Анатолий Агарков
Легенды нашего края. Сейфула
Любовь и смерть, добро и зло.
Что свято, что грешно,
познать нам суждено.
А выбрать лишь одно дано.
(В. Цыганова)
1
Чем-то понравилась ему эта женщина. Сейфула не смел на нее взглянуть, но чувствовал всем существом, что в это мгновение она на него смотрит в черных глазах ее любопытство. Ну и что, что судимый он теперь отсидевший и, откинувшись, стал таким же свободным человеком, как все вокруг, как она
Рай на земле не легко дается он знает не каждый даже может рассчитывать. Но стремиться к нему хочет любой кто через Бога, кто через голову свою, кто через руки а кто через сердце, насмерть влюбившись.
Сейфула Кашапов, верзила, двадцати пяти лет от роду, четыре из них отсидевший на зоне за драку с тяжкими телесными не считал себя обиженным природой по крайней мере, от рождения все у него было: и рост, и сила Вот ума набирался на нарах никаких университетов теперь не надо: как ладить жизнь он уже знает. Он не считает себя лишним в обществе он немножечко покумекает и заставит это общество на себя работать. Нет, эти четыре года он не зря прожил, задыхаясь в цементном аду верную дорогу по жизни выбрал, много думавши И наставника сыскал дай Бог каждому! Сейчас он ехал к нему на электросекции «Челябинск Миасс».
Есть идеи, есть такие занятные идеи, что Чувство меры Сейфуле не хватает это верно. И нужен совет умной головушки, коим был для Кашапова Гавриил Потапов «Гаврик», как его звали на зоне; «нормальный пацан» пятидесяти шести лет от роду. Он, когда справку об освобождении получил, сразу подумал сначала к Гаврику за советом, а уж потом все остальное.
И вот Челябинск, вокзал, электричка, народ и эта женщина, сидящая напротив
Сидела она отрешённо на жёсткой изогнутой скамье, между что-то бубнящей бабкой и грустноглазым армянином в кепке; сидела, перелистывала журнал, тихо улыбалась чему-то ни вокзальный шум её не трогал, ни запах пота, исходивший от армяшки, ни неловкость бабки, пихающей её узлами. Сколько ей сорок? Ну, явно за тридцать. Хорошо сложена, личиком милая, простенько, но со вкусом одета пальтишко светло-серое, с пояском, под шарфиком газовым водолазочка, белый воротничок виден; сапожки маленькие, ботильоны на «молнии». Должно быть, учительница.
Ворочаясь на жестких нарах, четыре долгих года Сейфула именно о такой мечтал. А сейчас повстречал и оробел поглядывает искоса на нее, как за бабами в бане в щелку, а заговорить боится. Боится, что попрет из него культура зековская, которую он сначала усиленно вбирал себя, как губка грязную воду, а потом стыдиться стал, когда Гаврик ему сказал дурак ты, шпана шпановская, да шпаной и помрешь. С нар надо в люди выходить так он ему сказал.
Нет, не исковеркала зона в душе Сейфулы человека только ума придала башке. Он это знает и просто робеет перед понравившейся женщиной влюбленным мальчишкой. Так бывает. Так было с ним в юности
И вот сейчас она снова рядом, через два сидения, и снова молчит, чёрными глазами отрешённо влипла в мутноватое, пыльное стекло то ли столбы считает, то ли галок на проводах рассматривает; и будто сама бесплотным духом скользит за вагоном, не касаясь земли Куда она едет? Где выйдет? Куда понесёт этот чемодан кто встречать её будет муж, дети, мать? Сейфула уже увидел, что на руке у неё всего лишь колечко и перстенёк; но этот безымянный палец с тонкой золотой жилкой на нём ничего не говорит: знал он, что многие женщины носят кольцо ещё очень долго после того, как брак рухнул. По привычке. Это вот его блатные татуировки на руках да запястьях не снять, как кольцо тут не привычка, а уже крест по жизни и судьба.
Объявили по электричке остановку какой-то разъезд с чудным, малопонятным названием. Черноглазая женщина поднялась и направилась к выходу и стало заметно, что чемодан тяжелый, чуть клонит в право её ладную, невысокую фигурку.
