У Сукарно были ещё две молодые жены Хариати, секретарь президентской канцелярии, и Юрике Сангр, красавица с острова Сулавеси, самая молодая жена. На ней он женился, когда ему было уже 63 года. О роли этих жён в жизни Сукарно мало известно. Но все его жёны опубликовали воспоминания, уверяя, что выходили замуж за Сукарно по любви, а отнюдь не потому, что он был президентом.
Сукарно одна из наиболее выдающихся и противоречивых фигур современного Востока. Вместе с Неру, Насером и Нкрумой он символизирует целую эпоху в истории бывших колониальных народов, в истории завоевания ими политической независимости. Он стоял у истоков создания Движения неприсоединения, включающего в наши дни свыше ста стран «третьего мира».
Сукарно умер в одиночестве, покинутый не только своими политическими соратниками, но и когда-то любившими его жёнами. Ему постоянно угрожали судом, обвиняя его в причастности к попытке переворота 30 сентября 1965 г., хотя этот вопрос так и остался невыясненным. Интересный факт: даже после того, как адъютанты Сукарно генерал Суганди и полковник Виджанарко дали показания о его причастности к упомянутым событиям, занявший уже пост президента страны генерал Сухарто утверждал, что Сукарно не мог быть организатором и участником попытки переворота. Правящие круги не решились пойти на крайние меры в отношении бывшего президента, на мой взгляд, из-за боязни, что привлечение Сукарно к суду могло бы вызвать гражданскую войну в стране. Фигура Сукарно, даже полностью отстранённого от власти, заключённого под домашний арест и тяжело больного (он страдал болезнью почек, осложнённой малярией), оставалась реальным государственным символом для многих слоёв индонезийского общества. Политические страсти вокруг Сукарно не улеглись и после его смерти. Через несколько лет после кончины его прах из заброшенного деревенского кладбища перенесли на видное место и там воздвигли величественный мавзолей из светло-серого мрамора. На открытии мемориала, состоявшемся 21 июня 1979 г. (в день девятой годовщины смерти Сукарно), присутствовали президент Индонезии Сухарто и вице-президент Адам Малик. Завещал он, чтобы на его надгробном камне не было никаких титулов, а лишь скромная надпись: «Здесь покоится Бунг Карно выразитель чаяний индонезийского народа». Вместо этого в мемориале на тёмном монолите золотыми буквами выгравировано: «Здесь похоронен Бунг Карно провозвестник независимости и первый президент Индонезии».
Трагические дни. Экономика Индонезии в 1965 г. оказалась на грани катастрофы. Национализированные предприятия бездействовали, сельское хозяйство находилось в плачевном состоянии. Страна не могла накормить рисом даже половину населения, каучуковые плантации основной источник экспортных доходов практически были заброшены. Правительство полностью утратило контроль над денежным обращением. Складывалось впечатление, что ни президент Сукарно, ни правительство, ни местные органы власти, по существу, никто в стране не хочет заниматься экономическими проблемами. Темпы роста инфляции были таковы, что цены на товары и услуги менялись почти ежедневно. Индонезию душила редчайшая в мировой практике экономическая болезнь гиперинфляция. Впрочем, едва ли есть необходимость описывать гиперинфляцию для бывшего советского человека. К сожалению, советские люди, в том числе и россияне, на практике знакомы с этим явлением.
К середине сентября 1965 г. в Джакарте и во всей стране стали распространяться слухи о государственном перевороте, готовящемся группой военных руководителей, не одобряющих курс Сукарно. Главком ВВС Дани 29 сентября посетил президента. Он сообщил ему о намерении части офицеров осуществить превентивные меры против реакционных генералов сухопутных войск, именуемых «советом генералов». 30 сентября на базе ВВС «Халим», находящейся в 40 километрах от индонезийской столицы, собралась группа офицеров из подразделения личной охраны президента во главе с подполковником Унтунгом. Здесь были также Дани со своим штабом и несколько высших офицеров из сухопутных войск. По приказу этого оперативного центра отряды батальона Унтунга в ночь на 1 октября 1965 г. совершили нападение на жилища семи генералов. Во время этой акции шестеро из них, в том числе главком сухопутных войск, два его заместителя и начальник военной разведки, были схвачены и убиты.
1 октября утром по индонезийскому радио было передано сообщение о том, что ночью 30 сентября в Джакарте проводилась военная акция «Движение 30 сентября» с целью предотвратить правый государственный переворот. Далее сообщалось о роспуске правительства и создании Революционного совета как органа власти в индонезийском государстве.
У лидеров «Движения» не было чёткой политической программы и плана действий. Вне поля зрения повстанцев оказался командующий стратегическим резервом сухопутных войск генерал Сухарто, которому были подчинены также оперативные соединения авиации и флота, выделенные для «противостояния» Малайзии. Узнав об исчезновении генералов, Сухарто принял на себя командование сухопутными войсками и по приказу Насутиона немедленно развернул военные действия против мятежников. К вечеру 1 октября войска Сухарто окружили базу ВВС «Халим», и судьба «Движения 30 сентября» была решена: его лидеры срочно покинули оперативный центр. 1 октября вечером Сухарто выступил по радио и объявил действия Унтунга акцией, направленной на свержение президента Сукарно. Такова кульминация событий, приведших в дальнейшем к совершенно новому политическому этапу развития Индонезии, известному под названием «новый порядок», в котором основную роль стали играть вооружённые силы.
