Дальше, на самом маленьком третьем выступе, располагался дом под названием Гаутхейм, дом гётов. Хоть и больше остальных, он был построен по тому же образцу с крутой скатной крышей из потемневшей от времени соломы и угловыми столбами, которые изгибались, как драконы; за его замысловато вырезанными дверьми проводили дни бесчисленные тегны и скьяльдмеры, плели заговоры и строили планы, напивались и дебоширили. Когда двери распахнулись, наружу хлынул свет. После второго сигнала рога Аска на улицу выбежали два десятка мужчин и женщин, вооруженных и наспех одетых в доспехи. Диса увидела ярла Хределя рядом с костлявым сыном Флоки; двух Бьорнов Бьорн Хвит, Белый, чьи волосы и борода белели как снег, хоть он и был в расцвете сил, и Бьорн Сварти, Чёрный, чье лицо и волосы были такими же мрачными, как у Гримнира, а также Менкса-гёта, Иомхара и Кьяртана Сигурдсона змееглазый Кьяртан провёл больше времени среди норвежских опустошителей, чем среди собственного народа. Она увидела нежное лицо Беркано, которая утверждала, что произошла от берёзы и рябины, а рядом стояла её младшая сестра Лауфея, мрачная и тихая, обе сестры сбежали с земель гётов Выдры после вторжения норвежцев в их деревню. Последними шли двадцать три Дочери Ворона во главе с Аудой и Сигрун, глаза той светились суровым огнём.
При виде Дисы у Вороньего камня все замолкли. К ним подходили другие, с первого уровня, до тех пор, пока, казалось, у чёрного камня не столпились все мужчины, женщины и дети. Кто-то поджёг факелы, их рыжий свет заплясал в тенях. Диса слышала, как её имя повторяют снова и снова. В конце концов ярл Хредель поднял руку в знак тишины и перевёл взгляд на Сигрун.
Диса Дагрунсдоттир! сказала та спустя мгновение. Судьба оторвала тебя от нас. Тебе суждено было найти своё место в тени Человека в плаще. Ты вернулась в его милости или с позором?
Диса поставила корзину, выпрямилась и расправила плечи с намёком на вызов.
Я вернулась в милости, ответила она. И я требую своего по праву, как избранная жрица Человека в плаще.
Пусть Боги свидетельствуют, кивнула Сигрун Ауде, которая забрала факел у Бьорна Хвита и отнесла его Дисе. Женщина изогнула бровь при виде лица Дисы, когда передавала огонь. В ответ на невысказанный вопрос сестры Диса едва заметно пожала плечами. Она повернулась к погребальному костру, пропитанные маслом поленья которого были покрыты капельками влаги; тело на нём выглядело таким маленьким, почти детским.
Колгрима Гудрунардоттир! сказала девушка. То, что было твоим при жизни, я, Диса Дагрунсдоттир, теперь забираю себе! Все твои долги теперь принадлежат мне! Как и все твои богатства теперь принадлежат мне!
Диса подняла факел выше, и пламя ослабло.
Услышь меня, Спутанный Бог, о хитроумный Локи! Будь свидетелем, о Имир, владыка великанов и повелитель льда! Я освобождаю Колгриму Гудрунардоттир из тюрьмы её плоти и посылаю вам! Она Дочь Ворона, жрица Человека в плаще пусть её имя повторяют от стен Асгарда до оград Хельхейма!
Диса опустила факел в центр костра. Хоть дерево и было пропитано маслом, оно зажглось не сразу. Брёвна потрескивали и трещали, в глубине плясали голубые языки пламени. Диса огляделась, не зная, что делать. На помощь ей пришла Ауда. Она выхватила факел у одного из зрителей и понесла к погребальному костру.
Колгрима Гудрунардоттир! сказала она, добавляя больше пламени в костёр.
И всё же огонь дрожал и шипел.
Флоки собрал больше факелов и передал их Дочерям Ворона, пока Чёрный Бьорн принёс жаровню с углями из Гаутхейма. Затем, одна за одной, женщины с татуировками ворона шагали вперёд, поджигали факелы углями и несли к погребальному костру. Каждая добавляла к огню свой голос: «Колгрима Гудрунардоттир!»
Сигрун подошла последней.
