морских трав, морские рыбы и крылья чаек. И тогда Александр Иванович вступил.
А ведь, пожалуй, сегодня действительно именно такой день! крикнул сквозь ветер тогда Александр Иванович.
Солнце в небе! отозвался Клавдий.
Часть 1-ая
«запрещено также передвижение над территорией города летательных аппаратов, а особенно лиц, не имеющих для этого специального разрешения».
10 января 1971г.
Глава 1
Был тот самый ранний и тихий утренний час, когда крыши, стекло и деревья уже вовсю светятся розовым, но трамвайные рельсы и чугун бульварных решеток пока еще темны и холодны, а дворники едва только начали лениво поводить своими метлами, шурша по асфальту в такт с чирикающими воробьями.
Первые лучи солнца показались наконец и в узком ущелье между двумя высокими домами, между стеной и водосточной трубой, осветили и сделали розовой кучу старых, сухих и потерявших всякий цвет прошлогодних листьев. Солнце и разбудило спящего в них Александра Ивановича.
«Значит, я все-таки тогда и заснул здесь зимой? было его первой мыслью. Выходит, прямо здесь и зазимовал! Вот это да!»
И чтобы утро не застало его врасплох, он немедленно проснулся, отряхнул хорошенько пальто и вышел во двор.
«А вот даже интересно, подумал он, какой сейчас месяц?» и огляделся по сторонам. Над ним зелеными тучками распускались тополя.
«Ага, догадался он, да ведь месяц май уже». На нос ему сверху, полностью подтверждая его догадки, упала толстая красная тополиная сережка-гусеница.
Долго спим! сказал он вслух, хотя рядом никого совершенно не было, и продолжил:
Хотя, с другой стороны, в апреле ведь все тает и течет, и грязно почему-то, тут он потянул носом воздух. Да, да, да, совершенно точно май. Самое начало.
Солнце поднялось чуть выше, перестало быть розовым и стало вдруг большим и ярким и уже без всякого стеснения освещало все вокруг, все те же дома, бульварные липы, скамейки в скверах и дворах и умытые ночным дождем улицы.
Александр Иванович потянулся. Весь. От кончика носа, до кончика хвоста. Посмотрел на светило, закрыл глаза и дважды громко чихнул. Открыл глаза и чихнул еще раз.
«Вот!» подумал он и направился к квасному автомату, стоящему неподалеку.
Позавтракав кружкой кваса, он сел на скамейку под деревьями в сквере, взяв еще одну, на второй завтрак, кружку. Квас с утра был добрый, темный, с большой белой шапкой пены. Пену Александр Иванович любил и никогда, никогда не сдувал ее. Поэтому он сидел в сквере, а нос его был в пене. На носу была пена, а он пил квас. Квас был вкусный, Александру Ивановичу нравился, и он был счастлив. Светили ласково деревья, зеленело солнце. То есть, конечно, наоборот, но даже и это было хорошо.
День этот собирался, судя по всему, быть длинным, а в теплом и клейком от зеленых тополиных листов воздухе, несмотря на ранний час, уже вовсю носилась загадка.
Она бывает там в мае всегда. Особенно в его начале. Всегда в это время что-нибудь, да произойдет-таки значительное и неожиданное. Какой-нибудь сюрприз приятный.
То ли дырочка какая малая в кармане образуется, и вот глядишь, уже и ключи от квартиры тю-тю. И смотришь ты загадочно на белый свет сквозь эту дырочку и думаешь, покуда дворник дверь ломает, как оно все в жизни интересно устроено: не было дырочки, и вот, пожалуйста, вдруг раз и есть. Чудеса! Или свет этот, на который ты смотришь сквозь эту дырочку, вдруг возьмут в квартире и отключат, разом и весь. Волшебство!
Ну пусть даже не дырочка, пусть. Тогда, значит, письмо неожиданно кому-нибудь напишешь, бывает и такое! Или, в конце концов, просто гривенник найдешь или встретишь кого.
Неважно! Неважно что, говорю я вам. Хоть что-нибудь, но непременно должно произойти в этом воздухе. Это правило.
Александр Иванович сидел под деревьями и размышлял. Любил он сидеть под деревьями и размышлять, особенно если с кружицей кваса.
Ну а дел сегодня было много. Во-первых, надо было зайти к старичку букинисту на Сретенку на предмет новых-старых книг и чайку как следует попить, во-вторых, посмотреть фонтаны, включенные по случаю небывало жаркой весны, на предмет фонтановой воды, в-третьих, навестить старые деревья, на предмет новых листьев, а в-четвертых и самых главных, надо было купить бубликов к чаю, а также чаю к бубликам.
Значит, так, сказал Александр Иванович, чтобы не забыть, бублики и чай. Главное не перепутать, и кончил размышлять под деревьями, с кружицей кваса, потому, что кружку попросили.
А город-то проснулся уже, размышлял он уже без кружицы, глядя на бегущих в метро, курящих на бегу, читающих газеты, говорящих и жующих на бегу, на бегу влетающих в троллейбусы, даже бегущих на бегу людей.
Все с зонтиками, сделал он наблюдение, значит, дождя не будет.
Народная примета такая, сказал он квасному автомату. Автомат с приметой согласился и с довольным ворчанием изрыгнул очередную порцию кваса.
Значит так, бублики и чай, вспомнил он, сказал автомату: «Спасибо-досвиданье» и направился прямиком в булочную, чтобы опять не забыть. Булочная была совсем недалеко Но и недалеко он не ушел.
Вторая его половина, жутко хотевшая домой, принялась зачем-то с ним спорить, отговаривать, пугать и тянуть.
Смотри, говорила она проникновенно, городишко-то наш уже проснулся. Бегают, смотри, бегают все кругом. Того и гляди, с ними побежишь. Хочешь с ними бежать? А я не люблю, я лучше домой пойду.
Так я ведь тоже не люблю, оправдывался Александр Иванович. Но ведь бублики, фонтаны и вообще
Ну и как хочешь! сказала его вторая половина и замолчала. То ли обиделась, то ли и вправду ушла.
Александр Иванович подумал немного, но планам своим решил не изменять. И пошел дальше. В булочную пошел, в кондитерскую.
Да, так вот булочная та была совсем недалеко, центральная, на улице забыл я как ее звать, ну да пускай его, назовем просто и незамысловато на улице Сумасшедшего Генерала. И носила эта булочная гордое имя «Булочной-кондитерской», что предполагало почти обязательное наличие в ней тех или иных бубликов. Вот туда-то он и отправился.
И не обманула булочная, не обманула кондитерская!
Был в ней и прекрасный, радующий глаз своей первозданной свежестью и столь редкой в наши дни гармонией классических округло-дырочных форм румяный московский бублик. Был в ней и поздний, уже весенний, но все еще по-прежнему желтый и нетленный лимон. Нашелся там и изумительный слоновый, в смысле индийский чай, в красивых коробках со слонами, животными, как известно, умными и кроткими. Удивительная вещь!