Да, моя французская бабушка хотела показать мне город, в котором выросла.
В каком году это было, позволь спросить?
В 1936-м.
Год, когда Германия завоевала больше всего олимпийских медалей.
Да.
Разве не в тот же год Гитлер обязал детей вступать в его армию?
Гитлерюгенд? Да.
Всех, кто моложе восемнадцати.
Себастьян кивнул. Мсье Ле Бользек пристально смотрел на Себастьяна.
Должен признаться, я подумал, что это было очень умно с его стороны. Себастьян не знал, что ответить, но тотчас стало ясно, что в этом нет необходимости. Мсье Ле Бользек продолжил: Это обеспечило ему верную армию, не так ли? Бьюсь об заклад, вам выдавали шикарную униформу. И кормили досыта. Себастьян опустил глаза, обеспокоенный тем, что проявляет нелояльность, ведет такие разговоры с французом, к тому же практически незнакомцем. Для вас, мальчишек, это наверняка были хорошие времена. Держу пари, были какие-то игры.
Хорошие времена? Игры? Мысли Себастьяна вернулись к одной из этих «игр».
В ней участвовали «взводы» группы мальчиков, так называемых единомышленников, за исключением того, что одному из них отводилась роль жертвы. Несчастному давали десять минут на то, чтобы убежать и спрятаться, прежде чем остальные отправлялись на его поиски. Когда они приводили страдальца обратно к командиру, им предстояло назначить ему наказание. Однажды командир заметил, что Себастьян не участвует в избиении:
Кляйнхаус, мы слишком мягкосердечны, да? Ударь-ка его ногой в лицо! Это приказ!
Себастьян уставился на свои грубые кованые ботинки, а затем на испуганное лицо мальчика. Он отвел ногу назад, готовый ударить, но тут что-то дрогнуло в душе, иное чувство взяло верх, и он рванул прочь, побежал так быстро, как только мог. Он был лучшим спортсменом в группе и следующие несколько часов так и бежал, спасая свою жизнь. Наконец наступила ночь, и он остался в лесу до самого рассвета.
Когда наутро он вернулся в отряд, лицо командира было суровым и неприветливым. Он подал знак одному из старших мальчиков, и тот с важным видом подошел к Себастьяну, вперив в него злобный взгляд. У Себастьяна кровь закипела в жилах, и ему снова захотелось убежать, но сил уже не осталось.
Молниеносным ударом в лицо Себастьяна отбросило в сторону, боль пронзила челюсть. Он попытался подняться, но голова кружилась, и он зашатался, смутно осознавая, что вокруг все гогочут.
Штрафной изолятор для Кляйнхауса! Голос командира прозвучал громко и ясно.
Старший мальчик потянул Себастьяна за плечо, толкая перед собой и пиная сзади.
Что ж, Кляйнхаус, если не умеешь драться, всегда можно убежать. Смех командира отдавался вибрацией в теле Себастьяна, когда его уводили.
Себастьян задумчиво посмотрел на мсье Ле Бользека, не совсем еще очнувшись от воспоминаний.
Да, ответил он. Игры у нас были.
Глава 13
Париж, апрель 1944 года
Элиз
Я подумала, что вечером по дороге с работы зайду в книжный магазин, поскольку хотела подарить Изабель книгу на день рождения. Мсье Ле Бользек обычно закрывался незадолго до комендантского часа, так что я успевала. В магазине было пусто, когда я вошла.
Элиз, моя дорогая. Какое счастье. Мсье Ле Бользек вышел из-за стеллажа. А следом за ним человек в форме. Немец, что был здесь в тот вечер.
Bonsoir, mademoiselle. Он дерзнул протянуть мне руку, как будто мы были знакомы.
Я не шелохнулась, уставившись на него. Он даже имел наглость смотреть мне в глаза, но, клянусь, я не собиралась отворачиваться первой и с холодной стойкостью выдержала его взгляд. Должно быть, прошла пара мгновений, хотя казалось, что время растянулось до бесконечности. Я успела заметить, что радужки у немца прозрачно-голубые, как аквамарин в моем кольце. В конце концов он опустил глаза.
Мне лучше уйти, произнес он.
Я почувствовала себя триумфатором. И пусть его плечи поникли, а голос прозвучал печально ничто не могло испортить вкус моей победы.