Как жаль! Сейфула посмотрел ей вслед. В жизни всегда так бывает люди встречаются, чтобы расстаться. Он тоже поднялся и вышел в противоположный тамбур вагона. Закурил. Электричка остановилась, двери открылись
Что наша жизнь? Игра!
Сейфула решительно выбросил окурок и вслед за ним шагнул на платформу.
Электросекция, пшикнув сомкнувшимися створами дверей, умчалась. Они только двое на платформе он и она. От станции отходит разбитая асфальтовая лента, петляет меж частной застройкой и ныряет в лес. Интересно, далеко ли до села? Сейфула решительно зашагал к незнакомке.
Простите, далеко ли отсюда до села?
До дачного кооператива «Путеец» поправила она. А вам туда?
Ага. Давайте я вам помогу, Кашапов подхватил чемодан, казавшийся внушительным, но на деле не шибко тяжелый.
Попутчица все еще робела. Но в принципе, какой толк? в лесу или на платформе, она все равно во власти этого бугая. Кричать раньше времени бесполезно да и некому. Некого звать на помощь.
Влипли вы, Анна Михайловна, с иронией подумала о себе черноглазая женщина, действительно оказавшаяся учительницей и приехавшая на свою дачу покопаться на участке, прибраться в домике как-никак, весна! И еще подумала, но уже с сарказмом, глядя в широченную спину незнакомца, спускавшегося по тропинке с ее чемоданом на проселочную дорогу главное правило насилуемой женщины: если звать помощь бесполезно, то лучше расслабиться и получить удовольствие. И еще в том же духе самое прикольное в ситуации, что он, изнасилуя, еще и придушит. Как говорится, полный отпад
Ну что ж, судьбе навстречу! теперь уже просто оптимистично сказала она самой себе. Да и что толку бояться? Будем надеяться, все обойдется
Шли по проселку, свернув с асфальта на лесную тропку впрочем, лес скоро расступился, показав перелески и речную долину Анна Михайловна старательно обходила широко раскинувшиеся лужи; сбросить бы сейчас ботики и почавкать голыми ногами по тёплой грязи, как в детстве! Но и она не девочка, и грязь отнюдь не тёплая, середина апреля, до жары далеко.
Женщина сказала своему упорно молчавшему кавалеру:
Поглядите направо.
Сейфула взглянул.
Глядите внимательнее. Видите вон ту скамейку под березами?
Кашапов ответил, что видит.
Нравится вам местоположение ее? Я здесь частенько хожу и думаю кто и для чего здесь поставил лавочку эту?
Сейфула пробормотал, что место прекрасное он бы и сам там отдохнул.
Вы устали? с тревогой спросила она и подумала начинается.
На Кашапова действительно накатило четыре года без женщины это каторга его телу. Думал, откинется, первым делом на вокзал к проституткам помчится. Но увидел женщин и отпустило они разные и так много совсем некрасивых можно и подождать денек-другой: четыре года терпел Раньше дело!
А теперь лес, безлюдье и женщина, которая понравилась с первого взгляда. Сколько еще можно томиться? Вот она, рядом руку только протяни. Он взглянул на нее такая ухоженная, такая ладная вся. А потом это уже картина после секса представилась ему: с разбитым лицом, в изорванном платье, в волосах паутина, на спине прошлогодние листья
И так этого тоже захотелось, что хоть бросай чемодан и прочь беги от соблазна.
Сердце его стучало ужасно, когда говорила она о скамье. С вожделением подумал можно и на лавке
Великим усилием воли он отогнал все грешные мысли и даже стал поддерживать разговор.
Дачный кооператив «Путеец» владение ведомственные. МПС не такое богатое, как Миноборонпром, но тоже своих не обижает: льготы, ссуды, зарплата немаленькая. Иные железнодорожники, особенно бригадиры путейских бригад люди богатые, по местным меркам, всюду разъезжают на собственных автомобилях. И на дачи, конечно. Вот они и тут, и там кто у калитки своей оставил авто, кто за калитку загнал иномарки
Сейфула с Анной Михайловной шли узкими улочками дачного поселка. Звучала музыка, слышны разговоры, дымком тянуло и одуряющее пахло шашлыками весну уже празднуют.
