Поспать надо. Притомились, бросил Гена, прикрывая рукой выпирающий внутренний карман.
Причина сговорчивости экипажа расшифровывалась без труда Кучум из райповских запасов выделил мореманам на двоих бутылку спирта.
Похоже, всю ночь простоим Виталина отчего-то обрадовалась. И пекло это уже достало. А может, и впрямь искупаемся?
Она мотнула подбородком на берег, где река делала поворот.
С баржи перебрался Кучум.
А я жду, жду. Вижу, запропастилась. Думаю, не случилось ли чего?
Он тревожно зыркнул на Бероева.
Не случилось. С этим мямлей никогда ничего не случится! успокоила его Виталина. Ну что время тянешь, Рафик? Купаться так купаться! задорно выкрикнула она. Где наша не пропадала! Сколько там температура воды? Лёд хоть не плавает?
У Кучумова аж клокотнуло в горле.
У меня как раз коньячок припасён, чтоб после купанья не заболеть Здесь осторожней, досочка гуляет!
Как истинный джентльмен он подал даме руку.
Не поминай лихом, Бероев! донеслось с баржи.
Олег нахмурился. Он уж понял, что добром эти игрища не кончатся.
Из носовой каюты меж тем донеслись злые выкрики Гены и Толяна. Похоже, ссора вспыхнула заново. Памятуя о тонких отношениях меж мореманами, Бероев решил лечь на палубе.
Сон не шёл. Сквозь непрочную дремоту Бероеву почудились неясные, хриплые звуки. «Оле!..» придушенный оборвавшийся вскрик пробудил окончательно.
Палуба катера была тиха и пуста. Но на барже, у распахнутой двери в каюту, шла борьба. При тусклом свете металлического светильника Олег разглядел трепыхающееся женское тело, мужскую ладонь, облапившую рот, и другую с ножом у горла. Кучум и Виталина. Виталина отбивалась, Кучум, безмолвно сопя, втягивал её в каюту.
Бероев схватил бутылку минералки, что приготовил на ночь, метнул. Лампочка на светильнике разбилась с чпоканьем, рассыпалась вниз осколками. От неожиданности насильник выпустил жертву. Протёр глаза. А когда проморгался, перед ним уже стоял Бероев.
Виталина, в располосованном сарафане, в одних трусиках, укрывая рукой голые груди, спряталась за подоспевшим спасителем.
На крики сбежались остальные. Фёдоровна в наброшенном на ночную рубаху сатиновом платке, мореманы в трусах.
Пёрышко брось, предложил Бероев.
Кучум злым движением отбросил нож.
Ублюдок! выругалась Виталина. Яйца бы тебе отрезать.
Ты-то заткнись, динамистка грёбаная! выкрикнул Кучум. Напросилась по ночи. А как до дела на попятный. Профура! Хуже любой проститутки.
Он забористо выругался, сцыкнул, ловко угодив в лицо Виталине, и вернулся в каюту.
Фёдоровна, растолкав мореманов, зашла следом. Вышла с бюстгальтером. Кинула Виталине:
Надень, дурёха! Ты б ещё прямо нагишом к нему ввалилась!
Да я искупаться согласилась! выкрикнула Виталина. Что ж, если искупаться, так уж и ноги раздвинуть?
Мореманы, криво усмехаясь, вернулись на катер. Общественное мнение оказалось на стороне насильника.
Потому что сами сволочи! Виталина всхлипнула от обиды. На палубе баржи, на тюках, всего-то в нескольких метрах, безмолвно покачивались оба охранника с ружьями меж колен.
Вы-то что глядели?! прикрикнул на них Бероев.
Груз глядели, степенно ответил Микитка. Никто бабу не тащил! Баба сама пришла!
Уроды косоглазые! Виталина с сожалением повертела порванный сарафан, дрожащими руками принялась застёгивать бюстгальтер. Завтра же заявление подам.
Кому? Фёдоровна помогла ей застегнуть лифчик. В лесу прокурор медведь. Самой соображать надо, прежде чем задом перед мужиком крутить. Мужик всюду падкий. А здесь и вовсе дикий.
Она вынула из сжатой ладони Виталины металлическую цепочку с камушком. Лицо её вспыхнуло. Прикрыв невидящий глаз, оценила камень на свет. Ишь какой!.. Откуда?
Да с этого гадёныша сорвала! В морду взад кинуть! Виталина потянулась, но Фёдоровна быстро спрятала руку за спину.
Мне отдашь?