Тебе не обязательно уходить, быстро проговорил мсье Ле Бользек, поглядывая на меня.
Но немец пожал руку мсье Ле Бользеку, кивнул мне, надел фуражку и вышел.
Как только за ним закрылась дверь, мсье Ле Бользек повернулся ко мне.
Ты не должна быть такой враждебной.
Мы воюем с ними! Сердце заколотилось от возмущения. Он бош!
Но он не несет ответственности за войну.
Они все несут ответственность! Все до единого.
Мсье Ле Бользек покачал головой и вздохнул.
Он совсем еще мальчик, если на то пошло.
Я закатила глаза, гадая, не найдет ли он еще какие-нибудь оправдания для боша.
Его зовут Себастьян, Себастьян Кляйнхаус. Он наполовину француз. Его мать француженка, а отец немец.
Je men fous[41]! Какое это имеет значение? Он носит нацистскую форму! Я выдержала его взгляд, словно бросая ему вызов. Правда, почувствовала себя неуютно в этом противостоянии.
Звякнул колокольчик, заставляя нас обоих повернуться к двери. Вошел молодой человек под руку с пожилой дамой.
Bonsoir, mademoiselle, monsieur. Они поздоровались с нами и направились к книжным полкам.
Мсье Ле Бользек повернулся ко мне.
Забавная эта штука национальность. Что на самом деле значит быть французом? Или немцем?
Я не совсем понимала, к чему клонит мсье Ле Бользек, и не горела желанием продолжать эту беседу при свидетелях. Разумным казалось просто уйти, но не хотелось расставаться на плохой ноте. Да и книгу купить не мешало бы.
Ты слышала о гитлерюгенде? продолжил он.
Да. Я сознавала, что нас могут услышать те двое, но они как будто были поглощены книгой, которую вместе просматривали.
Идеологическая обработка целого поколения. Блестящая идея Гитлера. Он слегка понизил голос. Все было построено на национализме. И он не оставил им выбора. Все, начиная с двенадцати лет, должны были вступить в организацию.
Ума не приложу, почему вы так настойчиво ищете ему оправдания, прошептала я.
Он тронул меня за локоть.
Это не оправдания, Элиз. А причины. Когда доживешь до моих лет, ты увидишь мир по-другому, поймешь, что за каждой историей стоит другая история. Он наклонился ближе ко мне. Не торопись судить.
Пожилая дама громко кашлянула, и, оглянувшись, я увидела, как молодой человек потирает ей спину. Похоже, это не помогло. Она снова закашлялась, и я невольно поморщилась.
Мсье Ле Бользек поспешил в заднюю комнату и быстро вернулся со стаканом воды. Он протянул стакан даме, положил руку ей на плечо. Она сделала глоток, глядя на него слезящимися глазами.
Merci, monsieur. Merci.
Проходите, присаживайтесь. Мсье Ле Бользек взял ее под руку и подвел к одному из табуретов, которые держал позади прилавка. Я смотрела, как он усаживает даму, не отпуская ее руку, пока говорил с ней тихим, успокаивающим тоном. Я перехватила взгляд молодого человека и увидела облегчение в его глазах. Доброта мсье Ле Бользека заставила меня почувствовать собственную неуклюжесть, и мне стало неловко.
Когда они ушли, мсье Ле Бользек снова обратился ко мне:
Элиз, не позволяй себе быть такой такой прямолинейной.
Что вы имеете в виду?
Он почесал бакенбарды, изучая мое лицо.
Я знаю тебя с тех пор, как ты была маленькой девочкой. Знаю, как ты относишься к оккупации, к немцам. Я громко вздохнула. Это не было секретом. И я вижу, что ты живешь на нервах; я чувствую это. Тебе не обязательно говорить мне, чем ты занимаешься. Я лишь хочу сказать, что никогда не знаешь, кто и когда может оказаться полезен, и порой неплохо иметь врага на своей стороне.
Вы хотите сказать, что мы можем использовать его?
Как знать. Прости мне мое высокомерие, но я считаю, что хорошо разбираюсь в людях. Этот мальчик страдает от чувства вины и одиночества роковое сочетание.
Мальчик? Он мужчина!