Погребальный костёр теперь по-настоящему пылал, пламя жадно пожирало дрова и их земную ношу. В ночное небо поднимался дым. Сигрун зажгла факел. Она медленно подошла к краю этого адского пекла. Отблески света отражались от навершия её меча, от серебряной проволоки на его рукояти и чеканки на ножнах, от тусклых колец её кольчуги; на серебряных бусинах, вплетенных в её седые локоны, сиял красноватый отблеск огня, когда она подошла и бросила факел в сердце погребального костра.
Колгрима Гудрунардоттир, сказала она тихим, полным скорби голосом. Скоро свидимся, сестра.
Затем Сигрун сказала что-то ещё, но слишком тихо. Даже Диса, что стояла ближе всех, ничего не разобрала за треском полений. Но когда она снова подняла взгляд, то наткнулась на тёмные, злобные глаза Сигрун они заставляли дрожать даже самых бравых воинов. Диса чувствовала её недовольство, хоть и не понимала, чем его заслужила; она чувствовала её злобу, зависть и отвращение. И теперь Диса точно знала то, о чём только догадывалась: будь у Сигрун возможность, она вернулась бы в день её рождения и держала бы стонущее существо из матки своей дочери в ведре с водой до тех пор, пока то не перестало бы шевелиться.
Но Диса Дагрунсдоттир больше не была стонущим существом. Она больше не была сиротой без матери, очередным голодным ртом. Боги выделили её. Покров одобрения Человека в плаще зажёг пожар в её груди. И от веса его ножа её позвоночник будто налился сталью. Она встретилась взглядом с Сигрун, её голубые глаза были такими же яркими и холодными, как лёд.
Скажи мне, попросила Диса, когда Сигрун наклонилась ближе. Скажи как женщина женщине, почему ты так меня ненавидишь?
Улыбка Сигрун была оскалом хищника. Она сжала руку внучки так сильно, что затрещали кости, и заглянула в синяки в глубине её глаз. Диса не дрогнула; вместо этого она издала рычание Гримнира и скривила губы в той же манере.
Ты не женщина, ответила Сигрун. Пока что. Всего лишь глупое дитя. Наслаждайся этим вечером, потому что ты его заслужила своими речами. Но завтра начнётся твоё настоящее испытание.
Старуха обняла Дису безо всякой теплоты и на глазах у всей деревни поцеловала внучку в щёку.
Пусть потом не говорят, что я не дала тебе шанс, прошипела Диса. Я вижу тебя насквозь, ведьма, и будь уверена, что он тоже тебя видит.
Сигрун разорвала объятия с непроницаемой маской на лице.
Я на это надеюсь, ответила она. После всего, что я для него сделала, чем я ради него пожертвовала надеюсь, Человек в плаще видит меня так же ясно, как его повелитель, Спутанный Бог.
И на этом Сигрун повернулась и ушла. Диса потеряла свою бабушку из виду, когда жители деревни собрались у Вороньего камня, и девушка ломала голову над смыслом сказанного.
Остаток вечера прошел как в тумане. Звучали песни и тосты, поздравления и вопросы. Диса помнила, как Бьорн Хвит поднял её на свои широкие плечи, чтобы она могла поместить сосуд, который дала ей Халла, в нишу на вершине Вороньего камня; она помнила, как передала свитки ярлу Хределю, который уже успел напиться. Острая боль от того, как Ауда вправляла сломанный нос, контрастировала с мягким, но ощутимым вкусом медовухи, настоянной на коре Беркано. От усталости девушка стала более раздражительной, но даже она замолчала, когда затянувшийся спор между ярлом Хределем и Флоки перерос в драку. Двое Бьорнов разняли отца и сына; Хредель продолжил пить со своими воинами, а Флоки ушел с Эйриком Видаррсоном и его братом Ульфом.
В чём дело? спросила Диса. Она сидела с Аудой и Хрутом, наблюдая, как умелый Аск вытатуировал руну кеназ на плече своей дочери Каты, которая займёт законное место среди Дочерей Ворона, чтобы их снова было двадцать четыре. Та ругалась и пила медовуху чашу за чашей, хоть и была на год младше Дисы. Ни разу не видела, чтобы Хредель или Флоки даже ругались.
Ответил ей Хрут. Он сделал большой глоток эля и вытер пену с усов рукавом своей туники.
Парень хочет уйти и заслужить себе бороду, сказал он. И кто посмеет его обвинить? Он уже взрослый, Имир его подери.
