Merci. Даже не взглянув на угощение, Исаак отдал его младшему брату. Я смотрела, как Даниель откусывает большой кусок, затем еще один. Он уже собирался сделать и третий укус, когда вдруг замер и посмотрел на Исаака большими печальными глазами, после чего передал ему яблоко. Мне захотелось обнять малыша, но вместо этого я открыла коробки, которые принесла, и раздала одежду женщинам.
Эти двое уходят следующими, прошептала Анаис, забирая у меня детскую рубашку. В это воскресенье.
Мне стало не по себе. В это воскресенье? Я до сих пор не оправилась от потрясения после утренней встречи с полицией и предпочла бы выждать еще какое-то время. Я не могла избавиться от дурного предчувствия. Просто нервы, сказала я себе. Ничего больше. Я посмотрела на Анаис и кивнула. Это означало, что все остается в силе. Я должна прийти в воскресенье, чтобы сопроводить двух мальчиков в Булонский лес, где они встретят своего passeur[28], который вывезет их из Парижа на юг и дальше, к швейцарской границе. Мне отводилась самая скромная роль, и я понимала, что мой риск ничто по сравнению с тем, как рискуют другие.
Глава 8
Париж, апрель 1944 года
Себастьян
Париж весной. Себастьян всегда мечтал посетить Город света в это время года. Но не так. Не тогда, когда Париж шарахался от него, побежденный и безжизненный. Париж превратился в город темных мундиров, зловещих черных автомобилей, бесшумно проносящихся мимо, подкованных сапог, эхом отдающихся в тишине пустынных улиц. Это был уже не тот Париж, который он посетил восемь лет назад впечатлительным шестнадцатилетним юношей. Теперь он чувствовал себя потерянным и чужим в этом городе, когда-то распахнувшим перед ним свои двери. Он бы предпочел быть дома, в Дрездене, а не в оккупированном Париже.
Он бродил по набережной, разглядывая старые книги и фотографии на прилавках bouquinistes[29] в темно-зеленых деревянных домиках, выстроившихся вдоль берегов Сены. Ему бы хотелось завязать разговор с кем-нибудь из стариков-букинистов, но он знал, что они просто буркнут в ответ, нарочито глядя в другую сторону. Он не осуждал их и старался не принимать это близко к сердцу. Виной всему его военная форма, ничего личного. Он бы с удовольствием ходил в штатском в свободное от службы время, но именно потому их и заставляли носить форму постоянно; это служило своего рода напоминанием о принадлежности к Третьему рейху. Всю свою жизнь он принадлежал кому-то другому, но никогда самому себе. Вот почему часто задавался вопросом, каково это быть свободным. Иметь выбор.
Себастьян перегнулся через мост, вглядываясь в воды Сены, темно-синие в лучах весеннего солнца. Было тепло, но легкий ветерок с реки не давал разгуляться жаре. Себастьян решил зайти в свой любимый книжный магазин, пока тот не закрылся.
Когда он толкнул дверь, тренькнул колокольчик, заставляя хозяина оторваться от книги. Он кивнул Себастьяну.
Bonsoir, monsieur. Себастьян снял фуражку и сунул ее под мышку. Две женщины тотчас поспешили к двери, подчеркнуто не обращая на него внимания, проходя мимо с высоко поднятыми головами. Знакомая волна одиночества захлестнула его; их реакция произвела именно тот эффект, на который, безусловно, они и рассчитывали, подвергая его остракизму, вызывая желание провалиться сквозь землю.
Себастьян огляделся, замечая пожилую пару возле полки с атласами. Тяжелая тишина заполнила магазин, и он невольно задался вопросом, насколько оживленная царила здесь атмосфера до его прихода. Он на мгновение замер, собираясь с мыслями и раздумывая, что бы ему почитать. Он уже прочел «Мадам Бовари» и большинство романов Виктора Гюго. Но в тот вечер его одолевало беспокойство; он и сам не знал, чего хочет. Наверное, того, что уведет его от самого себя. Может, обратиться к поэзии?
