М. Г. Б. Талпур рассказал мне много различных историй из жизни своих предков. В течение двух столетий Талпуры безраздельно правили Синдом. Они были генетически связаны с воинствующими белуджскими племенами из горных районов, то есть пришельцами для местного синдского населения. Последнее княжество Талпуров в Хайрпуре было «распущено» лишь в 1955 г. Потомки Талпуров сохранили большие земельные угодья по всей провинции Синд, за ними «охотились» многие политические партии, особенно в период предвыборных кампаний. Десятки представителей верхушки клана входили в состав правительства провинции Синд и в новейшее время.
На «узких» обедах в резиденции М. Г. Б. Талпура в Карачи собирались очень интересные люди «сливки» тогдашнего пакистанского общества. Там я, например, познакомился с Акбаром Бугти, с будущим губернатором Белуджистана, который в 1974 г. сопровождал З. А. Бхутто[2] в ходе его официального визита в СССР.
Удивительно, что постепенно близкие друзья Талпура становились и нашими с Наидой семейными друзьями. Среди них особого упоминания достойны крупные пенджабские предприниматели братья Рафик, Шафик и Тауфик, владельцы нескольких семейных заводов в Карачи, тесно связанных с госзаказами. Мы с женой часто бывали у них на семейных обедах. В общении с ними я обнаружил интересный политический феномен, присущий, пожалуй, лишь Востоку, суть которого заключалась в следующем.
Политические взгляды трёх братьев внешне резко отличались друг от друга, простирались по широкому диапазону от самых консервативных до умеренно радикальных. Старший из братьев, Рафик, был сторонником Мусульманской лиги, поддерживал тесные связи с руководством тогдашней правящей партии. Средний брат, Шафик, входил в состав руководства карачинского отделения ведущей оппозиционной партии, а младший брат, Тауфик, стал активистом нарождающейся партии З. А. Бхутто.
Во время публичных политических манифестаций и очередных парламентских выборов Рафик, Шафик и Тауфик обрушивались друг на друга с «грозными» обвинениями, защищая программные установки своих партий. У несведущих людей создавалось впечатление, что братья находятся между собой во враждебных отношениях. Мы с женой хорошо знали, какая дружественная обстановка царила у них на семейных обедах. Наида и Джаханара, жена Рафика, стали подругами у нас в спальне висит картина, подаренная Наиде Джаханарой, собственной работы. На семейных обедах братья обсуждали вопросы стратегического характера, связанные с укреплением семейного бизнеса при различных вариантах изменения политической обстановки в стране. У них были «свои люди» и в правительстве, и в рядах руководства оппозиции, так что смена власти не влияла на получение государственных заказов. Тут роли братьев были чётко распределены и координировались президентом семейной компании старшим братом Рафиком. Каждый подключался в политический процесс именно в нужный момент, чтобы эффективно защитить экономические интересы сплочённого семейного клана.
Однажды младший из братьев, Тауфик, «затащил» меня в какой-то литературный клуб молодых пакистанских писателей, как он выразился, «посмотреть на лондонского денди, ополчившегося на своих мусульманских братьев». Это было странное зрелище: в небольшом холле подвального помещения молодые люди внимательно слушали выступление человека лет тридцати, в светлом пиджаке, в чёрной рубашке, без галстука. Он говорил тихим спокойным голосом совсем не похож на бунтаря на прекрасном английском языке рассказывал о некоторых тенденциях в современной английской литературе. Это был Салман Рушди, оказавшийся в Карачи транзитом по пути в Лондон.
С. Рушди уже тогда был «нежелательной персоной» как в Индии, так и в Пакистане. Он находился под огнём официальной критики за свой роман «Дети полуночи», где в центре фабулы оказался первый индо-пакистанский конфликт, возникший в Кашмире в момент образования Индии и Пакистана, унёсший тысячи человеческих жизней. Позже я прочитал и его роман «Shame» («Стыд»), который является остро сатирическим эссе на тему современной политической жизни Пакистана. В этой книге в саркастических тонах выведены многие легко узнаваемые государственные и политические деятели Пакистана, в частности бывший премьер-министр З. А. Бхутто и его каратель генерал Зияуль-Хак, правивший страной около десяти лет.
Меня поразило другое жёсткая оценка С. Рушди, выходца из мусульманской семьи Индии, истории возникновения и развития Пакистана. В этой нашумевшей книге «Shame», вышедшей ещё до появления «Сатанинских стихов», запрещённых в мусульманском мире, Салман Рушди утверждает, что само слово «Пакистан» придумано в Лондоне в кругах мусульманской интеллигенции, мечтавшей о создании собственного государства по религиозным признакам. Восточнопакистанские сепаратисты (бенгальцы) со временем взяли реванш, отмечает С. Рушди, и отделились ещё раз в независимое государство Бангладеш от сепаратистов, в своё время отколовших Пакистан от Индии по религиозным мотивам.