До сего времени достоверно неизвестно, был ли Сукарно полностью осведомлён о планах выступления Унтунга. Нет никаких доказательств прямого участия Коммунистической партии Индонезии (КПИ) в этих событиях. Очевидно, не только члены ЦК КПИ, но и большинство членов Политбюро ЦК ничего не знали о «Движении», не говоря уже о рядовых членах компартии. В то же время по совершенно непонятным причинам 2 октября утром газета «Хариан Ракьят» поместила передовую статью в поддержку «Движения 30 сентября» и текст подготовленных им декретов. Появление этих материалов дало правым силам повод для развязывания антикоммунистической кампании. Были немедленно разгромлены и подожжены здания ЦК КПИ, молодёжных, женских и профсоюзных центров компартии. Правые силы изображали Сукарно «жертвой» предательского удара в спину со стороны коммунистов. Тем временем сам Сукарно в течение октября-ноября 1965 г. неоднократно отклонял требования запретить компартию. Отказываясь возложить на неё ответственность за действия Унтунга, он публично утверждал, что не может наказать целую партию, имеющую огромные заслуги перед национально-освободительным движением. На заседании кабинета, проходившего под руководством Сукарно 5 октября, было зачитано заявление КПИ, в котором она отмежевалась от «Движения 30 сентября», рекомендовала своим членам воздержаться от всякого участия в нём. Но судьба компартии уже была решена. Военные власти в декабре 1965 г. издали декрет о запрещении деятельности КПИ и более десяти её массовых организаций.
Говоря о КПИ, не могу не вспомнить с болью о судьбах её руководителей. Некоторых из них я знал лично. Вспоминается один вечер дружбы, организованный КПИ, на котором было полно советской и индонезийской молодёжи. Вечер проходил в огромном зале в центре Джакарты, напоминающем современный крытый стадион. Торжественная часть вечера длилась не более тридцати минут. Было два коротких выступления с нашей и индонезийской сторон. После заключительного слова заместителя председателя ЦК КПИ, государственного министра Лукмана, заиграл национальный оркестр гамелан или крончонг. Который из них в данный момент выступал, я тогда ещё не знал. Отличать их я стал позже.
Гамелан имеет почти тысячелетнюю историю. Он создаёт своеобразную полифоническую и полиритмическую оркестровую музыку, где доминирующее место занимают ударные инструменты. В оркестре, кроме того, участвуют несколько струнных смычковых и щипковых инструментов, бамбуковые флейты.
Крончонг примерно на пять-шесть веков моложе гамелана, и по манере исполнения, и по общему звучанию ближе стоит к современным общепринятым оркестрам. Говорят, что музыка в стиле крончонг была завезена на индонезийский архипелаг португальскими колонистами. В наборе крончонга имеется более десяти различных инструментов, в том числе и европейского происхождения. Но ведущими компонентами, пожалуй, являются гавайская гитара и банджо португальского или гавайского происхождения. Крончонги, как правило, исполняют современные индонезийские мелодии, песни национально-патриотического характера и нередко на западный манер. Большую популярность в исполнении оркестров-ансамблей крончонг получили песни популярного индонезийского композитора Исмаила Марзуки, особенно его знаменитая «Морями тёплыми омытая, моя Индонезия». В течение долгих лет она оставалась песенным символом страны и позывным индонезийского радио.
Когда заиграл оркестр, все расступились, освободив его центр. Начался танец, продолжавшийся с полчаса. За это время я успел познакомиться и поговорить с группой джакартских юношей, они называли себя активистами Коммунистического союза молодёжи Индонезии. Их интересовало, по каким специальностям можно получить высшее образование в МГУ. Оркестр смолк, и окружавшие меня юноши, почти одновременно наклонив головы, сделали два шага назад, уступая место индонезийцу, танцевавшему с моей женой.
После обмена с ним любезностями завязался разговор. Индонезийцу захотелось больше узнать о нас.
Вы, наверное, представители одной из среднеазиатских республик Советского Союза? спросил он меня.
Нет, мы москвичи, по национальности татары. Я родился в Татарии, жена недалеко от города Горького.
О, это любопытно. Я неоднократно бывал в Москве, Ташкенте, других городах СССР, встречался с представителями разных национальностей, но мне никогда не приходилось говорить с представителями татарской национальности. Вы не могли бы ответить на давно интересующий меня вопрос: какая этническая и историческая связь между татарами и монголами, почему грандиозное средневековое нашествие на Европу называется татаро-монгольским?