Глаза б не видели! Только не моя же она! Виталина удивилась. И золотишко на цепочке, похоже, дешёвое.
Кому дешёвое, а кому и сгодится. Я падкая на побрякушки, призналась Фёдоровна. Да и до пенсии рядом. Тебя-то мужики всегда обдарят. А мне нужно будет на что-то доживать.
Цепко ухватив добычу, она вернулась на катер.
Следом перебрались и Бероев с Виталиной.
Ты сам виноват! бросила в сердцах Виталина. Согласился бы искупаться по-хорошему, ничего б не случилось.
Ответа не дождалась. Бероев принялся заново укладываться.
Ладно. Спасибо тебе, конечно, буркнула она. Второй раз спасаешь Ну полно дуться! Сама уж не пойму, куда несёт, зачем.
Потянувшись, она поцеловала Бероева в губы, оставив на них свежий, арбузный аромат. Облизнулась аппетитно и спустилась в кубрик, где алчная старуха всё не отводила глаз от дешёвенького амулета.
Ночная духота, сродни дневному пеклу, сморила-таки Бероева. Под утро, облившись водой из ведра, притулился к брезентовому рулону и кое-как задремал. Очнулся, заботливо прикрытый порванным сарафаном и с тоненьким носовым платком на лице.
Солнце стояло в зените. Катерок бойко молотил воду.
Из-за брезента доносились голоса. Разговаривали двое.
Слышь, чего говорю! услышал Бероев хриплый от нетерпения голос Вишняка. Пойдём в закуток. Ну чё ломаешься?
Послышались звуки борьбы.
Отвянь, холера! Нешто опять чем перетянуть? ругнулась Фёдоровна. Бероев приподнялся было, но вмешаться не успел.
Да погодь ты, шалава! горячо зашептал Толян. Не могу больше! Терпежу нет! Хошь, чтоб лопнул? Какой день колом! Я ж не за так. Я тя отдарю. Цацки-то, подметил, любишь. Наверняка за ними на Север сорвалась. И верно для чего ещё, как не за деньгой? А тут разом срастётся. У меня на самом деле такое заначено! Любая месяц давать будет только покажи! он пригнулся, горячо зашептал в ухо.
У тебя-то ещё откуда? усомнилась Фёдоровна. По виду сам голодранец.
Так пассажир один отдарил Только никому чтоб!
И где он, твой пассажир?
Смылся! со злой ухмылкой хохотнул Толян. Цепка ещё была.
С кулоном? живо уточнила Фёдоровна.
Вроде. Но она так, дешёвка. Кучуму отдал. А вот это снова зашептал, глотая от нетерпения звуки. Больших денег стоит. И никто не знает! Я тебе им отдарюсь. А ты меня, пока едем, обслужишь! Ну как? Сговорились? Только чтоб никому!
Врёшь ты всё, поди! бросила пренебрежительно Фёдоровна. Сбавила голос. Ладно, покажешь. Но учти понимание имею. Так что не вздумай медяшку какую-нибудь подсовывать. Да отвянь ты пока! И так все видят, как липнешь.
Бероев громко зевнул, делая вид, что только проснулся.
Рядом возникли крупные женские ноги с синюшными жилками на толстых икрах. Старое цветастое платье билось подолом по жёлтым ботикам.
Олег сел на палубе, принялся оглядываться, выискивая Виталину.
Ссадили твою на зимовье, сообщила Фёдоровна. Она тебе и сарафанчик ссудила. Иначе обгорел бы. Ишь, палево какое!..Всё не хотела уходить. Да раз к мужу, что уж теперь? Теперь не вернёшь. Вона и Столб уж прошли!
Позади оставался могучий остров знаменитый Столб. Огромный, за сто метров высотой, вдвое больше в ширину, увесистый булыжник посреди реки.
Будто истинный пограничный столб, встал он границей меж самой Леной и её дельтой. Вот только у Столба этого не было низа. Огромная скала парила в воздухе.
Бероев аж головой затряс. Принялся протирать глаза.
Мираж называется! произнес рядом голос Кучума. Воздух холодный с тёплым как-то перемешивается. Здесь все пугаются. А бывают и столкновения. Растворится корабль, так что одна труба плывёт.
Кучум свежий, с голым мускулистым торсом стоял рядом, неожиданно приветливый. Приподнял порванный сарафан.
Что? Ни себе, ни людям? поддел он Бероева. Впрочем, без прежней злобы. То, что деваха не досталась никому, смягчило его досаду.