Да, ты права. Но он еще так молод, он едва знает самого себя. Он никогда не имел свободы выбора. Был послушным сыном, стал послушным солдатом. Но в нем есть нечто большее. У него беспокойная душа.
Так и должно быть! Я все еще не могла поверить в то, что мсье Ле Бользек добивается от меня сочувствия бошу.
Его губы тронула полуулыбка.
Тебе не повредит, если ты немного поговоришь с ним. Он сделал паузу. Конечно, только когда магазин пустует. Мы оба знаем, как люди любят посплетничать. Он далеко от дома, он потерян и одинок. Мне было столько же лет, сколько ему сейчас, когда меня отправили на фронт во время последней войны. Ты думаешь, я хотел воевать? Думаешь, хотел идти и убивать молодых парней, совершенно мне незнакомых, которых погнали туда так же, как и меня? Нет. Но я все равно пошел, верно? Это ничем не отличается от того, что приходится сегодня делать ему: выполнять приказы, потому что альтернатива слишком пугающая.
Я медленно выдохнула. Хоть я и могла понять его точку зрения, проблема для меня заключалась в другом. Я должна была противостоять врагу, а Себастьян Кляйнхаус как раз и был врагом.
Глава 14
Париж, апрель 1944 года
Себастьян
Себастьян закрыл книгу стихов Виктора Гюго. Он устал, но сон отказывался приносить облегчение. Он выключил лампу, повернулся на бок, но ему было жарко. Слишком жарко. В маленькой комнате стояла нестерпимая духота. Хлопнула дверь. Должно быть, его коллега только что вернулся с ночной прогулки. Раздался легкий женский смех. Проклятие! Теперь всю ночь придется слушать, как скрипят пружины кровати.
Он снова включил лампу, мельком взглянув на часы: 2:30. Стук подкованных сапог прервал хихиканье, доносившееся из соседней комнаты. Он вскочил с постели, открыл окна, отодвигая защелку на ставнях, и высунулся наружу, вдыхая прохладный ночной воздух. Мимо прошагали трое солдат, держа винтовки стволами вверх. Они остановились перед многоквартирным домом чуть дальше по улице. Один из них прикладом вышиб дверь, и они вошли внутрь.
Через несколько минут они вышли обратно теперь их винтовки были направлены на голову мужчины. Тот, все еще в пижаме, сцепил руки на затылке. Рядом с ним женщина в ночной рубашке вела за руку маленького ребенка. Когда Себастьян чуть дальше высунулся из окна, детские крики уже затихали, растворяясь в ночи.
Он хотел выбежать на улицу, остановить этот варварский произвол. Но сознавал собственное бессилие. Кто он такой? Да никто. Он тяжело опустился на кровать и, сжав кулаки, взялся колотить по матрасу, выплескивая свое отчаяние. Стены комнаты надвигались на него, душили, а кровать в соседней комнате со скрипом уносилась прочь. Он взглянул на свою униформу, висевшую на дверце шкафа. В полумраке она как будто насмехалась над ним, говорила: «Да. Я принадлежу тебе, а ты принадлежишь мне».
Схватив с прикроватного столика пачку «Житан», он закурил, уставившись на форму.
Я тебе покажу, пробормотал Себастьян.
Вынув сигарету изо рта, он встал и прижал зажженный кончик к темно-серой ткани кителя. Словно загипнотизированный, он смотрел, как огонь прожигает ее насквозь, а затем отступил назад, чтобы полюбоваться идеально круглой дыркой. Скрип кровати в соседней комнате внезапно прекратился, и все стихло. Себастьян затаил дыхание, ожидая, когда откроется и закроется дверь и женщина уйдет. Ему не пришлось долго ждать. Гостья с треском захлопнула за собой дверь. По крайней мере, теперь он мог вернуться в постель.
Он бросил окурок в пепельницу на прикроватном столике, погасил свет и лег в темноте. Вскоре накатили волны сна, обволакивая сознание. Он приветствовал их, надеясь, что они унесут его с собой. Но очередная волна обрушилась на него со страшной силой. Он резко проснулся, сердце бешено колотилось. Хенрик. Ему опять снился Хенрик. Россия. Приподнявшись, он вытер пот с липкого лба. Похоже, ему никогда не освободиться от этого. Никогда.