За оградами перед домиками прилично и чинно чрезвычайно люди садились за столы, звеня посудой, бокалами и смехом вперемешку с разговорами. Оглядывались на проходящих, может быть, поджидая гостей. На лицах благодушие и довольство жизнью. Пятница, завтра начинаются два святых, положенных по закону дня отдыха.
Вечер действительно был восхитительный
Вот я и пришла, сказала Анна Михайловна, останавливаясь у очередной калитки. Вы куда сейчас?
Сейфула плечами пожал.
Ну, понятно. Заходите. Неужели вы думаете, что я вас без ужина отпущу?
Скоро они уже сидели за столом в летней кухне небольшого уютного домика ели окрошку и пили домашнюю настойку из ягод. После пары стаканов оба сразу опьянели.
Сейфула сделался веселым и очень разговорчивым всеми силами старался обратить на себя внимание хозяйки. Анна Михайловна раскраснелась, была очень мила и чрезвычайно смешлива. Она сбросила своё лёгкое пальтишко, ботиночки, измазанные коричневой грязью, и надела домашние тапочки.
Желание, охватившее бывшего зека в лесу, уже схлынуло, и ему больше чем женщину сейчас хотелось броситься на диван, уткнуться лицом в подушку и пролежать таким образом вечер и ночь, а утром уехать.
Анне Михайловне он рассказывал о своем детстве, о своей малой родине, о тех укромных местах в ее округе, где он прятался и в одиночестве, но с мечтами, следил за убегающими вдаль облаками. О, как бы он хотел вновь очутиться там и думать о том, о чем мечталось и думалось в те далекие годы. И пусть все-все-все на земле забудут о нем
А сколько вам? лукаво спросила Анна Михайловна.
Двадцать пять.
Совсем молоденький, с душевной тоской произнесла она.
А потом
Что вы на меня так смотрите? Я вас в лесу не испугалась, а сейчас боюсь.
Сейфула встрепенулся наверное, он действительно на нее засмотрелся; а тоска и злость зековская хлынули через глаза наружу. Он попытался рассмеяться не получилось. Прет и прет из него ненависть он это остро даже чувствует. Не к хозяйке, радушной и симпатичной, а ко всему миру. Ух, как он его ненавидит! Его, закрывшего Сейфулу в мрачном сыром бараке на долгих четыре года, заставившего глотать цементную пыль проклятого завода ЖБИ.
Эх, черт! Должно быть, напился развезло.
Простите, я, наверное, увлекся далеко в память нырнул.
Анна Михайловна начала собирать посуду со стола.
Вы останетесь ночевать?
Да, если можно. А завтра на электричку и поеду дальше.
Вы, ей богу, как тот киногерой самовара вам в вагоне не хватало явно
Кашапов не понял, о чем она это.
Простите, скажу от сердца увидел вас и будто кирпичом по голове.
Бывает, сказала Анна Михайловна с тоской и устало. Только вы очень молоды для меня, старой бобылки.
Кого-кого?
Она махнула рукой, усмехнувшись:
Ладно, проехали
Что-то в лице этой женщины вызвало в Сейфуле ощущение бесконечной жалости. Это было правдой сердце кольнуло даже страданием за нее. И довольно сильно. Вот собой он был недоволен увалень какой-то, не кавалер. Недостает слов, которыми надо выразить свои чувства. Он теперь, в эти минуты, вполне ощущал, что эта женщина нужна ему не только для секса. А вообще может быть, даже для жизни Если бы он был несудимый, а она вышедшей на свободу зечкой, он бы ей все простил и пригрел на своем сердце
Что с вами? спросила Анна Михайловна. У вас опять такое лицо!
Он повернул к ней голову, поглядел на нее, заглянул в ее черные, сверкавшие в эту минуту глаза, попробовал усмехнуться, но не смог был мрачен как ночь и задумчивым очень.
Хозяйка попробовала было спросить:
О чем это вы сейчас думали? расскажите.
Но Кашапов пробормотал ей в ответ с самою кислою миной что-то неопределенное.
Вы верно устали и спать хотите Я постелю вам здесь, на этом уютном диванчике она помедлила, поймала его сомнение, поспешно добавила Да вы не замёрзнете! У меня летняя кухня, знаете, как берлога. Тут одной теплоизоляции столько
Сейфула посмотрел на миниатюрный диванчик, скорее похожий на широкое кресло, и покачал головой:
Удобнее будет на полу.