Скреплённый с баржей катер как раз вышел из единого устья Лены в широченную, на тридцать тысяч квадратных километров, дельту и втягивался в западную протоку. От конечной цели Оленёкского залива их отделяло сто пятьдесят километров.
Река впереди покрылась песчаными островками, будто кожа волдырями. За штурвалом стоял Вишняк.
На мель-то не посадишь?! крикнул ему Кучум. Подмигнул вышедшему из гальюна Гене. Оба обидно загоготали. Не терпевший насмешки Вишняк пасмурнел.
Буде глотки драть, огрызнулся он. Было-то разок. А Оленёкскую протоку я как облупленную знаю. Так что не боись.
Бероеву тотчас припомнился бравый лоцман из «Волги-Волги», который тоже мог пересчитать все мели. Сажал и пересчитывал. Сделалось страшновато. Тем паче что никаких предупреждающих знаков на воде не было вовсе.
Боишься, сядем? спросил Бероев Кучума.
Не боюсь. Наверняка сядем, заверил его ехидный казах. Сцыкнул презрительно. Чтоб этот лох да не посадил?
На первую мель сели уже через полчаса никто из мореманов не принял во внимание, что осадка гружёной баржи почти на полметра глубже катера. С руганью, матом кое-как снялись. Самоуверенности у Толяна поубавилось. Дальше спарка поползла робким ходом. Когда островков поубавилось, у штурвала Толяна подменил Гена.
Река менялась на глазах. Песчаное побережье преобразилось в высоченные смёрзшиеся напластования. Изменилось и небо. Если накануне облачка плавали барашками в необъятной синеве, то ныне, напротив, облака нависли сплошной ватой, так что редкие просветы меж ними смотрелись голубыми озерцами.
Олег схватил камеру и принялся снимать, любуясь и прикидывая одновременно, какие нарезки получатся самыми выигрышными.
Ни на что другое внимания, казалось, не обращал. Но краем глаза заметил-таки, как, воровато озираясь, пролез в камбуз Вишняк. Через какое-то время нырнул в кубрик. А ещё через пяток минут следом, из камбуза в кубрик, прокралась Фёдоровна.
Бероева будто скребнуло по душе. После шторма, когда они с Вершининой бок о бок бились за спасение судна, он стал воспринимать её как товарища, на которого можно положиться.
Да, была она из приземлённых, придавленных жизнью баб, свыкшихся с беспросветным существованием. Но сохранялись в ней и крепость духа при опасности, и умение постоять за себя. Она напоминала ему женщин, тащивших на себе послевоенную страну. Корыстность, которой в ней не подозревал, готовность из-за добычи торговать собой, это впечатление переворачивали.
Минут через двадцать к Бероеву подсел Кучум. Закурил подле.
Ловко у тебя выходит, оценил он операторскую сноровку. Много где снимал?
Приходилось, коротко подтвердил Бероев.
Из кубрика выбрался Толян потный, грузный, с пузом поверх распущенного ремня. С сытым, подобревшим прищуром глянул на солнце, подтянул пряжку. Закурил беломорину.
Сообразительный Рафик шаркнул глазами по пустой палубе.
Отутюжил-таки тётку. Вот уж в ком никакого вкуса. На что попало зарится, брезгливо бросил он.
Толян ухмыльнулся обидно.
Баба и есть баба. Ты-то, эстетист хренов, и вовсе с Дунькой Кулаковой остался.
Он густо зевнул и вразвалочку отправился к борту покурить.
Из кубрика выглянула Фёдоровна, зыркнула. Наткнулась на чужие, усмешливые глаза. Поняла, что попалась. Густо покраснела. Склонив голову, прошла в гальюн и принялась остервенело полоскать рот.
Отсосала, что ли?! подколол Рафик. Подмигнул Бероеву. Не задаром хоть?
Фёдоровна вовсе запунцовела. Вскинула озлобленное лицо:
Как же! Далась бы задаром! Ищите дуру.
Дура и есть! Рафик совсем развеселился. Нашла кому верить. Наверняка стекляшку или медяшку подсунул!
А это видал?! Посудомойка выхватила из кармана жакета тряпицу, развернула. На широкой ладони лежал увесистый самородок.
Узкие азиатские глаза казаха расширились едва не вдвое.
Это что? Этот тебе?! выдохнул он.
Нагляделись?! Фёдоровна быстренько свернула тряпицу и пихнула за лифчик.
Повернувшийся от борта Вишняк, в свою очередь, переменился в лице. Вернулся.