Проходя мимо первого ряда полок, Себастьян заметил кого-то, склоненного над книгой. Короткие темные волосы свисали вниз, закрывая лицо, а мешковатые брюки, схваченные широким коричневым поясом, свободно болтались. Он остановился на мгновение, разглядывая тонкую хрупкую фигурку. Когда она подняла глаза, Себастьян увидел, что перед ним молодая женщина. Она холодно посмотрела на него и вернулась к чтению. Он перешел к следующему ряду полок.
Дверь распахнулась, и вошли двое полицейских. Себастьян отступил за стеллаж, с глаз долой; ему стало любопытно, что их привело именно в этот книжный магазин.
Papiers![30]
Себастьян выглянул из-за полки, когда пожилая пара предъявила свои удостоверения личности, но полицейские лишь мельком просмотрели их. Вместо этого они принялись расхаживать по рядам, как будто отлавливая кого-то, кто мог прятаться между стеллажами.
Vos papiers! Себастьян не мог видеть, но догадался, что они обращаются к той молодой женщине.
Messieurs, мне очень жаль. Я оставила их дома.
Он услышал мужской хохот, громкий и насмешливый.
Оставили дома? Здорово придумано.
Это правда. Они в кармане моей куртки. Я вышла сегодня вечером без нее.
Без куртки? Где ваша желтая звезда?
Но я не еврейка.
Если у вас нет документов, мы вправе предположить обратное.
Я не еврейка! Мсье Ле Бользек он знает меня. Он может подтвердить.
Мсье Ле Бользек? Слушайте, не пытайтесь втянуть кого-то еще в неприятности. Вам лучше пойти с нами.
Себастьян громко вздохнул, появляясь в поле зрения:
Почему бы нам не спросить мсье Ле Бользека?
Полицейские уставились на него округлившимися глазами, явно удивленные тем, что немец говорит на безупречном французском, а затем скользнули взглядами по его воротнику и нашивке на левом рукаве с указанием звания. Себастьян был рядовым солдатом, но все же немцем, а они французами. Иерархию никто не отменял.
Они обманщики. Они всегда лгут. Полицейский положил руку на плечо женщины, словно подтверждая сказанное.
Я предлагаю вам убрать руку с ее плеча. Себастьян и сам удивился своему властному тону.
Полицейский тут же отнял руку. Женщина повела плечом, как будто освободилась от тяжелого груза. Себастьян наконец-то рассмотрел ее. Коротко подстриженные волосы едва доходили до подбородка. Черты лица тонкие и прекрасные, а глаза сияли, как у кошки: зеленые, с желтыми крапинками. В ее облике проступало что-то эльфийское, но при этом в ней чувствовалась внутренняя сила.
У нее нет с собой документов. Полицейский опять завел свою шарманку. Существует закон! Она нарушила закон!
Не рассказывайте мне про закон! Себастьян повысил голос, подойдя на шаг ближе. Он намеренно избегал смотреть на женщину. Дело было не в ней. А в этих мелких служаках, злоупотребляющих своим положением. Как же он их презирал! Он повернулся к мужчине за прилавком. Мсье Ле Бользек?
Oui, monsieur[31].
Вы знаете эту женщину?
Да, знаю, как и ее родителей с тех пор, как она научилась читать. Ее зовут Элиз Шевалье.
Тогда вы можете поручиться за нее?
Да, могу. Она из хорошей католической семьи.
Что ж, договорились. Себастьян снова повернулся к полицейским. Нет никакой необходимости беспокоить этим власти. Вы не думали, что у них и без того достаточно работы?
Но но таков закон, не сдавался высокий. Тот, что пониже ростом, смотрел себе под ноги; очевидно, у него было больше здравого смысла.
Кто издал эти законы? рявкнул он. Оба полицейских ошалело уставились на него. Ну?
Нацисты, ответил коротышка.
Вот именно. А теперь убирайтесь, пока я вас не арестовал.
Не говоря ни слова, они поплелись к двери и вышли из магазина.
Себастьян снова повернулся к женщине.
Документы следует носить с собой. Он попытался придать своему лицу суровости, но свет ее глаз, казалось, пронизывал его насквозь, и ему пришлось отвести взгляд. Потеряв дар речи, он откашлялся.