Аск остановился, вытер кровь с костяной иглы, которой рисовал на коже дочери, а потом смазал её пастой из чёрной золы, яри и дубового галла.
Скоро всё это будет неважно, сказал он, а потом повернулся к дочери. Не дёргайся. Уже почти готово.
Почему? нахмурилась Диса.
Фимбулвинтер.
Ну вот, началось, сказал Хрут, покачивая головой. Ауда улыбнулась.
Фимбулвинтер, как знала Диса, это бесконечная зима, предвещающая явление Рагнарёка и конец мира.
Думаешь, это станет Великой зимой?
Аск замер, а потом махнул кончиком испачканной чернилами иглы.
Смейся сколько хочешь, брат, но весенней оттепели нет уже третий год. Поверьте, грядёт конец! Время огня и крови! Поэты звали это Волчьим веком братья будут сражаться и убивать, а потом наступит конец света.
Даже Ката искоса глянула на своего отца. Хрут и Ауда переглянулись, и оба пожали плечами.
Разве это важно? сказала Ауда. Норны, эти жуткие сестры, что плетут судьбы людей, измерили и определили наши жизни. Всё хорошее или плохое, что нам предвещали Боги, норны плетут на ткацком станке ещё при нашем рождении. К чему беспокойства? Если нам суждено стать свидетелями Сумерек богов, этого не изменят ни заламывания рук, ни пение псалмов.
К тому же, добавил Хрут, она узнает, так ведь?
Диса подняла взгляд и увидела, как на неё уставились четыре пары глаз.
С чего бы?
Человек в плаще точно должен предупредить тебя о таком, ответила Ауда.
Диса нахмурилась. Что-то из сказанного взбаламутило котёл её воспоминаний, что-то из едва услышанного хриплый голос мягко напевал
Бесконечная зима подходит к концу. Волк, чьё имя Насмешка, следует по пятам за Солом, что ведёт Колесницу Солнца! Скоро Змей начнёт извиваться! И Дракон
Диса закрыла глаза.
По Гаутхейму пронёсся ледяной ветер; пламя в яме задрожало, будто мимо прополз какой-то жестокий и хитрый ётун, видимый только богами. Диса открыла глаза и увидела, как на неё уставились десятки лиц со смесью восхищения и страха.
Аск прокашлялся и ткнул брата под рёбра.
Я же говорил!
Ауда наклонилась ближе.
Ты вернулась с даром прорицания, сестра? Аск говорит правду? Грядёт Фимбулвинтер?
Девушка покраснела до ушей и отмахнулась от Ауды.
Это всего лишь висы, проблеяла она. Их пела Колгрима, вот и всё. Ничего такого.
Я никогда от неё такого не слышала, сказала Ауда нахмурившись.
Я тоже, добавил Хрут.
Это не Колгрима, подала голос Сигрун из другого конца комнаты. Это я тебе пела, а до тебя твоей матери, хоть я и удивлена, что ты помнишь. Это слова из «Идуннарквита Брагадоттонар», предание Идунн, дочери Браги, первой из нашего рода.
Сигрун глотнула медовухи из своей чаши, а потом махнула в сторону сестёр, Беркано и Лауфеи.
Во времена Идунн мы были как они: изгои из десятка кланов-гётов, бежавших из дома из-за войны, эпидемии и преступлений, что требовали кровавой расплаты вереглид. Такими и нашёл нас Человек в плаще ведьмы, беженцы и сломленные люди, живущие в нищете, как крысы. Наверное, он убил бы всех нас, если бы его не переубедила Идунн. Она умоляла его о пощаде, а взамен поклялась, что будет служить ему, как и её дочери. Так и появился наш договор одна жрица, случайно выбранная из потомков Идунн, служит ему до самой смерти. Он больше никому не позволял смотреть на себя. Он выделил нам землю, а Идунн дала нам имя от Вороньего камня. Мы стали Вороньими гётами Храфнхауга.
Сигрун снова сделала глоток, на этот раз больше.
Но со временем мы забываем. Человек в плаще уже много лет не зажигал огонь войны. Моя мать рассказывала, что в её детстве Вороньи гёты каждый сезон шли вперёд к границам наших земель, чтобы отразить шведов или норвежцев. Мы уже давно не видели фигуру в волчьем плаще и костяной маске, крадущуюся по краям наших стен из щитов.