Говорено ж тебе, дурынде, было: никому!.. прорычал он. А ну, гони назад!
Во тебе! Вершинина отскочила. Ощерилась. Только попробуй! Моё теперь. Отработала!
Озираясь на ходу, побежала в кубрик прятать. Шагнувшего следом Толяна ухватил за рукав Рафик.
Значит, всё-таки зажухал, жлоб?! прошипел он. Нам сказал, будто одни деньги были да цацка дешёвая. А сам эва чего! За это ответить придётся.
Замучаешься спрашивать! огрызнулся Толян, отчего-то смущённый. Оттолкнул Кучума. Видал таких спрашивальщиков. Не вы! Я на себя всё взвалил. Мне и навар главный. А вы своё на халяву получили и отвали! Выдача закончилась. Сунетесь с Генкой люлей наваляю. Здоровья на обоих хватит.
А ну как не хватит? процедил Кучум. Думаешь, если бугаина, так можно не по понятиям? Подлянки никому не спущу!
В ответ Толян демонстративно высморкался в палец, показал на густую соплю на палубе. Растёр каблуком.
Кучум метнулся в рубку к капитану Гене. Закричал гортанно. Гена хмуро кивал. Толян, набычась, покачивался в сторонке. Потом сцыкнул и вошёл следом в рубку. Начался общий, с размахиванием руками, крик.
Бероев ещё раньше понял, что меж этими тремя пролегла тайна, сделавшая их врагами. Но такая, какой не поделишься с чужими. И всё больше, кажется, угадывал подоплёку её.
В стороне, на палубе, опершись на привычную швабру, застыла Фёдоровна. С прежней, равнодушной угрюмостью смотрела она за нарождающейся сварой.
В рубке меж тем страсти выплёскивались из берегов. Единственно, что слегка успокаивало, все трое были трезвы.
Вскоре оказалось, что трезвость не крепость для ненависти. Горячий казах дважды, что-то вдалбливая, дёргал Вишняка за рукав. Дважды Толян рукав вырывал. На третий раз ухватил Кучума за смоляные волосы и с размаха впечатал лицом о приборную доску. Залитый кровью Рафик с густым, будто боевая сирена, воплем прыгнул на механика, вцепился зубами в ухо. От боли Толян неожиданно тонко завизжал. Сзади на него напрыгнул Гена. Хрустнуло боковое стекло. Трое сплелись в клубок. Будто рысь с волком нападали на крупного медведя.
Якуты-охранники как сидели на тюках баржи с ружьями меж колен, так и остались сидеть с ленивым равнодушием наблюдая за дракой.
Катер повело вправо, прижимая баржу к очередному песчаному островку. Дожидаться, когда сядут на следующую мель, Бероев не стал. С карабином на изготовку подлетел к рубке, выстрелил в воздух.
Перестреляю! закричал он с надрывом. Как за несколько дней до того пришлось кричать на пьяных якутов в трюме.
Оказавшийся ближе других Гена, остервенелый, с выпученными глазами, повернулся напасть на нового врага. Но Бероев, не дожидаясь, вжал дуло карабина ему в грудь.
Ни полшага! предупредил он. Показал глазами на приближающийся островок.
Опамятовавшийся капитан схватился за штурвал.
Бероев перевёл ствол на Толяна, то ли булькающего, то ли всхлипывающего.
У, падлы! Обоих сомну, прорычал Вишняк. Обхватив кровоточащее ухо, выбрался на палубу. По пути в кубрик снёс сапогом ведро уборщицы.
Сбитый на пол Кучум приподнял оборванные провода, спутанные с обломками пластмассы. Показал капитану.
Ещё и рация, к беней фене!.. Бывают же твари. На зоне за такое опускают! объяснил он Бероеву. Сам всех подбил. Всё, мол, поровну поделим. А на деле? Деньги-то поделил. А самый ценняк оказывается, зажухал! Я сам, может, второй год на калым собираю. Кидала!..
Он ощупал нос, глянул на себя в осколок зеркала. Глаза полыхнули яростью.
Не спущу!
Выхватил у зазевавшегося Бероева карабин, выбежал на палубу. Вишняк встревоженно обернулся.
Сдохни, паскуда! выкрикнул Рафик. Раздался выстрел. Звенькнул колокол пуля прошла у посеревшего Вишняка как раз над окровавленным ухом и угодила в корабельную рынду.
Кучум, разом успокоившийся, без сопротивления вернул оружие Бероеву. Показал Вишняку средний палец.