Он встал с кровати, сбросил с себя пижаму, швыряя ее на пол, и впопыхах натянул форму, не потрудившись надеть рубашку. Ему просто нужно было убраться из этой комнаты.
Он бродил по пугающе тихим улицам, а на рассвете наблюдал, как солнце встает над зданиями Османа, прежде чем проскользнул в café, чтобы выпить кофе с круассаном. Была суббота, и делать ему было нечего, поэтому он снова направился к книжному магазину, отчаянно нуждаясь в мало-мальски дружелюбном лице.
В магазине было пусто, и мсье Ле Бользек возился у кассы. Себастьян проследовал в пыльный угол, где хранились сборники стихов. Звякнул дверной колокольчик, и его словно током пронзило. Это была она. Элиз. Он заметил ее сомнения и догадался, что она хочет повернуться и уйти. Пускай, решил он. Имеет право.
Но мсье Ле Бользек уже бросился ей навстречу.
Элиз. Он расцеловал ее в обе щеки. Рад тебя видеть. Себастьян взял с полки книгу и притворился, что читает. Как поживаешь? донесся до него голос мсье Ле Бользека. У меня есть кое-что для тебя, чтобы отнести на рю Клод Бернар.
Рю Клод Бернар? Знакомый адрес. Merde![43] Это же улица, где находится тот приют. Центр UGIF. Себастьян был уверен в том, что не ошибся.
Мсье Ле Бользек поспешил в заднюю комнату и вернулся с коричневым бумажным пакетом.
Несколько книг и немного печенья для детей. Себастьян затаил дыхание, ожидая ее ответа, но она промолчала. Он с трудом заставил себя не оборачиваться и не смотреть на них, а в следующее мгновение услышал, как она попрощалась:
Au revoir, и звякнул колокольчик. Она исчезла. Мсье Ле Бользек снова суетился возле кассы. Merde! Что же делать?
Он подошел к прилавку, ожидая, пока старик поднимет глаза. От волнения у него перехватило горло, когда он думал о том, что собирается сказать. Чудовищные картины гестаповского налета на приют заполонили сознание.
Я невольно подслушал ваш разговор, начал он.
Что? Мсье Ле Бользек настороженно наблюдал за ним.
Рю Клод Бернар.
Глаза мсье Ле Бользека как будто потемнели.
И что не так?
Там находится центр UGIF, не так ли? Сиротский приют.
Думаю, да. Мсье Ле Бользек выдержал паузу. Он существует на законных основаниях. А куда прикажете помещать всех этих детей, чьи родители были депортированы?
Проблема не в этом. Себастьян почувствовал, как по коже побежали мурашки, пока он пытался подыскать нужные слова. У них могут возникнуть неприятности.
Что ты имеешь в виду? Мсье Ле Бользек подался вперед через прилавок, его лицо стало пепельно-серым.
Я не могу сказать. Себастьян и так выдал слишком много. Он не мог позволить себе большего. Просто передайте ей, чтобы она была осторожна. Пусть предупредит всех, чтобы были осторожны.
Мсье Ле Бользек схватил его за руку.
Что происходит?
Возможно, за домом следят. Себастьян отстранился. Вам следует сообщить им.
Что ты имеешь в виду? Почему за ними следят?
Я не знаю.
Но Элиз не сделала ничего плохого. Какое-то мгновение двое мужчин смотрели друг другу в глаза, и каждый сознавал, что такой довод ни на что не влияет.
Хорошо, я передам ей. Попрошу, чтобы она предупредила остальных, уступил мсье Ле Бользек.
Себастьян резко повернулся и ушел, прежде чем у него возникло искушение сказать что-нибудь еще.
Глава 15
Париж, апрель 1944 года
Элиз
Мерный стук теннисного мяча отдавался у меня в ушах, когда я шла на работу через Люксембургский сад. Этот звук казался неуместным, как и распускающиеся ранние цветы. На первый взгляд здесь как будто ничего не изменилось, но, присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что среди беззаботных прогуливающихся преобладают немецкие солдаты, и глаз резали таблички на газонах: Interdit aux Juifs «Евреям вход воспрещен». Евреев с самого начала подвергли остракизму, а теперь постепенно, но верно изгоняли из города.
Я замерла на месте, и сердце учащенно забилось. Прямо передо мной нарисовался немецкий солдат.