Далее Рушди приходит к категорическим выводам: идея создания Пакистана родилась на Западе (точнее, в Англии) и лишь потом попала на Восток и утвердилась в современной истории. Исполнителями были пришлые переселенцы мохаджиры, мусульмане, выходцы из Индии. Они старались, утверждает Рушди, похоронить прошлое так, как будто и не было никакого индийского прошлого, по принципу «новая страна новая история». Причём история эта переписывалась на двух языках на английском и урду, чуждых местному народу. Один язык перекочевал из-за моря, другой из соседней страны.
В конце 1970 г., накануне завершения моей первой командировки в Пакистан, М. Г. Б. Талпур обратился ко мне с весьма необычной просьбой, как он выразился, «за компетентной консультацией по важному для него политическому вопросу». В ходе приватной беседы, состоявшейся в Генконсульстве, выяснилось, что лидеры двух политических партий Мусульманской лиги и Демократической партии, каждый по отдельности, обратились к нему с предложением выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих парламентских выборах в его родном избирательном округе Мирпуркхас.
Что вы можете сказать о позиции двух упомянутых партий в общем раскладе политических сил в стране в свете предстоящих выборов? По списку какой из этих двух партий мне лучше баллотироваться на предстоящих выборах?
Мой ответ был откровенным и почти категоричным:
У этих партий мало шансов добиться успеха в провинции Синд, я вам посоветовал бы найти подходы к партии Бхутто, которая, по моим наблюдениям, имеет лучшие шансы победить в провинциях Синд и Белуджистан благодаря активной поддержке молодых избирателей.
О, это хорошая идея, мой старший брат Мир Али Ахмад Талпур поддерживает неплохие контакты с семейством Бхутто, возможно, мы так и поступим выдвинем свои кандидатуры по списку партии, возглавляемой З. А. Бхутто.
В таком случае желаю успехов Талпурам, в следующий приезд в Пакистан я надеюсь вас увидеть в составе нового парламента и в рядах руководства правящей партии, заключил я разговор в мажорном тоне.
Мы весело посмеялись и на прощание выпили по бокалу шампанского.
За три дня до моего отъезда из Пакистана Талпур назначил мне срочную встречу у клифтонского моста и сообщил, что он приглашает меня прямо сейчас в карачинскую резиденцию З. А. Бхутто на обед по случаю окончательного утверждения партийного списка кандидатов на предстоящих выборах. Я оказался перед политической дилеммой: с одной стороны, мне очень хотелось увидеть и услышать будущих руководителей страны в победе на выборах партии Бхутто я не сомневался; с другой моё присутствие на встрече лидеров оппозиции наверняка будет оценено нашим послом как несанкционированное действие, способное нанести ущерб нашим двусторонним отношениям.
Я высказал также Талпуру сомнение относительно того, удобно ли мне, иностранному дипломату, присутствовать на закрытом политическом мероприятии, к тому же без приглашения хозяина, тем более если всё это просочится в печать. Талпур поспешил развеять все мои сомнения:
Никто из посторонних об этом не узнает, за это я несу личную ответственность, а вам представляется возможность побеседовать с будущим премьер-министром. В конце концов, вы ему косвенно помогли подобрать трёх проходных кандидатов в парламент из политического клана Талпуров.
Мы вошли в приёмный зал как раз в тот момент, когда с краткой речью выступал генсек партии Дж. Рахим, и незаметно заняли свободные места у стола. Так я оказался в клифтонской резиденции Бхутто, среди его ближайших сподвижников. Тогда будущий премьер-министр Пакистана, недавно покинувший пост министра иностранных дел в правительстве фельдмаршала Айюб Хана, был опальным политическим лидером, находившимся под огнём критики правительственных органов СМИ.
После нескольких бокалов подошла и моя очередь произнести тост в отличие от других, говоривших на английском, я прочитал восьмистишие на урду, сочинённое в ожидании слова, где имя Бхутто дважды упоминалось в изящной персидской изафетной конструкции «Вазир-е-Азем мустакбил», что означает «будущий премьер-министр».
Бхутто реагировал на это мгновенно:
В случае удачи моей партии на выборах, а я в этом не сомневаюсь, я приглашаю вас на пост министра культуры. И вам, видимо, придётся начать с уроков словесности на урду для моих министров, возможно, и для меня, добавил он после небольшой паузы.
Все дружно посмеялись, потому что хорошо знали, что Бхутто был блестящим оратором на английском и синдхи, но, как правило, избегал выступлений на урду государственном языке Пакистана. Немного позже, через год после прихода к власти, он стал с таким же успехом выступать перед народом на урду. Но всё это позже пока он оппозиционный лидер, жаждущий власти.
Тут все бросили недоумённый взгляд в мою сторону: откуда, дескать, взялся этот никому неизвестный претендент на министерский пост. В разговор был вынужден вмешаться мой друг Талпур:
К сожалению, это невозможно, сэр. Поэт Халиулла не является гражданином Пакистана, хотя он и поклонник ваших политических взглядов, но занимает пост вице-консула Генконсульства СССР в Карачи.
Тогда я приглашаю его в качестве посла СССР при моём будущем правительстве, заявил Бхутто, ничуть не смутившись.