Сегодня было так тепло, и я оставила куртку дома.
Да. На этой неделе очень тепло. Себастьян ослабил воротник; ему вдруг стало трудно дышать. Она кивнула и отвернулась. Себастьян почувствовал, что она просто хочет, чтобы он ушел. Не раздумывая, он схватил с полки первую попавшуюся книгу стихов.
У кассы мсье Ле Бользек взял у Себастьяна книгу и поднял бровь, как будто сомневаясь в его выборе.
Вы любите поэзию?
Впервые за все время француз обратился к нему с вопросом, и это заставило Себастьяна почувствовать себя обычным человеком. Почти.
Я не очень-то разбираюсь в поэзии, признался он. И подумал может, стоит попробовать.
Виктор Гюго. Хороший выбор для начала. Мсье Ле Бользек вернул книгу и пробил чек. Три франка пятьдесят, пожалуйста.
Себастьян расплатился и повернулся, чтобы уйти, но мысль о том, чтобы покинуть этот уютный магазинчик и бродить по улицам Парижа в одиночестве, наполнила его ужасом. Он хотел остаться и поговорить с мсье Ле Бользеком о книгах, о чем угодно. Он жаждал живого общения, дружеского лица. Не хотелось одиноко наблюдать, как солнце садится над Нотр-Дам. Эти весенние вечера, когда мягко угасал дневной свет, были пронизаны щемящей тоской. На мгновение пустота внутри него, казалось, расширилась, пока не заполонила его целиком, и ее необъятность привела Себастьяна в ужас. Повинуясь порыву, он вернулся к мсье Ле Бользеку. Тот наблюдал за ним, как будто читая его мысли.
Глава 9
Париж, апрель 1944 года
Элиз
Ранним утром я сидела за кухонным столом, снова и снова прокручивая в голове план, проверяя, насколько хорошо запомнила легенду, придуманную для двух братьев. Стенные часы лениво пробили восемь ударов, и я отправилась в путь без завтрака, не нарушая долгий воскресный сон мамы и Изабель их единственное баловство на неделе. Прогулка по тихим улицам лишь усилила мое беспокойство, и, добравшись до приюта, я оглядела окна квартир напротив. Какое-то неуловимое движение заставило меня оглянуться, но я ничего не увидела. Похоже, просто сдавали нервы. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я постучала в дверь.
Лия сразу же открыла мне.
Сегодня с нами Альфред.
Я испытала облегчение. Альфред, наш самый надежный passeur, совершил уже семь успешных переходов к швейцарской границе.
Исаак и Даниель снова стояли у стены, глядя на меня большими серьезными глазами. Они слишком хорошо понимали, с какой опасностью им предстоит столкнуться. Анаис и Лия выглядели бледными и встревоженными. Все знали: чем скорее мы это провернем, тем лучше для всех нас. Но прежде чем отправляться в дорогу, протокол обязывал меня задать мальчикам ряд вопросов. Я с радостью отметила, что их отмыли и привели в порядок, так что теперь, с кожаными ранцами и в блестящих ботинках, они вполне могли сойти за прилежных школьников.
Как тебя зовут? спросила я Исаака.
Пьер.
Молодец. И куда ты направляешься?
Пожить у своей тети в Альпах. Он сделал паузу. Потому что у меня акс астма. Он выглядел довольным, когда смог произнести это слово. Затем он закашлялся, прижимая маленький кулачок к груди. Все разыграно как по нотам.
А это кто? Я указала на его младшего брата.
Это Марсель. Ему всего три года. Я поняла, почему его сделали на год моложе трехлетнего ребенка могли пропустить без лишних расспросов. Чем меньше дети говорят, тем лучше. Они ведь такие непредсказуемые.
Три? повторила я. Когда у него день рождения?
Тридцать первого июля.
А у тебя?
Пятого декабря.
Покажи мне ваши документы.
Исаак снял со спины рюкзак, открыл его, после чего, мило улыбаясь, протянул мне их удостоверения личности. Я почувствовала прилив гордости за него. Он отлично справлялся с ролью.
Мама и папа будут там? спросил Даниель тоненьким голоском.
Исаак повернулся к нему.