Если говорить кратко, то между монголами и современными татарами никакой этнической и исторической связи нет, разъяснял я. Само название этноса «татары» возникло значительно позже монгольских завоеваний. Предки современных татар булгары, проживавшие на территории Среднего Поволжья. Они стали в начале XIII в. одними из первых жертв монгольских завоевателей. Что касается термина «татаро-монгольское» или «татарское» нашествие, то этому имеется несколько различных объяснений. Как известно, задолго до нашествия монголов на евразийские просторы китайцы вели упорные бои с ними в течение десятилетий и скрупулёзно зафиксировали важные исторические события в дошедших до наших дней хрониках. На одном из китайских диалектов «монгол» звучит как «та-та». Когда европейские востоковеды XVIIIXIX вв., в том числе и русские, стали активно изучать историю монгольских завоеваний с использованием китайских источников, они и взяли оттуда термин «та-та». Этот термин стали отождествлять с монголами, поскольку речь шла именно о них, и с татарами (тогда уже этот термин употреблялся по отношению к продолжателям этноса булгар), поскольку звучание его было близко к слову «татар»; а на некоторых европейских языках, например, на английском, китайское «та-та» и английское «татар» почти полностью созвучны. Отсюда и пошло неправильное употребление терминов, приведшее, по существу, к исторической ошибке.
Потом мы перешли в другой зал, где началась церемония угощения. Тут к нам подошёл переводчик нашего посла Борис Голованов и с улыбкой спросил меня:
Вы знаете, с кем танцевала ваша жена?
С исключительно приятным, интеллигентным индонезийцем, ответил я. А что?
А знаете, кто он?
Нет.
Это же Айдит председатель ЦК КПИ, министр кабинета Сукарно, многозначительно заключил Б. Голованов.
Дипа Нусантара Айдит (19231965), более двадцати лет стоявший во главе двухмиллионной КПИ, внёс огромный вклад в освобождение своей страны от колонизаторов. После событий 30 сентября 1965 г. и последовавшего за ними военного переворота он был схвачен армейскими частями и убит. Ему тогда было 42 года. Как стало известно позже, специальному десантному подразделению, имевшему приказ «схватить Айдита лучше мёртвого, чем живого», в конце ноября 1965 г. удалось арестовать председателя ЦК КПИ, которого убили сразу же после допроса.
Такая же судьба ждала многих руководителей КПИ. Так, министр кабинета Сукарно и второй заместитель председателя КПИ Ньюто некоторое время находился под защитой президента в его дворце, но и он был убит в декабре 1965 г. Первый заместитель Айдита и тоже член правительства Лукман был убит в апреле 1966 г. Осенью того же года военный трибунал приговорил к смерти членов Политбюро Ньона, Пардеде, Вирьомартоно и ряд других руководителей КПИ.
В течение года после военного переворота, в условиях чрезвычайно напряжённой обстановки, мы с болью в сердце наблюдали антикоммунистический террор, прокатившийся по всей стране. Военные власти в центре и на местах ещё до официального запрета КПИ по своему усмотрению распускали её организации, бросали в тюрьмы тысячи и тысячи ни в чём не повинных коммунистов и сочувствующих им. До сих пор нет достоверных данных о точном количестве жертв террора, а также о числе людей, погибших позже в тюрьмах и концлагерях.
Комиссия по сбору фактов, назначенная по приказу президента Сукарно, опубликовала свой отчёт в феврале 1966 г. в условиях, когда невозможно было объективно раскрыть реальное положение дел. Однако, даже по её данным, погибло почти 80 тысяч членов и сторонников КПИ, было арестовано 100 тысяч. В мае того же года джакартский корреспондент английской газеты «Дейли экспресс» сообщил, что ему удалось ознакомиться с секретным докладом, составленным специальной группой для высшего военного руководства Индонезии, где говорилось уже об одном миллионе жертв, в том числе о 800 тысячах погибших на острове Ява. Таковы истинные масштабы трагедии индонезийского народа, разыгравшейся в 60-х гг. на моих глазах на территории молодого независимого азиатского государства.
Потомок правителей Синда (Пакистан)
А. ИсаакянДа, я знаю всегда есть чужая страна,Есть душа в той далёкой стране.
В 19601970 гг. я около десяти лет проработал в Карачи, в одном из крупнейших городов Азии. Карачи, бывшая столица Пакистана, ныне главный город провинции Синд.
Осенью 1967 г. в городе Мирпуркхасе я принял участие на «мушаире» (состязание самодеятельных поэтов на заданную тему) и неожиданно для самого себя вышел в финал, но проиграл симпатичному заминдару белуджского происхождения лет сорока. Когда он узнал, что его оппонент советский вице-консул с мусульманской фамилией, он пригласил меня на обед в своё родовое имение. В огромном манговом саду за обеденным столом мы, два мусульманина, выпили несколько бокалов французского «бордо» за советско-пакистанскую дружбу. В такой романтической обстановке состоялось моё знакомство с Мир Гхаус Бакш Талпуром, крупным помещиком округа Мирпуркхас, которому было суждено «долго жить».