Ты сомневаешься, что он существует? спросила Диса. Она почувствовала на себе взгляд Сигрун, горячий и острый как копьё; девушка заглянула через плечо и увидела высокие скулы своей бабушки с выцветшей татуировкой и сощуренные глаза. Все затаили дыхание, ожидая подгоняемого элем спора.
Я знаю, что он существует, дитя, спустя некоторое время сказала Сигрун. Я видела его тень среди деревьев, ночной бродяга под нашими стенами. Нет, Человек в плаще существует. Но я сомневаюсь, что ему есть до нас дело.
Есть, тихо ответила Диса, чтобы убедить скорее себя, чем других. В своей манере, перенятой от своего народа, но есть.
А мы не его народ? вздёрнула бровь Сигрун.
Девушка почувствовала, как подобралась к краю древних тайн Гримнира.
Он бессмертный вестник Спутанного Бога, и это не просто красивые слова, не мне говорить, что он не похож на нас. Мы не его народ.
Сигрун пожала плечами, но осталась при своём мнении.
И что она значит? вставила Ауда. Эта песня?
То, что ты слышала. У Идунн правда был дар пророчества, и она предвидела, что миру придёт конец. Она увидела Рагнарёк.
Ну вот, прошипел Аск. Ауда в ответ лишь грозно нахмурилась.
Внезапная тишина продолжалась, такая же холодная и хрупкая, как плёнка льда на луже. Ещё немного и тогда выругался Хредель.
Имир вас побери! Ведьмы со своими пророчествами! Спойте мне про медовуху и девок или убирайте свои чумные туши из моего дома!
Такое высказывание вызвало раскаты смеха. Беркано, пошатываясь, выпрямилась нежная Беркано, её лицо светилось от огня и медовухи. А затем она хлопнула в ладоши.
Я знаю несколько песен, невнятно произнесла она. Слушайте, жалкие гёты!
И прежде чем многострадальная Лауфея успела вмешаться, Беркано схватила лиру и сумела наиграть мелодию, подпевая таким же пронзительным голосом, как у кошки во время течки:
Но случайно или намеренно, результат был тем же. Покров злого рока сорвался; постепенно возобновились разговоры, как и резкий смех мужей и просьбы принести эля и медовухи.
Как я и сказала, это ерунда, повторила Диса, как для Ауды, так и для себя. Хрут отвёл взгляд; Аск втянул воздух сквозь зубы и вернулся к работе, перегнувшись через плечо Каты и орудуя иглой и чернилами. Ката придвинула к себе отцовскую чашу и осушила, морщась от каждого укола иглы. Диса встряхнулась и зевнула.
Я устала, сестра. Пойду спать.
Хоть Ауда и бросила на неё недовольный взгляд, но всё же кивнула.
Да, тебе это нужно. Выглядишь дерьмово.
Можно остаться у тебя? улыбнулась Диса.
У тебя уже есть дом.
Но даже от мысли, чтобы спать под одной крышей с бабушкой, её всю трясло. Она хотела ругаться и говорить о том, как эта старая ведьма хотела её смерти и что на рассвете одну из них найдут на носилках с брюхом, полным металла, но Ауда не могла или не хотела этого понимать. Губы Дисы сжались, чтобы не выдать дрожь разочарования. Поскольку их родство проходило по крови отца Дисы, уже двенадцать лет лежавшего в могиле, Ауде не представился шанс увидеть тайное лицо Сигрун. Она не видела ярости, презрения, бессердечного пренебрежения. Но даже в таком случае Ауда наверняка восхитилась бы этим. «Мир это наковальня, говорила она, а ты девственная сталь. Твоя бабушка молот, посланный богами, чтобы придать тебе форму а меч куют сильной рукой».
Но, видимо, Ауда всё же услышала что-то в её молчании отголосок меланхолии. Она мягко пихнула Дису под рёбра острым локтем.
Ты что, забыла? Ты же забрала себе все владения Колгримы разве туда не входит та дыра, что она звала домом?
В уголках губ Дисы заплясала улыбка.
Входит.
Ну так иди, сказала Ауда. А я постараюсь заставить этого волосатого язычника, ткнула она Хрута, показать мне свой меч. Ну что, воин? Покажешь даме свои владения?