Я уже говорил тебе. Они должны оставаться здесь, чтобы работать.
Но почему они не попрощались с нами? По щекам Даниеля потекли слезы.
Они попрощались, но ты спал.
Даниель вытер лицо рукавом.
Почему они не разбудили меня? Я хотел попрощаться.
Исаак обнял брата. Даниель выглядел таким маленьким, таким потерянным, а ему надлежало быть таким сильным.
Марсель, тихо произнесла я. Даниель не откликнулся. Марсель, повторила я, на этот раз громче. Я посмотрела на женщин, затаив дыхание. Все складывалось не очень хорошо. При таких рисках я бы не смогла забрать мальчиков с собой, и тогда в любую минуту им угрожала депортация. При недоборе квоты полиция всегда приходила сюда, чтобы пополнить контингент.
Исаак подтолкнул брата локтем.
Ответь ей. Скажи свое секретное имя.
Я не хочу секретное имя. Даниель упрямо выпятил нижнюю губу.
Но это игра, настаивал старший брат. Ты должен сыграть в эту игру, чтобы мы могли снова увидеть маму и папу.
Будет лучше, если он вообще ничего не скажет. Я повернулась к Исааку. Попроси его помалкивать. Пусть притворится, что не умеет говорить.
Хорошо. Исаак покраснел, как будто ему стало неловко за младшего брата. Или это был страх?
Это было рискованно. Как всегда. Я не была уверена, что они готовы, и знала, что Альфред тоже будет расспрашивать их, прежде чем отправиться дальше в опасное путешествие.
Пора идти, произнесла Лия авторитетным тоном. Возьми с собой еще шестерых детей.
Да, конечно. Я всегда выводила из приюта больше детей, чтобы потом вернуться с группой, а не в одиночку, просто на случай, если кто-то следил за нашими передвижениями. Чем черт не шутит? Всегда находились добровольные доносчики, желающие выслужиться перед немцами, чтобы получить какие-то блага вроде квартиры побольше или дополнительных продовольственных пайков.
Лия привела еще шестерых, и мы вместе вышли из здания. Исаак держал брата за руку, пока мы шагали к станции метро, где нам предстояло разделиться. Лия с шестью другими детьми села в последний вагон поезда, как предписано евреям, а мы с братьями зашли в средний. Я мысленно молилась о том, чтобы у нас не проверили документы, хотя в случае проверки нашлась бы что сказать, да и мальчики тоже. В столь ранний час воскресенья даже боши еще не выбрались из своих постелей. Я держала младшего брата за руку, когда мы устроились в вагоне, где сидели еще двое пассажиров.
Марсель. Я с выражением произнесла его вымышленное имя. Сегодня нас ждет приключение. Он посмотрел на меня широко распахнутыми невинными глазами, и я сжала его ладошку. Это будет весело. Мне хотелось, чтобы он улыбнулся, чтобы выглядел как любой другой ребенок, которого везут на прогулку в лес на целый день. Мы поиграем в какие-нибудь игры. Он лишь таращился на меня как на сумасшедшую.
Да. Исаак пришел мне на выручку. И мы устроим пикник.
Два других пассажира глазели в окно, как будто мысленно находились где-то далеко, но кто бы знал, что у них на уме.
Выйдя из метро на станции «Мишель-Анж-Отёй», мы воссоединились с остальной частью группы и направились к лесу. Деревья зацветали, но воздух все еще оставался холодным. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять спазмы в животе. Некоторые дети затеяли возню друг с другом, как будто теперь, на воле, чувствовали себя в большей безопасности. Впереди озеро мерцало в лучах утреннего солнца, и весельные лодки покачивались у берега. Я бы с удовольствием покаталась на лодке со своими подопечными, но, конечно, еврейским детям были запрещены такие удовольствия. Кто-то из ребятишек остановился, поднял с земли палку и швырнул ее в воду.
Мужчина, сидевший на скамейке, поднялся.
Прекрасный день, не правда ли?
Я обернулась и посмотрела на него. Это был Альфред, наш passeur.
Oui, ответила я. И у нас тут два мальчика очень взволнованы тем, что едут погостить к своей тете.