Позже на этом приёме у меня состоялась получасовая беседа с З. А. Бхутто с глазу на глаз, где он чётко обрисовал политическую ситуацию в стране и перспективы развития событий вокруг Пакистана. Я проинформировал об этом Центр и посольство: из МИД СССР получил благодарность за интересную своевременную информацию и одновременно выговор от посла М. Дегтяря за несанкционированную встречу с оппозиционным лидером.
Через два года, в ноябре 1972 г., я вновь вернулся в Карачи в качестве консула и прямо на выходе из аэропорта столкнулся лицом к лицу с М. Г. Б. Талпуром. Он спешил к посадке на самолёт, направляющийся в Исламабад. Талпур обнял меня и, широко улыбаясь, поблагодарил за тот разговор, состоявшийся два года тому назад:
Ваше политическое чутьё оказалось безошибочным я и мой брат стали депутатами парламента от ныне правящей партии З. А. Бхутто.
Таким образом, в течение последующих четырёх лет работы в Пакистане (19721976 гг.) регулярное общение с Талпурами давало мне возможность быть в курсе дела о деятельности правительства Бхутто, об основных направлениях внешней и внутренней политики Пакистана. Ведь мой друг заминдар М. Г. Б. Талпур был одним из лидеров парламентской фракции правящей партии, а его старший брат Мир Али Ахмад Талпур министром обороны.
«Татарский мир», 2, 2007
Временный поверенный в делах СССР (Непал)
Я ловлю в далёком отголоске,
Что случится в моём веку.
Б. Пастернак
В заоблачном королевстве
Судьба так распорядилась, что в 1991 г., в период серьёзных потрясений и испытаний для нашей страны, приведших к распаду советского государства, второй сверхдержавы мира, я оказался на посту Временного Поверенного в делах СССР в Королевстве Непал. Мне пришлось с болью в сердце наблюдать с «крыши мира» этот трагический процесс исчезновение некогда могущественного СССР с политической карты планеты. Не просто наблюдать и переживать, а, по возможности, разъяснять суть происходящих событий руководителям и влиятельным политическим деятелям страны пребывания. Причём разъяснять с таких позиций, чтобы не оттолкнуть Непал от нас. Это была нелёгкая задача.
Нелепо, конечно, предполагать, что от реакции и понимания непальского руководства что-то могло зависеть. Речь, безусловно, не об этом. Тогда даже Вашингтон и Париж, Лондон и Бонн, Пекин и Дели и те ничего не могли изменить что-либо в лучшую для нас сторону (правда, многие этого и не хотели!). Суть моей озабоченности заключалась в другом: не допустить ухудшения двусторонних отношений, сохранить их дружественный характер, накопленный десятилетиями сотрудничества. Во что бы то ни стало избежать того, чтобы внутриполитический кризис и неизбежный крах СССР не оттолкнули непальское руководство от нашей страны от России, как это нередко случается в такие критические моменты истории. Именно так я понимал свою основную задачу как посланник своей страны, быстро и безвозвратно терявшей тогда завоёванные позиции на международной арене.
Парадокс заключался ещё в том, что именно в этот период в конце 80-х и в начале 90-х гг., когда коммунисты Восточной Европы и СССР стремительно теряли власть, в далёком, забытом всеми монархическом Непале происходили противоположные процессы. Непальские коммунисты приняли активное участие в массовых выступлениях против режима абсолютной монархии, за проведение демократических реформ. На прошедших в 1990 г. первых за последние тридцать лет прямых парламентских выборах они завоевали около 40 процентов мест в новом законодательном органе. Некоторые из них пришли на первое заседание парламента прямо из тюрем, так сказать, с корабля на бал.
Первые разрозненные коммунистические группировки появились в Непале ещё в начале 50-х гг., которые находились под неусыпным надзором королевского двора, особенно когда они пытались установить контакты со своими зарубежными друзьями. Позже было «зафиксировано» пять-шесть самостоятельно действующих коммунистических группировок от умеренных «про-московских» до экстремистских «маоистских». Но в парламент в 1990 г. пришли совсем другие «истинные непальские коммунисты», борющиеся за улучшение жизни беднейших слоёв населения. Так они себя называли, а таковых в Непале миллионы (ежегодный доход на душу населения не превышает 200 долларов это, по данным ООН, один из самых низких показателей в мире).
Итак, Коммунистическая партия Непала (объединённая марксистско-ленинская), наряду с Непальским конгрессом, партией национальной буржуазии Непала (завоевавшие примерно одинаковое число парламентских мест), стала одной из двух ведущих политических партий страны. Начиная с 1990 г. и по сегодняшний день, вот уже более десяти лет, коммунисты прочно сохраняют свои позиции в парламенте и политической жизни Непала. Как главная оппозиционная сила в парламенте, коммунисты с активных, «народных» позиций критикуют политику конгрессистского правительства, которому удаётся удерживать власть лишь благодаря поддержке немногочисленных промонархистских группировок своих прежних политических противников.