Он раскладывается. Помогите мне.
Разложенным, диван мог вместить не только Кашапова как минимум, места было для двоих.
Не желая мешать хозяйке, Сейфула вышел на террасу, прислонился виском к шершавому стояку. В небе зажглись звезды было поздно и совсем смеркалось; во тьме вдали светили огни какого-то города. Воздух остыл, было немного зябко Сзади послышались шаги вышла Анна Михайловна в домашнем халате. С виду хозяйка была спокойна, хотя голос её вибрировал.
Ну, как думаете, не замёрзнете? спросила она. Не шибко прохладно будет?
Сейфула что-то пробормотал, конфузясь рукой он держался за перила веранды и свет из дома как раз ярко освещал сейчас тюремную наколку. Но Анна словно бы не замечала её.
Как вам настоечка моя? Кружит голову? Может еще налить?
Н-нет Я не знаю
Ну а кто может знать? Вы стесняетесь? А взгляд ваш такой страшный бывает порой почему?
Не знаю. Порой и сам себя боюсь.
Серьезно? Вы трус?
Наверное, нет. Трус это тот, кто бежит от опасности, а я еще ни от кого не бегал.
Вы крепкий парень, я заметила. Вам приходилось с кем-нибудь драться?
Много раз и даже не пустыми руками.
Как это?
Палкой, кастетом, дужкой кровати или заточкой
Заточка это что-то типа ножа? Так вы же могли убить человека.
Убить можно и кулаком
Я бы не хотела быть мужчиной
Так и не все мужики дерутся иные в милицию звонят.
М-да Теперь уже не стреляются из пистолетов, как раньше по-благородному. А вы умеете стрелять?
Из пистолета? Никогда в руках не держал. Из ружья могу.
Ее серьезный вид при таком разговоре, несколько удивил Сейфулу зачем она его о таких вещах пытает? Он чувствовал, что не для этого она пришла к нему в начале ночи в домашнем халате, под которым угадывалось обнаженное тело. Но не находил слов, чтобы завлечь ее в объятия.
Спокойной ночи, сказала Анна Михайловна, но не двинулась с места.
В темноте террасы лицо ее трудно было разглядеть волнуется она? грустит? чего-то ждет от него? Если бы Кашапов был постарше и имел побольше опыта общения с женщинами, может быть, он разгадал причину ее ночного визита. Хотя, конечно, он догадывался Что-то ему в душе подсказывало
Но не было самого главного отправной точки.
Сейфула вдруг ужасно покраснел хотя кто бы заметил в такой темноте! чуть отступил назад и вдруг охрипшим голосом выдавил:
Иди ко мне.
Анна Михайловна пожала плечами:
Я думала, ты не решишься.
Она больше ничего не произнесла, повернулась спиной и пошла в комнату. Уже в коридоре шедший следом Сейфула увидел она развязывает пояс халата. На пороге одним движением сбросила с плеч одеяние, представ в полумраке во всем великолепии своей наготы. В следующее мгновение она юркнула под одеяло
Кажется, сама темнота позвала его ласковым шёпотом: «Иди ко мне».
Анна спала, когда он ушёл из этого домика, как вор, не прощаясь тихо ушёл, половицей не скрипнув. По дороге брёл словно сомнамбула, часто натыкаясь на лужи. Добрался до полустанка без всякой надежды на электричку. Но в той стороне, куда она шла днем, светился багрянцем горизонт наверняка город.
Сейфула долго шел по рельсам, пока вдали не показались огни. А потом мелкие домишки окраины.
Нет, зря он ушёл. Какой страх, какая холера погнала его прочь?!
Теперь надо искать вокзал, как место на ночлег.
Он с рельсов сошел по нужде и притулился к забору. В доме за ним распахнулась форточка. И хриплый, прокуренный голос спросил:
Чево ползаешь, вошь дровяная?
Ничего. Спи давай, хозяин. Я проходом
Зажёгся свет в маленьком окошке, потом тень его заслонила хозяин разглядывал Сейфулу. А потом и просверк жёлтый лёг от входной двери, и калитка скрипнула. На мужчину глядел бородатый дед в ватнике, бязевых кальсонах и исподней рубахе морщинистые ноги в резиновых калошах.